В тот вечер толковали о многом. Олеше очень не понравилось чье-то суждение о прозе Алексея Толстого, о ее "сделанности и нарочитой утяжеленности..."

- Как можно не видеть, что Алексей Толстой делает медальончики! - воскликнул Олеша. - Надо все умеючи видеть и слышать в написанном. Какая лепка в "Петре Первом"!.. Меньшиков приложился щекой к царской панагии и на щеке у него остался отпечаток: и тут он весь "без лести предан!.." Какой вздор иной раз несут о тяжелой прозе Алексея Толстого. А у него все зримо, выпукло - медальончики!..

* * *

...Шли по улице, до половины дороги залитой лунным светом. Луны снизу не было видно за деревьями. Юрий Карлович остановился и поднял вверх руки.

- Мой длиннолицый друг! - тихо и грустно сказал он молодому, буйному клену, закрывшему ветвями луну. - Освободи светило!..-До конца квартала шли молча. Кленочки остались позади, начинался холодный лунный разлив во всю уличную ширь. - Вот и нет моих длиннолицых... Трудно без друзей. Когда я один, то часто думаю: все равно за меня кому-то попадет... - Потом он вдруг тихо рассмеялся.-Жить опасно. Можно умереть!.. Что я видел на земле!.. Надо попытаться разорвать этот круг. Не подойдет такое название книге!..

* * *

Встретилась стайка парней и девушек. Они так искренне и заразительно смеялись, что казалось, кроме весны, смеха и шуток в мире ничего нет.

- Они даже и не думают о том, почему им так хорошо и весело, - сказал Олеша. - В них бродит и буйствует молодость!

* * *

На республиканском конкурсе Юрий Олеша получил премию за рассказ "Клыч". Я сказал ему, что вчера слушал рассказ по радио.

- И я слушал, - ответил Юрий Карлович. - Бросился к репродуктору с карандашом, чтобы вычеркнуть одно... лишнее слово!

Помнится, что Олеша писал только карандашом. Однажды, показывая лист из тетради, исписанный простым карандашом, он сказал:

- Ничего не нашел сегодня интересного почитать. Пришлось самому написать. Ничего, читается!..

* * *

- Досадно, - жаловался Олеша, перечитывая свой перевод туркменской повести. - После редактора Садовского текст оказался побитым!

В другой раз он откровенно признался в беседе:

- Мне трудней писать, чем другим... У меня совершенно нет обязательного служебного языка. Всякий раз я как будто начинаю все с самого начала, учусь писать. Язык для меня всегда, - новая, неизведанная стихия... разная, трудная и желанная!..

...Когда заходил разговор о спорте, Юрий Олеша неизменно вспоминал, как сам когда-то играл за одесскую футбольную команду, с увлечением говорил о своем большом друге Старостине и каком-то очень полюбившемся ему "стелющемся хавбеке".

* * *

...В московском Доме литераторов Юрий Карлович пригласил нас с писателем Александром Аборским в биллиардную. По крутой,- почти отвесной шаткой лестнице мы поднялись на второй этаж и оказались в тесноватой комнате, где стояли два стареньких стола.

- В... комнате пахнет дыней! -неожиданно провозгласил Олеша и спросил меня: - Знаешь такую новеллу? Вот ее автор. Знакомьтесь: Василий Барохвостов!..

Олеша подвел нас к столику, из-за которого встал серьезный, очень сосредоточенный человек с мягкими, красивыми движениями.

Познакомились. Это был автор широко известной в 30-х годах новеллы "В комнате пахнет дыней" и других рассказов.

- Главный игрок, - шепнул мне Юрий Карлович, - и здесь и во всей Москве. Предпочитает - на интерес... Имеет здесь постоянный гонорар. Из вас кто-нибудь играет?- спросил Олеша.

Я считал себя игроком со стажем, и Аборский увлекался биллиардом. Олеше очень хотелось сделать приятное нам, ашхабадцам, выходцам из недавнего землетрясения, и в то же время он опасался за исход этого культпохода.

- Основное, - наставлял Слеша, - не порвать сукно, а за время - сумеем расплатиться....

Олеша играл с Аборским, а меня "стравил" с маститым Барохвостовым. Играли любительские партии, без денежной нагрузки. Первыми нашими ударами по шарам Юрий Олеша остался доволен. Похвалил и за результат встречи. Я выиграл у маркера контровую. В последнем шаре, на дальней тонкой резке, "через всю десятину" стола.

Когда покидали биллиардную, Юрий Карлович сказал на крутой, коварной лестнице, с которой, говорят, когда-то последний русский мойарх падал:

- Молодец Вася Барохвостов, был и остался новеллистом. С таким блеском проиграл. И как он тебя затягивал!

- А как же с последним шаром? - я готов был обидеться. - Такого трудного пришлось класть, на предельной резке!..

- Об этом и речь. Именно такая блестящая концовка ему больше пришлась по душе. Новеллист!...

- Юрий Карлович, но ведь должна же быть в этом и моя доля!..

- Как у всякого действующего лица. Но не герой строит сюжет, а новеллист. И тут авторское право остается за Барохвостовым. Он великолепно поддавался и достиг желаемого твоим блестящим ударом!..

Обидно было слышать такое, но пришлось склонить голову перед великим новеллистом: Олеша умел найти сюжет в самом незаметном и обыденном. Эта гигантская внутренняя работа не прекращалась у него никогда.

* * *

...После горячих и бурных поэтических волнений в зале, спорщики стали растекаться по соседним комнатам и коридорам. Продолжались они и возле однорукой Венеры, украшающей собою приземистый особняк Союза писателей. Перед тем, как спуститься с лестницы, Олеша постоял около холодно и блестяще красивой статуи:

- Наша героиня стиха не такая кичливая, как Венера, но гордая!.. Отвернулась от парня, ушла и даже не оглянулась. Какова.!, Уверен, что друг мой, Кара Сейтлиев, был когда-то и сам опален такой встречей. С пониманием об этом у него написано. Горячо, порывисто и тонко!.. - Юрий Карлович увлек своих слушателей вниз по лестнице, потом во двор, на мороз и снег. - Когда я переводил это стихотворение, то, кажется, не все в нем увидел. Сейчас на слух выверил. Живучий стих!

И Олеша в который уж раз продекламировал это небольшое лирическое стихотворение туркменского шахира, которое он переводил лет десять назад, и которое вдруг на декаде получило такое широкое хождение. О нем много говорили. Покинув шумную компанию, мы с Юрием Карловичем оказались в охотничьем зале Дома литераторов.

- Надо посидеть и подумать, - сказал Олеша, подходя к огромному, закопченному камину. - За что же так хвалят это стихотворение? Три раза сегодня упоминали. Под конец сам Николай Тихонов о нем заговорил. В чем же дело? Уяснить это очень важно... Пожалуй, тут удачно соединилось национальное, чувственное и напевное своеобразие стиха Кара Сейтлиева, и энергичность, зримость перевода. Проверим-ка еще на слух!..

Сидели мы в пустом зале перед охотничьим черным камином в фарфоровой оправе, и Олеша читал.... Вдруг он споткнулся на ударном слоге, прервал чтение и тут же вернулся к оборванной строчке.

- Ага, вот где заземление! - Юрий Карлович начал осторожно и бережно вытаскивать из стиха каждое слово, вслушиваясь, вглядываясь в него, и, кажется, даже пробуя на запах, вкус и на зубок... - Конечно, Тихонов не знает о той строчке, в первом, моем варианте, а то бы заметил разницу... До редакторской порчи у меня так было сказано про своенравную и гордую девушку "...исчезла вдруг, украденная садом". А стало: "Она ушла по гаревой дорожке". Вяло, сонно, больнично!.. Придется девушку вернуть... Не та походка!

* * *

...Несколько раз мы бывали вместе в Третьяковской галерее. Жена Олеши - тактичная, терпеливая и уважительная Ольга Густавовна говорила, что он любил приглашать в Третьяковку своих друзей, знакомых, гостей; и не по той причине, что жил напротив галереи, окна в окна, а потому что Юрий Олеша глубоко, искренне и даже фанатично любил живопись. Около картин он не мог стоять спокойно и смотреть "про себя". Юрий Карлович то и дело делился своими мыслями, удивлялся и заражал этим собеседников. Уверял, что всякий раз находит новое, невиданное в знакомых полотнах, которые как бы "меняются". По-разному проявлялся его дар смещённо-образного и афористичного мышления - это было у него и в языке и в самой манере устного рассказа, и даже в поступках.... Он все время чего-то искал, сравнивал, открывал, отбрасывал и снова мчался на поиски образов, словосочетаний, неожиданных сюжетных поворотов, перепадов....