- Благодарю за такую заботу и предостережение, - ответил Метанов, укрепляя на голове фуражку с распором внутри. - И то хорошо, что вы подобно древнему оракулу не предрекаете на голову с неба черепаху! Говорят, что когда-то сбылось такое пророчество, и мудрецу на голову свалилась черепаха...

- Что вы, Семен Семенович, пусть орел с черепахой в когтях пролетит мимо вас! - без тени насмешки проговорил Брагин. - Для небесного наказания есть другие головы, не чета вашей!

Удаляясь от ротастой воронки и становясь постепенно самоувереннее, Метанов скрытно и тонко направил вперед чуткий, цепкий, как у виноградной лозы, усик для нащупывания верного настроения противника. Переменившись, он искал теперь примирения. Подойдя вплотную, Метанов ласково взглянул в глубоко посаженные, с тяжелыми, сходящимися на переносице бровями зеленоватые глаза Бра-гина. Ответный взгляд был невыносим; неловко чувствуя себя под воздействием брагинских, прищуренных и пристальных глаз, Семен Семенович утеплил и подсластил свою улыбку. А когда и это не поимело заметного влияния, то с неожиданной фамильярностью, покровительственно взял руку Сергея и начал ее порывисто, страстно пожимать, по всей видимости добиваясь ответного пожатия.

- Имею все основания заверить, - горячо, о близким придыханием зашептал Метанов, - что кара небес не коснется и вас!.. Но при одном условии: с вашей стороны должна быть разумная и уступчивая положительность. Понимаете, Сергей Денисович, проявление тонкой интеллектуальности!.. Не только я, но и все заинтересованные лица... ждем понимания и взаимного доверия. Но вы почему-то прямолинейны и упрямы. При вашем интеллекте и проницательности и широте одаренной натуры. И опять же завидной интимности, если не влюбчивости!.. - момент был необычайно трогательным. Заметив, что рука Сергея неожиданно сжалась в кулак, Метанов все равно не отпустил ее. - При вашем влиянии и непогрешимости... вы могли бы нам помочь! Я ждал и верил, что вы откликнетесь. И сейчас жду. Видите, первым протягиваю руку, а вы мне - кулак!

- Вижу... Когда осел не идет к поклаже, то сам неси к нему куль с солью. Так вы думаете? Если так, то ошибаетесь. Я не удираю от самой тяжелой поклажи. Могу уверить, что в этом еще убедитесь, - Сергей не совсем вежливо вырвал свою руку и стряхнул с нее невидимую липкую паутину. - Реальность - вещь неопровержимая... а солнечного удара все же остерегайтесь, Семен Семенович. Нынче особенно лучи прямы и пробойны! Видно, сказывается год активного солнца. У народа во всем приметы верные.

Метанов снова пытался подловить Брагина, но уже не за руку, а - на слове.

- Светило для всех одно! Не заблуждайтесь на этот предмет, - и вдруг в голосе Метанова прозвучала откровенная повелительность, и отнюдь не уступка, а откровенный вызов. - Стоим мы на одной доске.

- Но на разных ее концах!

- Не забывайте, Сергей Денисович, ведь все в движении, и сама доска как на качелях!.. Помните: на весах великих счастья чашам редко дан покой!..

Таким обнаженно довлеющим Сергей Брагин никогда еще не видел главного инженера, у которого вид был не только самоуверенным, но и угрожающим.

- На весах и качелях важна устойчивость. Всегда опасна легковесность, - потише и поровнее заговорил Сергей.

- Потому-то и надо крепче держаться, - срыву подхватил Метанов. - И знать надо в жизни главное - за что и за кого можно ухватиться в случае падения! Знаете ли вы это, Брагин? Боюсь, что нет... Поедемте отсюда вместе, Сергей Денисович, в дороге часто приходят позитивные мысли и решения, - Метанов снова становился уступчивее и каким-то полинялым, нездешним. Его крупное, с широким угловатым подбородком лицо, неожиданно стало утомленным, пасмурным, но сохранившим мягкие черты и дородность. Он спрятал руки в карманы подмоченной рассолом куртки, вздохнул. - Иногда так хочется ехать, мчаться вдаль!.. Не сказывается ли и на нас, простолюдинах, всемогущий и умопомрачительный закон относительности? И не проявляется ли в жадной потребности движения инстинкт самосохранения и не удлиняют ли дороги нам жизнь?.. Любопытно, как вы мыслите на сей счет, шустрый диалектик? Интересно и другое: что вас обуревает... порыв в будущее или пылкая героика и революционная окалинка ретроспективы?..

Они шли от зеленого провала, огибая воронку стороной, ближе к трубопроводу, за которым все сияло и горело от солнца, как будто шевелилась стеклянная пена... Уставший и невольно увлеченный этой предметной философией, Сергей не заметил, как начал думать в унисон метановским мыслям, подлаживаясь под его размеренный, плавный шаг.

- Кажется, еще Лев Толстой заметил, что представление бесконечности есть болезнь ума, - как на плавных и длинных качелях убаюкивал Метанов своего еще недавно грозного и неподкупного судью и обвинителя. - И право же, Сергей Денисович, в новейших научных открытиях есть что-то от мистики, фатальности и наивной веры в загробное зрение... Не странно ли, что некогда бывшая слепая вера и фанатичное суеверие начинают как будто обретать научность и чудовищную материальность... Наш ум, мышление сливаются и с небытием и с бессмертием, а память порой выкидывает такие штучки, которые наводят на мысль о памяти вечности, данной каждому из нас... Страшно подумать, но иной раз вспоминаешь постройку не наших сульфатных печей и вот этих таких недолговечных качалок на льду, а свое участие... в постройке египетских пирамид и знакомство с древнейшими современниками-фараонами... И заманчиво и обременительно носить в себе память вечности. Признайтесь, вас донимает порой такая дьявольская память? Удивительно проста и непостижима химия нашего бытия, - запыхавшийся Метанов был неузнаваемо бледен, а щеки горели лихорадочным румянцем. Он словно очнулся от забытья, испуганно посмотрел на Сергея, устремил глаза в небо и взялся за голову. - Да, Сергей Денисович, при таком солнцемете и до удара недалеко. Кружилиха мыслей. Бренность... Уедем. Пусть Борджаков тут докончит... Поедем вместе. Я вас не отпускаю!

Не сразу ответил на это настойчивое приглашение Сергей; он не без удивления смотрел не на собеседника, а на высокое, быстро изменяющееся облачко в темно-синей растушевке, и продолжал вслушиваться в удалявшиеся слова Метанова. Было странное и удивительное совпадение мыслей: об этом или почти о таком же не раз задумывался и он... Не может быть, чтобы в этом случайном разговоре так быстро усвоились и откликнулись мысли Метанова, впавшего в столь откровенный самоанализ? Скорей всего тут была просто усталость, непомерно быстрая смена событий. Разобраться в этом, вернуть ясность мысли и силы могла лишь сама природа. И одиночество... Сергею как никогда хотелось побыть с самим собой, отстраниться от всего, услышать свое сердце и голос разума... Надо было позволить событиям отдалиться, чтобы видеть все на расстоянии. Непомерно огромными были нагромождения дня, и удивительно, что одно другим не заслонялось, ничто не затмевалось и не исключалось, а, наоборот, все происшедшее имело какое-то преемственное внутреннее сцепление; и у каждого события намечалось свое продолжение и пока еще скрытые и почти неугадываемые последствия... Но не тайные переплетения отягощали и пугали в эти минуты Сергея Брагина. Страх подкрадывался изнутри, от тихо подступающего безразличия ко всему... При такой апатии, безмятежности, блаженном созерцании и согласии со всеми могло случиться непоправимое. Откуда и отчего пришло такое состояние? Сергей не мог понять, но он видел безошибочно, что Метанов уловил происходящую в нем перемену, и еще больше обволакивал его мутящим сладковатым туманом; он словно завивался, как шелкопряд, в уютный гладенький кокон... хотел спрятаться от всего, укрыться от резкого и колючего.

Нужен был острый толчок, встряска или жгучая ненависть... И Сергей все больше злился на эту приятную сонливость и податливость. Он начинал негодовать, ругать себя за ту легкость, с которой позволил Метанову увлечь себя на этот нелепый разговор, где все двигалось замедленно, становилось отвлеченным, холодно и рассудочно безразличным, и где все заведомо обрекалось на подчинение чьей-то воле... Но как ни пытался Сергей по-настоящему разозлиться на свой снобизм, ничего не получалось. Его одолевала вялость и податливость.