- На поплавок яйцо неси! - распорядился старик, выбегая из-за веранды с охотничьим ножом, которым разделывал осетра.

- Вареное или с желтком? - послышался растерянный голосок Мурада.

- С желтком... Фу ты, сырое! - ответил второпях Ковус-ага. - На поплавок.

- А куга не пойдет для поплавка? - хотел побыстрее услужить Мурад, припоминая, где оставил свои удочки.

- Без торгов и перекоров не можете обойтись. - Анна Петровна захватила ладонью со дна кастрюли тузлук, попробовала на язык и, не довольствуясь этим, пропустила мутноватый рассол между пальцами, как делала это со щелоком. - В норме. Никаких поплавков не нужно. Опускай... Пусть схватит!

- На глазок штопаешь, по-бабьи! - проворчал Ковус-ага. - Мерка в каждом деле требуется. - Старик стоял с поднятыми руками, а Мурад подвертывал ему рукава рубашки, и сопел, приподнявшись на цыпочках.

- Хвастаешь, что на рыбалке один икру запросто обделываешь, а тут всем табором пригузывают! - не сдержалась Анна Петровна.

- Сравнила плешивого с гололобым! - возмутился старик. - У моря мне полная свобода, никто не мешает!

- Ах, так... Уйди, Мурадик!

- Не трогай, он сито будет держать, а ты неси к огню осетрину. - В густом, охрипшем голосе старика уже не было прежней ворчливости: он уверился, что рассол приготовлен добротно и в нем не только яйцо, но и камень, пожалуй, не утонет. Для свежей икры тузлучная крепость была самая подходящая. Оставалось отделить чудесные дробинки осетровой икры от жира и пленки, закалить их в рассоле, а потом сдобрить пряностями, в которых Ковус-ага знал толк.

Оглядываясь на жаровню, подошел Виктор Степанович. В руках он держал острый шампур для шашлыка, которым только что гонял свинью. Зеленые, немнущиеся брюки у него были в золе, а на лице, во всю щеку, сажевая широкая полоса.

- Не помешаю, Ковус-ага? - спросил он просяще, заглядывая в алюминиевую чашку с дырявым дном.

- Э, милый человек! - пробасил Ковус-ага и погрозил гостю мухобойкой. - Железочка эта не для игры. Положи, а то наколешься, Виктор Степанович!

- Там много этих стальных спиц! - смутился Пральников.

- Лишних нет. Боюсь, что за столом не хватит. Осетринка - лучший сорт!

- Блин - не клин, живот не разорвет! - этой шуткой Виктор Степанович хотел прикрыть свое смущенье.

- Потерпите немного, Виктор Степанович! Начинаем. Пусть же не сгорит ни шашлык, ни вертел! - Ковус-ага потрогал бороду и натужно крякнул: - Полный вперед!

... Тот, кто хоть раз ел шашлык прямо с огня, обжигаясь поджаристой, сочной и солоноватой убоинкой, держа в руках раскаленный шомпол, тот никогда не забудет этого первобытного деликатеса. Ну, а кому довелось у костерка отведать только что пойманной и зажаренной на вертеле осетринки или севрюжки, с приставшим угольком и горьковатым дымком, тому рыбный шашлык нигде и никогда в жизни не заменит ни одно самое изысканное и дорогое кушанье! Если же при этом шашлык из свежей осетрины приготовил сам Ковус-ага, то равного этому шашлыку не найти на свете. От одного вида закованной в хрустящую корочку жареной осетрины, от щекочущего, сладковатого запаха можно сойти с ума!.. Об этом с Ковусом-ага не надо лучше спорить. Старик был в этом так же уверен, как и в красоте своей бороды и существовании тайных подземных ходов, по которым Черная пасть уводит куда-то Каспий. Науку старик уважал, но в вековую тайну залива верил и бороду свою любил, а осетровым шашлыком и свежей икрой угощал самых близких друзей. Виктору Пральникову повезло, он сразу же пришелся по душе старику и все больше входил в доверие, хотя после случая с волосатой свиньей и шашлычным шомполом впал в немилость... Опустив икру в рассол и поколдовав над ней, молча и в одиночестве, Ковус-ага занял место около жаровни. Раскаленный добела саксаул с яростью выбрасывал из себя огонь солнца, накопленный в пустыне. Тяжелые, литые бруски этого крепкого дерева, отпламенев, не рассыпались, а переливчато краснели и полыхали золотыми слитками. Вооружившись деревянной кочерыжкой, Ковус-ага сгрудил крупные уголья и головешки в левый конец жаровни, освободив середину с жестяной решеткой. Подкатив самую жаркую, огненнобелую бабку, он счистил с нее пушок пепла и бережно разбил на дольки. Угольки быстро спаялись между собой и образовали огнистый под: там, где пробивались язычки пламени, Ковус-ага поворошил палочкой, и угольки покраснели. По всему поду от движения воздуха побежали разноцветные язычки. Фанерной лопаточкой Ковус-ага смахнул с углей сначала голубоватые, потом фиолетовые, не дал устояться и желтоватым цветочкам... Он высветил из угольков солнечно-белый налив и только после этого взял в руки смоченный в ведерке плоский шомпол. Анна Петровна подала ему шампур с насаженной осетриной, но старик, осмотрев насадку, отложил в сторонку. Первую вязку Ковус-ага сделал сам, нанизав на вертел куски поровнее и пожирнее. Подумав и пошептав что-то, он уложил шампур с левого края, несколько раз примерив его поперек жаровни. Два других повисли над углями чуть правее, и только четвертой коснулась огня тщательно подправленная стариком вязка, которую приготовила Анна Петровна. Закапал на угли желтоватый жир и под вертелами запылало. Пошевеливая левой рукой шомпола, Ковус-ага в другую руку взял фанерку и помахал над жаровней, а потом бросил в пламя горстку соли и снова помахал фанеркой. Запахло жареным. Затрещало в жаровне, жирный, вкусный дымок зачадил по двору, и не было от сладкого плена никакого спасения; и не один Мурад уже глотал слюнки, притворно смахивая слезинку от натертого хрена.

- А про хрен никто не вспоминает! - закрывая от огня лицо рукой и сжалившись над сынишкой, проговорил Ковус-ага.

- Яшули, да к такому яству ничего и не надо. Божественно! - воскликнул Виктор Степанович. С нескрываемым вожделением смотрел он на шашлык, облюбовав самый увесистый и румяный шомпол слева.

- На рыбалке мы так!.. - Ковус-ага очень уж неожиданно выхватил из жаровни пахучую гирлянду с кипящими, румяными кусками осетрины и подал гостю.

- Держи на пробу!..

- Куда же такой пай! - восторженно удивился Виктор Степанович. - Помогай, Мурадик!

- За стол сначала усади, - засуетилась Анна Петровна.

Но старик запротестовал:

- Вкус испортишь! Сольцы и корочку хлеба. И больше ничего, по-рыбацки...

Подумав и прицелившись, с какого конца лучше начинать, Виктор Степанович неожиданно для самого себя впился в средний, самый соблазнительный, с запеченным бочком кусок. С этой минуты он словно потерял дар речи, разучился слышать и видеть. От сочного, продымленного осетрового шашлыка нельзя было оторваться. Ковус-ага, довольный тем, что угодил, сам посолил ему второй, еще более тяжелый шомпол, на котором красовалась спинка с подгоревшими шипами, из-под которых капал жир. Не думал никогда раньше Виктор Степанович, что может существовать на свете такое объедение. Похвалить хотелось эту горячую, прокопченную и поджаренную на углях саксаула осетринку, но не было сил оторваться от шашлыка, и он лишь глазами улыбался старику, который успевал угощать и гостя, и своих домашних. Все происходило так, как хотел Ковус-ага, и как бывает на рыбацком бивуаке. Хорошо получалось, непринужденно, по-семейному, с грубоватой простотой. Угощались, забыв на время обо всем, что творилось вокруг за пределами двора, который мало походил на хозяйский двор в обычном понимании: во дворе рыбацкого особняка был тот же берег моря, с крупным, светло-серым песком и ракушками, которые острее бритвы резали не только голые ноги, но и обувь, проникали даже в закрытые ботинки, переносились ветром и застревали в волосах, втыкались иглами в телеграфные столбы, оконные рамы, и случалось, ранили летящих птиц. Сугробы песка лежали около веранды, внутри сетчатого курятника, а в центре двора возвышался пологий барханчик с бельевым шестом на вершине.

В таком дворе трудно поднять шум, звуки глохли в песчаных глушителях, и даже шаги не слышались. Только этим можно было объяснить, что появление нового человека вблизи жаровни осталось никем не замеченным.