Почему русские и другие монархисты предубеждены против Владимира? Причины весьма сложны; они связаны с российским законом о престолонаследии, который на протяжении последних 170 лет несколько раз менялся или модифицировался. Противники Владимира доказывают, что статус его отца как главного претендента оспаривался другими членами семьи Романовых. Кроме того, по их мнению, Кирилл дисквалифицировал себя как наследник престола, разведясь с первой женой и женившись на своей кузине Виктории, которая, кроме всего прочего, была английской принцессой. Согласно семейным правилам Романовых (и законам русской церкви), браки между кузенами признавались законными только с разрешения самого царя. Кирилл же по каким-то причинам не озаботился получением разрешения[292]. Правда, в 1907 году царь простил своего кузена, но не полностью, поэтому дети Кирилла должны были титуловаться «его (или ее) высочество князь (или княгиня)» и не считались полноправными великими князьями. Положение осложняется еще и тем, что Владимир, как утверждают, венчался со своей грузинской невестой втайне. Что касается Марии, то по слухам, ходящим среди монархистов-фундаменталистов, девичья фамилия ее матери — Золотницкая, а это, по их утверждениям, еврейская фамилия. Хуже того, первым мужем Марии был американец по фамилии Кирби, умерший во время войны, — тоже якобы еврей. Против Владимира выдвигался еще добрый десяток обвинений. Как доказывают фундаменталисты, его отец в феврале 1917 года, когда Николай был принужден к отречению, вел себя не слишком лояльно (впрочем, тогда никто не вел себя лояльно). Сообщают также, что Владимир посетил эмигрантский лагерь бойскаутов и приветствовал их возгласом «Всегда готов!», — а это, по мнению фундаменталистов, известная масонская формула[293]. Согласно тому же источнику (Л. Болотин), дальняя родственница жены Владимира, вероятно, была одно время замужем за Лаврентием Берией. Изобретательность монархистов в генеалогических разысканиях поразительна; можно лишь пожелать, чтобы они приберегли ее хоть в какой-то мере для своих политических и социально-экономических программ. Одни монархические группы, например Православно-монархическая конституционная партия и Дворянское собрание, признают претензии линии Кирилла (он соглашался на конституционную монархию), другие — нет. Однако непризнание этой линии создает новые трудности. Если Кирилл был неподходящим кандидатом на престол, то кто же тогда подходящий? Поскольку старшие сыновья Николая I женились на неправославных женах, то наследников следует искать среди потомков младших сыновей[294]. Но все это происходило три-четыре поколения назад, и, хотя появление еще нескольких претендентов вполне возможно, более чем сомнительно, что кто-нибудь из них выдержит тщательную проверку брачных союзов, деловых связей и общественных контактов, не говоря уже о членстве в таких организациях, как бойскауты. Великий князь Владимир умер в апреле 1992 года в Майами; роль главы русской императорской фамилии перешла по наследству к его дочери Марии, которая еще в 1976 году вышла замуж за прусского принца. Но из письма в лондонскую «Таймс» от представителя императорской фамилии по связям с общественностью явствует, что семья не признала прусского принца и не признает претензий его отпрыска. В итоге русские монархические группы считают, что избрать и возвести на престол нового царя должен земский собор, подобно тому, как это было сделано в 1613 году, когда избрали царем первого Романова.
Для подготовки собора в мае 1991 года в Москве собралась конференция монархистов. К организации присоединилось около десятка региональных групп, среди них по две от Крыма, Челябинска и Санкт-Петербурга. Было решено создать новую опричнину — во имя Отца и Сына и Святого Духа[295]. Судя по всему, такое решение должно было озадачить не только большинство русских, но и многих монархистов, которые могли счесть его смешным и святотатственным. Опричники были преторианской гвардией Ивана Грозного. Введенная в 1565 году, опричнина стала режимом террора против аристократии и церкви; в признание заслуг опричники наделялись землей. В других отношениях опричнина оказалась неэффективной, она не смогла предотвратить вторжение крымских татар, разоривших Москву в 1571 году, и вскоре после этого была упразднена.
Опричнина служила Ивану Грозному и никакого отношения к выборам царя не имела. Что же заставило монархистов спустя четыреста лет попытаться восстановить элитарное террористическое формирование? В своем манифесте монархисты заявили, что царя нельзя избирать всенародным демократическим голосованием — это противоречит русской традиции. Его могут избрать лишь «лучшие люди страны» (термин, изобретенный Сталиным и часто им употреблявшийся). Монархисты имели в виду священников, офицеров армии и полиции и другие ключевые фигуры общества — тех из них, которые сами являются монархистами и полностью принимают программу движения. Это и будут новые опричники, которые составят собор. На следующей встрече в Москве в октябре 1991 года было объявлено, что решение о личности будущего царя собор примет тогда, когда количество его членов достигнет семи тысяч[296]. Иногда русские монархисты указывают на восстановление монархии в послефранкистской Испании, как на полезный для России прецедент. Однако огромные различия в исторических и политических обстоятельствах заставляют усомниться в справедливости такого сравнения. В то время в Испании не было сильных промонархических настроений, и многие испанцы вынесли свой вердикт в пользу Хуана Карлоса, что называется, за недостаточностью улик. Он был во многих отношениях привлекательным кандидатом, и он занял свой высокий пост не как лидер крайней правой, обещающий возвратить страну ко временам Филиппа II. Напротив, его преданность конституции и демократии была подлинной, и он стал символом единства Испании, что было очень важно для процесса плавного перехода к демократии.
В России монархизм с самого начала поддерживается крайней правой, а это резко убавляет его притягательную силу. И если антидемократические настроения и тоска по сильной руке станут массовыми, военная или иная диктатура, возможно, привлечет больше сторонников, чем монархия. Многие монархисты — не исключено, даже большинство — не желают царя-прогрессиста, им нужен правитель, который вернет страну в далекое и не слишком привлекательное прошлое. Опыт других стран показал, что в нынешние времена политический успех правой, и a fortiori крайней правой, невозможен без применения современных политических методов. Муссолини и Гитлер учли этот урок и создали массовые движения; они ни за что не пришли бы к власти, если бы полагались на соборы и опричнину. Весьма маловероятно, что Россия будет исключением из этого правила.
Монархический строй — хоть, и под другим названием — был возможен в некоторых коммунистических странах, например в Румынии или Северной Корее, но в посткоммунистической России для такого варианта не существует ни психологических, ни социальных условий. Россия, вероятно, нуждается в сильном правительстве. Бэджет[297] некогда писал, что монархия была сильным правлением потому, что была понятной. Но это происходило в другой стране и в другом веке. В России монархическая идея, по-видимому, скорее останется сектантской мечтой, чем превратится в реальную альтернативу.
Одним из многих неожиданных событий конца 80-х годов было возрождение казачества, которое, как считалось, давно исчезло. Казацкая мифология сохранилась и даже получила распространение. Но мало кто в России, и тем более вне ее, ожидал вновь увидеть легендарных кавалеристов — ныне большей частью пеших — на улицах Ростова, Краснодара или Ставрополя, да еще с атаманом в зеленом «мерседесе» впереди. Они маршируют в традиционной казачьей форме, с кинжалами и, конечно, нагайками, — совсем как в прежние времена. Необходим краткий исторический экскурс, чтобы понять, как могло возродиться казачество, — ведь много лет назад историки объявили, что эти «рыцари пограничья» с их освященными временем традициями исчезли навсегда[298].
