Не любовники и даже не друзья. Просто только что познакомившиеся люди, которые, судя по всему, почувствовали взаимную симпатию.
Все близко знавшие Келли Келлер не перестанут настаивать: они с Сенатором не знали раньше друг друга, иначе Келли рассказала бы им.
Келли Келлер не была хитрой. И скрытностью не отличалась.
Мы знаем ее, мы знали ее. Это совсем не в ее характере.
Итак, они только что познакомились и, по существу, были почти чужими друг другу.
Никто не пожелал бы себе такого вот конца — утонуть запертой с незнакомцем в медленно оседающем на дно автомобиле.
Их не связывали и общие дела, хотя, нужно отметить, у них были одинаковые политические взгляды, схожие либеральные пристрастия. Ни в настоящем, ни в прошлом Келли не работала на Сенатора, не принадлежала к его окружению, не участвовала в проведении предвыборной кампании. Правда, после окончания учебы она работала у старого друга Сенатора, его политического соратника еще с 60-х годов, со времени головокружительной кампании Бобби Кеннеди — горячие денечки, теперь ностальгически вспоминаемые: тогда у Демократической партии были сила, цель, власть, надежда и молодость, тогда, несмотря на кошмар Вьетнама и волнения в стране, оставалась вера, что хуже не станет.
Когда в июне 1968 года убили Бобби Кеннеди, Келли Келлер не было еще и четырех. Честно говоря, она ничего не помнила об этой трагедии. Во всяком случае, ее шеф Карл Спейдер любил говорить: «Если ты занимаешься политикой, значит, ты оптимист».
Теперь ты уже не оптимистка, ты больше не занимаешься политикой. Ты уже не оптимистка, ты покойница.
Приемник они включили, едва отъехав от дома, на ухабистой Дерри-роуд, откуда свернули на Пост-роуд (заасфальтированную улицу с двусторонним движением, одну из немногих благоустроенных дорог на острове), вскоре на стороне Келли мелькнул знававший лучшие времена указательный столб с неразборчивыми названиями, которые не успели толком разглядеть ни Келли, ни Сенатор, хотя оба уловили среди прочих нужное им: «Брокденская пристань, 3,5 мили». Сенатор, пребывавший в прекрасном настроении, весело насвистывал что-то сквозь зубы, крупные белоснежные зубы отменной формы, а потом произнес с сентиментальным вздохом: «Бог мой! Эта мелодия уносит меня в прошлое» — в это время из динамиков, расположенных у заднего сиденья, доносилась музыка, несколько заглушенная рокотом кондиционера, который Сенатор сразу, как только включил зажигание, перевел на полную мощность, это было звучавшее гнусаво-печально инструментальное переложение песни, которую Келли Келлер сразу не распознала.
Слегка тронув Келли локтем, Сенатор сказал — и это прозвучало не столько упреком, сколько дружелюбным поддразниванием:
— Думаю, ты этого никогда не слышала?
Келли прислушалась. Ей очень хотелось приглушить яростно гудевший кондиционер, но она не решалась: в конце концов, автомобиль принадлежит Сенатору, а она всего лишь пассажирка. Арти Келлер определенно не одобрил бы, если бы его спутник начал возиться с переключателями на щитке управления. Келли Келлер осторожно произнесла:
— Что-то знакомое. Только не помню названия.
— Старая песня «битлов» — «Все одинокие люди».1
— Да, — радостно закивала Келли. — Конечно!
Это была уже музыка Нового времени, хотя и без слов. Синтезаторы, всякие акустические приспособления. Музыка выдавливалась, будто паста из тюбика.
— Могу поклясться, что ты конечно уж не поклонница «битлов»?! — произнес Сенатор все с той же дразнящей интонацией. — Слишком молода. — Это был не столько вопрос, сколько утверждение. Келли уже успела заметить, что все вопросы Сенатора звучат как утверждение, а его самого несет дальше, к чему-то новому, как и сейчас, когда он с возгласом «А вот и наш поворот!» резко затормозил и круто повернул руль, не обозначив эти свои действия никаким сигналом, так что разгневанный автомобилист, ехавший сзади, грозно прогудел, но Сенатор даже не обратил на него внимания: не из-за высокомерия, а просто не обратил — и все.
Эта скверная, изрытая колеями дорога, затерявшаяся в болотах, была известна местным как Старая паромная дорога, хотя это не подтверждалось никакими указателями, их здесь не было уже много лет.
Строго говоря, Сенатор не сбился с пути и перед тем, как случилась беда, ехал в правильном направлении, к пристани, хотя, сам не зная того, свернул на старую дорогу, ею не пользовались с тех пор, как проложили новую, асфальтированную, до поворота на которую оставалось три четверти мили.
К этому времени Сенатор опустошил свой стакан, и тогда Келли Келлер передала ему еще один, тот, что сберегла для него на дорогу.
Они только что познакомились и, по существу, совсем чужие друг другу. Но подумать только, какое взаимопонимание! Ты знаешь как это бывает твои глаза его глаза вспыхивают жаром внезапного узнавания вас окутывает нега словно вступаешь в теплую воду безупречно прекрасная женщина лежит раскинувшись в истоме словно в постели длинные волнистые рыжие волосы сладострастно разметались кожа само совершенство потрясающая кожа изящный алый, рот роскошное платье из шитой золотом парчи плотно обтягивает грудь живот шелестящие складки мягко обозначают область лона. Любовник напряженно склонился над ней глядя вниз его смуглое красивое лицо не совсем в фокусе женщина тоже смотрит на него и ей не надо улыбаться предлагая себя ведь ее нагота под парчой сама зовет ее стройные бедра нагие под платьем еле заметно подались к нему совсем чуть-чуть словно во сне иначе приглашение будет вульгарным духи в поблескивающем флаконе называются ОПИУМ духи называются ОПИУМ называются ОПИУМ — они сведут тебя с ума они превратят тебя в наркомана их продают в шикарных магазинах…
Во время их прогулки по пляжу ветер трепал ее волосы, чайки слепили глаза белоснежными крыльями, а волны бились бились бились о берег, и в такт приливу пульсировало ее лоно, его руки так уверенно обхватывали ее обнаженные плечи, а она робко тянулась к нему, не в силах сопротивляться этому естественному порыву, и думала: «Все это невозможно! Этого просто не может быть!» — и тут же: «Что-то произойдет, не может не произойти».
…маленькая красная стрелка показывала более сорока миль в час, когда «тойоту», подскочившую на песчаном бугре, вдруг повело в сторону, как будто сдуло, а в это время Сенатор жал изо всех сил на тормоза, бормоча что-то себе под нос, но автомобиль все больше заносило, все решительнее и целенаправленнее, словно само нажатие на тормоза рождало в машине упрямое противодействие, в машине, казавшейся до сих пор такой послушной, чем-то вроде игрушки, вроде санок, бешено мчащихся с горы, отчего холодело в животе, и вдруг, как же это могло случиться, автомобиль выбросило с дороги, его занесло, правое заднее колесо крутилось вперед, а левое переднее — назад, оградительный рельс больше не сопровождал их сбоку, проступая из темноты, — он развалился на куски, а обломки посыпались с глухим ворчанием на стекло, и хрясть! хрясть! — паутиной поползли трещины! их болтало и швыряло в машине, будто началось землетрясение, а потом машина оказалась в воде, и не в канаве, как можно было ожидать, не в какой-нибудь луже, она пошла на дно, кто бы мог вообразить такое, а черная вода пузырилась и бурлила, заливая смятый складной верх автомобиля и ветровое стекло, «тойота» резко перекосилась на сторону пассажира, дверь заклинило, и она прогнулась с легкостью алюминиевой банки фирмы «Миллер лайт» под ногой какого-нибудь парня на пляже, а Келли никак не могла набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы закричать, впрочем, она и так не знала, как ей обращаться к нему, — имени, которое могло бы легко сорваться с ее губ, просто не было.
С того самого момента, когда четвертого июля в середине дня адвокат Рей Энник, любовник Баффи и друг Сенатора, учившийся с ним в Андовере, познакомил их, Келли Келлер держалась настороже — тише воды, ниже травы, словом, вела себя сдержанно, отнесясь к новому знакомству весьма скептически. Глядя со стороны, как этот известный человек крепко и с видимым удовольствием пожимал всем руки, проявляя при этом немалый энтузиазм и как бы заявляя всем своим видом, что преодолел сотни миль только для того, чтобы иметь эту возможность: пожать руку тебе, и тебе, и тебе, она думала: «Он один из них, из тех, что ведут вечную кампанию».
