В руках у женщины возник клубок шерсти, кусок связанной то ли кофты, то ли шарфа, из сумки вынырнули длинные блестящие спицы. Женщина пересчитала что-то в своем вязании, задумалась на мгновение и погрузилась в работу. Спицы замелькали, как шпаги в руках дуэлянтов. Они были потолще спиц, какие когда-либо видел Корсаков и позванивали звонче, чем следовало алюминиевым спицам. Женщина снова покосилась на Игоря.

— Что вы так смотрите, молодой человек?

Корсаков повернулся к ней вполоборота, закинул одну руку на спинку скамьи.

— Приятно видеть, как человек профессионально занимается любимым делом.

— Работа, доведенная до совершенства, становится искусством, — несколько туманно заметила женщина.

Спицы мелькали, сталкивались, звенели в ее руках. Корсаков вспомнил свои занятия фехтованием в спортклубе ЦСКА — увлекся, когда посмотрел фильм «Три мушкетера», но надолго его не хватило — всего год проходил и бросил. Тренер очень огорчился, даже к родителям приходил. Видно, разглядел он в Корсакове задатки будущего д'Артаньяна, но самого Игоря в то время уже интересовали девчонки и вольная жизнь, а в спортзале ведь приходилось работать до седьмого пота. Пацан был, дурак.

Спицы в руках старой девы сплетались, будто шпаги, отталкивались, снова сплетались. «Имею честь вызвать вас, мсье! — К вашим услугам, шевалье!» Выпад, защита; ангаже — аппель, батман. Туше! «Шпаги в ножны, господа, сюда идут гвардейцы кардинала».

В игре спиц было что-то магическое, завораживающее. В глазах зарябило, в горле почему-то стало сухо. Корсаков поднес к губам бутылку.

Женщина забормотала что-то, видимо, считала петли. Корсаков поневоле прислушался. Слова были какие-то странные: то певучие, состоящие, казалось, из одних гласных, то отрывистые и резкие, как воинские команды. Пиво вдруг словно превратилось в лед и встало поперек горла, Корсаков судорожно втянул носом воздух и его парализовал страх — дыхание сбилось, будто кто-то поставил заслонку на пути воздуха к легким. Он хотел поднести руку к горлу и с ужасом почувствовал, что не может этого сделать — рука была, будто чужая. Звуки пропали и в ушах раздавались только собственные жалкие всхлипы — Корсаков задыхался, пытаясь сделать хоть один вдох.

Краем глаза он заметил, как женщина прекратила работу, быстро огляделась — казалось, голова ее провернулась вокруг свей оси на триста шестьдесят градусов. Вязание упало на колени, покрытые серой юбкой, левая рука вырвала из сплетения нитей спицу. Женщина широко размахнулась. Корсаков захрипел — спица летела ему прямо в сердце. Трехгранное, как штык трехлинейки острие горело нестерпимым светом.

Издав хриплый крик, он сумел отпрянуть. Спица с глухим звуком вошла в спинку скамьи, пригвоздив полу его распахнутой куртки. Женщина зашипела, как растревоженная гадюка, лицо ее странно преобразилось: глаза, окруженные покрасневшими веками, словно остекленели, губы поползли в стороны, обнажая клыкастые зубы, кожа на лице взялась морщинами. Это было настолько страшно, что Корсаков смог сбросить оцепенение. Он наотмашь, почти не видя куда, ударил женщину пивной бутылкой и рванулся со скамьи в сторону. Спица удержала его, затрещала кожа на куртке. Удар пришелся женщине в висок, она с хрипом откинулась на спину. Лицо ее стремительно теряло человеческие черты, превращаясь в оскаленную морду ящерицы: сгладился подбородок, на месте носа возникли черные провалы ноздрей, между мелких зубов бился раздвоенный язык.

Корсаков сорвался, наконец, со спицы, торчавшей из спинки скамьи и вскочил на ноги. Вернее, попытался вскочить, но только свалился на землю — ноги не держали его. Женщина стала подниматься, вперив в него жуткий взгляд почти лишенных век глаз. Отчаянным усилием он поднялся и бросился бежать через площадь. Ноги заплетались, словно Корсаков год пролежал в гипсе и разучился не только бегать, но и ходить.

Завизжали тормоза. Чудом увернувшись от удара, Игорь достиг тротуара, оглянулся. Существо, недавно бывшее женщиной, неслось за ним. Нити из размотавшегося клубка тянулись за ней, как леска за уходящей от рыбака щукой, шерстяная кофта летела за спиной, как полы плаща. Освещенная резким светом уличных фонарей уродливая морда истекала слизью, горели желтые глаза, не выпускавшие добычу из вида.

Вылетевший со стороны Петровского бульвара джип ударил ее справа, подбросил тело. Корсаков зажмурился, в уши ударил визг, грохот металла, нечеловеческий вой. Взлетевшее в воздух тело рухнуло на асфальт тряпичной куклой, к ногам Корсакова отлетел ботинок, сброшенный с ноги ударом. На его глазах пассажирская «Газель» накатила на лежащее на мостовой тело, хрустнули кости… «Газель» встала, из кабины выскочил водитель, нагнулся, заглядывая под кузов. На месте сбитого тела остался ком одежды из-под которого растекалась черная липкая лужа. Самого тела под колесами не было.

Сглотнув комок, застрявший в глотке, Корсаков быстрым шагом поспешил оставить место происшествия. Перед зданием МУРа он чуть было не свернул направо, к приемной. Может зайти? Так мол, и так, граждане сыщики, напала на меня тощая тетка, которая потом превратилась в ящерицу, а послал ее тайный орден, а тамплиеры требуют от меня колоду карт, а Люцифер до сих пор делит и никак не поделит Землю с Господом Богом… И завернут граждане сыщики руки мне, и сдадут, куда надо… А там оденут в удобную рубашку, рукава у которой на спине завязываются и поселят в комнату с мягкими стенами.

«Нет уж, лучше сам разберусь», — решил Корсаков, сворачивая на Большой Каретный. Его трясло — превращение старой девы в чудовище! От такого можно и вообще с ума сойти. Вдобавок, чуть не зарезала, сука. Корсаков представил хронику происшествий в газетах: «Некогда известный художник Игорь Корсаков зарезан напротив знаменитого здания Московского Уголовного Розыска на Петровке, тридцать восемь», «Спившийся художник, промышлявший в последнее время на Арбате, пал жертвой бандитской разборки». Да, джип, сбивший бестию, оказался на площади на удивление вовремя — убежать Корсаков вряд ли смог бы, а эта зараза управилась бы с ним и без спицы. Детали происшествия стали постепенно образовывать целостную картину и Игорь с содроганием вспомнил когтистые, протянутые к нему лапы и слюну, капавшую с клыков. Может, это лишь воображение играло с ним шутки, но сейчас он видел все это, как наяву. Занятый переживаниями Игорь шел, не замечая ничего вокруг.

— Эй, мужик!

Корсаков оглянулся, и — вовремя. По Каретному на него летела черная иномарка, которая гоняла его по Арбату. Машина была уже в нескольких метрах — видимо, его преследовали от Страстного и сейчас, выбрав удобный момент хотели завершить начатое.

Ноги будто вросли в асфальт, он уже различал мельчайшую деталь на радиаторе автомобиля, круг на капоте — эмблему фирмы «Опель», даже, казалось, видел за тонированным стеклом пригнувшегося к рулю водителя.

Сильная рука сгребла его за воротник и рванула назад, на тротуар. Автомобиль повернул следом, ударился колесами в бордюр, его отбросило на проезжую часть улицы. Вихляя из стороны в сторону, «Опель» умчался в сторону Садового кольца.

Корсаков, сидя на асфальте, оглянулся на своего спасителя. Молодой парень в пятнистой армейской куртке, джинсах и высоких ботинках на шнуровке, покрутил головой.

— Ты что, лишнего принял, мужик? — спросил он, — а если бы меня рядом не оказалось?

Игорь тяжело поднялся на ноги, похлопал по куртке, отряхиваясь.

— Спасибо, друг. Загляделся я, а тут… гоняют, как сумасшедшие, понакупили иномарок, мать их, — он вытащил сигареты, нашарил в кармане зажигалку.

— Гоняют, говоришь? — переспросил парень, — нет, это не случайность — я все видел. Он ехал не быстро, едва тащился, а когда ты улицу переходить стал — рванул с места, как ракета. Может, ты кому дорогу перешел?

— Вряд ли, — нехотя отозвался Игорь, — ладно, спасибо еще раз, друг, — он пожал парню руку и, оглядевшись, перешел на другую сторону улицы.

На Садовом кольце он поднял руку, решив, что ходить пешком вряд ли безопасней. Как всегда первым рядом затормозил частник — хоть такси и встречались на улицах, народ предпочитал частный извоз: и платить меньше, и повезут, куда скажешь.