— Заходи, Иоганн! Рад тебя видеть! — гауптман Кранц, привстав из-за стола, указал на стул. — Присаживайся! Будешь кофе?

— Благодарю, герр гауптман, он у вас всегда превосходный.

— У нас у всех есть свои маленькие слабости, — снисходительно усмехнулся хозяин кабинета. — Я привык к нему еще во Франции, вот и стараюсь, по мере сил, баловать себя и своих друзей. Рассказывай, что там у тебя нового?

— Все как обычно. Гоняем по лесам полуодичавших русских, вылавливаем их продовольственные команды… Рутина, одним словом. Это вообще работа для полицейских батальонов, зачем держать тут моих ребят?

— Это на самом деле так скучно?

— Ну… как сказать. Выхода-то у них нет, вот поэтому и нетрудно предсказать их действия. Они все идут к жилью, к деревням. Мы и отлавливаем их на подходе. Как правило, идут небольшие группы — человек по пять-шесть. Посты зажимают их в поле, дальше подходит дежурное подразделение — и все…

— И все эти группы идут к деревням? Других маршрутов у них нет?

— Есть. Они пытаются пробиться на восток. Некоторым это удается, и они успевают покинуть нашу зону ответственности. Но большинство мы все-таки отлавливаем.

— Угу… Держи свой кофе, — гауптман пододвинул по столу чашечку. — Сахар, сливки — бери, что хочешь.

— Благодарю, герр гауптман!

— А вот скажи мне, Иоганн, группа человек в сорок… могла бы она пройти незамеченной сквозь твои посты?

— Маловероятно. Болота — они не только русским помогают. А все проходы мы контролируем.

— Все ли?

— В основном.

— Даже так? То есть, если я тебя правильно понял, твоей команде здесь делать нечего?

Обер-лейтенант внимательно посмотрел на Кранца.

— Я так полагаю, герр гауптман, что этот вопрос вы задаете не просто так?

— Да, Иоганн, у меня есть для этого основания. На, прочитай вот это, — гауптман протянул гостю несколько листов бумаги.

Наступило молчание. Обер-лейтенант внимательно просматривал текст. Гауптман налил себе еще кофе, откинулся на спинку кресла и закурил.

— Это все? — отложив в сторону бумаги, спросил обер-лейтенант.

— Нет, конечно! Мы уже не первый день знакомы, Иоганн, неужто ты думаешь, что старина Вилли встал бы в стойку только на основе фантазий русского перебежчика?

— Я так и подумал. Наверняка есть еще что-то, что не отражено в этих бумагах.

— Есть. Ты вчерашнюю сводку происшествий читал?

— Читал. Что именно должно было меня заинтересовать?

— Сообщение о нападении на подразделение двадцатого ремонтно-восстановительного батальона.

— М-м-м… сейчас вспомню… а! Там же вырезали ножами, чуть не половину этих бедолаг! Это?

— Это все, что ты знаешь?

— Ну, в сводке больше ничего не было.

— Тогда послушай меня. Такие нападения бывают часто, это ты прав. Но! Слушай меня и отгибай пальцы. Нападавшие взяли с собой палатки. Две, достаточно вместительные. Зачем?

— Понятно для чего. Для ночлега.

— Судя по следам, их было менее десяти человек. Одной палатки хватило бы за глаза. Они рассчитаны на тридцать человек каждая. Это раз!

— Учел.

— Второе. Неисправные машины оказались заминированы. Все и очень грамотно. Во всяком случае, при попытке открыть люк одного из танков произошел взрыв! Да такой, что мы в результате получили три кучи закопченного железа и еще с десяток могил. И это — три!

— Так.

— Более того, единственный исправный танк был угнан в лес нападавшими. И вот тут есть одна любопытная деталь! Наши солдаты видели одного из угонщиков и разговаривали с ним!

— То есть?

— У танка порвалась гусеница, и сидевший за рычагами диверсант, остановив проходящую колонну солдат, попросил у них помощи!

— Он выжил из ума? Или у солдат случилось помутнение рассудка?

— Ни то ни другое. Он был одет в нашу форму и неплохо говорил по-немецки. Офицеру он представился ефрейтором ремонтного подразделения. Даже фамилию назвал правильную.

— Так… интересно!

— Только в реальности этому ефрейтору всего двадцать один год! А тот человек, что разговаривал с офицером, был уже явно старше сорока!

— Русский диверсант, знающий немецкий язык? Бывало и такое.

— Погибший ефрейтор, чьим именем воспользовался неизвестный, родом из Гамбурга. Диверсант говорил на очень хорошем языке. Офицер, командовавший солдатами, в прошлом преподавал в университете. Так вот, по его словам, собеседник из Мекленбурга. В его речи присутствовало несколько характерных для этой местности оборотов. Это уже четвертый палец, Иоганн! Каковы будут твои выводы?

— Попробую подытожить. Палатки — они необходимы для организации лагеря. Два взвода.

Профессиональное минирование — сомнительно, чтобы это могли осуществить окруженные русские. Им-то уж точно не до этого. Сорокалетний диверсант, с хорошим знанием немецкого языка. Наконец — танк. В лесу он явно не нужен. Да еще и этот склад…

— Итого?

— Они готовят группу прорыва. Сведения, указанные в этом документе, подтверждаются…

— Хорошо! — старший лейтенант Хворостинин на секунду прикрыл воспаленные от постоянного недосыпания глаза. Потер лицо ладонями. — Продолжайте, Гришанков, я вас внимательно слушаю. Что еще показалось вам необычным?

— Вот я и говорю, товарищ старший лейтенант, сначала-то мы особенно внимания никто и не обратили. Да приемы необычные и то, что командир нам говорил, уж больно не похоже было на все, что нам раньше показывали. Демин сказал, мол, всякое бывает. Он разок видел бойцов из этого… как его…ос…ос… не помню.

— Осназа?

— Во! Точно, товарищ старший лейтенант, и командир так говорил! Так Демин сказал, что и они что-то похожее вытворяли.

— А что еще привлекло ваше внимание?

— Как командир по лесу идет. Он ног от земли и не отрывает почти, разве когда через дерево или корягу перешагнуть надо. А когда перебегает куда, так вообще смотреть смешно.

— Отчего же?

— Так и тогда, ноги, словно по земле волочит и весь как-то из стороны в сторону вихляется.

— Зачем это?

— Мы тоже сразу не поняли. Опять Демин сказал — так его ж и не слышно почти! А тут уж и я заметил. Когда смотришь на него, все видно хорошо. А взгляд отводишь — нет его на месте. И только потом замечаешь, да вот же он! Уже метров на десять отбежал и дальше спешит. Не цепляет глаз такую манеру бегать-то!

— Интересно… Что же он вам про это сказал?

— Мол, учили его сотрудники НКВД…

— Кто?!

— НКВД… там учили, на Колыме.

— Не обращайте внимания, Гришанков, это я с усталости так… продолжайте.

— Да в общем все… Потом уж мы к дороге вышли. А там — голоса!

— Чьи?

— Так непонятно же! Далеко они были. Вот Котов и сказал: «Тут меня ждите». И ушел.

— Один?

— Один. И даже винтовку оставил.

— Как же он так, без оружия-то пошел?

— А у него пистолет есть! Маленький такой! И носит Котов его хитро — под гимнастеркой он висит, почти под мышкой. Пистолет и не видно вовсе. Я так только когда телегу грузили, его разглядел.

— Чей пистолет? Наш?

— Не видел я…

— Ладно, это неважно. Что дальше было?

— А вернулся командир, винтовку взял и нас зовет. Вышли мы на дорогу — а там телега! И два немца. Один холодный уже, а второй связанный, на телеге лежит. Сели мы на телегу и поехали. В дороге Котов объяснил, мол, там фашистские ремонтники стоят, надо их задавить.

— Как?

— Задавить… так и сказал. Объяснил, кому и что делать, куда идти. С собой Плиева взял, да Шифрина. Вот. Мы с Асановичем ушли в лес и стали ждать.

— Долго ждали?

— Ну… час почти. Потом вдруг выстрелы захлопали. Мишка пулемет вскинул. Все, говорит, попались наши, надо прикрывать! Но стихло все, а тут и сигнал — фонарем в воздухе помахали. Значит, все в порядке, идти можно в лагерь.

— А кто сигналил?

— Я не знаю, товарищ старший лейтенант.

— Хорошо, продолжайте.

— Ну вот, пришли мы в лагерь, а там… Кровишша! В первую палатку так и войти страшно! А во второй — немец на немце лежит и все мертвые.