— Погоди, ты, — перебил его Тукан, — с гвардией нам сейчас не справиться.

Командующий обескуражено замычал:

— Как это? Сейчас я…

— Что ты? Командир без войска… — в голосе судьи слышались насмешливые нотки, — твои солдаты никогда не уважали тебя. Они верны только ему, и тебя первым насадят на пику.

Сопя словно загнанный боров, Борджо молчал.

— Чего ухмыляешься? — звучал рев Хора, — ты, Тихвальд Кровавый! Кровавый!

— И сегодня только укреплю своё прозвище, — отрезал король, сдабривая раскатистым хохотом сказанное. — Посмотрю, как стервятники выклюют глаза из ваших пустых голов, торчащих на пиках. Солдаты! Режьте их!

— Кто-нибудь закроет ему рот?! — крикнул, вышедший из себя Хор. — Нет! Сейчас я лично выброшу его из окна.

Зычный голос наместника срывался на визгливый фальцет, что свидетельствовало о его крайнем возбуждении.

— Это решило бы многое. Убьёшь короля — станешь королём, — послышался скрипучий голос Домини.

Судья стоял ближе всех к портьере, за которой прятался Себарьян, и мальчик слышал его лихорадочное болезненное сопение.

— Хочу посмотреть, кто первый поднимет руку на короля, — презрительно произнёс Тихвальд.

— Гвардейцы! — крикнул Хор гудящей внизу толпе, — я оставлю его в живых, если присягнете мне, вашему новому королю, на верность!

— Смерть самозванцу! — гул голосов, бурлящий словно море, нарастал и силился.

— Это глупо, — прошептал Тукан. — Остаётся только кровь.

Некоторое время из-за портьеры доносились лишь зловещее гудение толпы за окном, нервное шарканье подошв по паркету, натужное кряхтение, прерывистый утробный голос наместника: «Давай, же… давай…», после чего лихорадочное копошение, сдавленный хрип, глухие удары.

С грохотом что-то повалилось на пол, следом послышалась тихая ругань судьи и перешептывание, в котором мальчик не разобрал ни слова. А затем он увидел, как из-под занавеси по натертому до блеска полу выползла жуткая темно-красная лужица и медленно подобралась к его ногам, намочив носки замшевых туфелек.

— Ах… — непроизвольно выдохнул он и мелкая дрожь прокатилась по детскому тельцу.

— Кто там? — Рука в перчатке уверенно одёрнула портьеру.

— Ты? — Борджо оторопел.

Себарьян поднял глаза и увидел, как за спиной дяди Дарио, над лежащим в кровавой луже телом отца, склонились судья и наместник. В стороне поджидал высокий худой незнакомец, с пальцами унизанными дорогими перстнями.

Тукан поднялся. Вытирая окровавленный кинжал и пряча его под мантию, произнёс:

— Вот так находка.

Мальчик диким волчонком смотрел на мужчин.

— Что за мальчишка? — крикнул Хор безразлично. — Гоните прочь!

— Интересный мальчишка, — пробормотал судья, с пристрастием разглядывая находку.

Потеряв и без того мизерный интерес к найденышу, наместник выкрикнул через окно гудящей внизу толпе:

— Получайте своего короля!

В следующую минуту он и незнакомец подняли за руки и ноги отяжелевшее тело Тихвальда, перекинули его через подоконник и, свесив головой вниз, сбросили прямо на пики королевских гвардейцев.

Ужасающий нечеловеческий вой эхом разорвал небо. Стрелы градом полетели в окно. Звон выбитого витража, треск рассыпающейся рамы, веер щеп и стеклянных осколков, летящих на головы упавших на паркет цареубийц.

— А теперь за дело! — выкрикнул Хор, вынимая меч, бросаясь вниз по лестнице. Судья и гвардейский командующий остались лежать под окном.

Тукан поднялся первым. Вытер о мантию испачканные в кровавой луже руки и покосился на притаившегося в углу Себарьяна.

— Хочешь мне что-то сказать? — проскрипел он, заглядывая мальчишке в глаза.

— Я убью тебя, — в тихом детском шёпоте слышалась такая решимость, что по потной спине Тукана пробежался неприятный холодок.

— Не ты ли его учил стрелять, бестолковый ты салдафон? — прорычал он, из-под сдвинутых бровей поглядывая на Борджо.

— Что ты хочешь этим сказать, — огрызнулся тот. — Я не стану убивать шестилетнего мальчишку.

— Желаешь, чтобы я сделал это?

— И ты этого не сделаешь. — Борджо попытался придать голосу твёрдости, но это ему плохо удавалось. — Прошу, хватит с нас убийства его отца.

— Только посмотрите на этого святошу. А ты не думал о том… — судья присел рядом с мальчишкой, — что волчонок будет мстить, когда вырастет? Посмотри, как пить дать. Уж поверь, я таких знаю.

— Он славный мальчик. Смотри, какой ангелочек, — натянуто улыбаясь, прощебетал Борджо противным сюсюкающим тоном, — правда, Себарьян? Ты же понимаешь, что дядя Дарио и дядя Тукан не хотят тебе зла.

Командующий потянул к мальчишке влажную пухлую как перебродившее тесто руку, но тот отпрянул, словно ошпаренный.

— Чего ты боишься, дурачок?

— Не стоит, Дарио, — судья придержал Борджо на локоть, — оставь его. Погляди, как он смотрит. — Опустился перед мальчишкой на колено и подвёл итог: — Это растет наш враг.

— Не говори так, Тукан.

Предвидя недоброе, командир гвардейцев пытался всячески выгородить мальца. Несмотря на присущее всем соглашателям раболепие перед сильными мира сего и непомерную жадность к деньгам, Борджо был, как и большинство латентных извращенцев, весьма сентиментальным и слезливым. Мальчишка ему нравился давно, потому командующий иногда позволял себе некоторые — возникающие спонтанно, вследствие мгновенно нахлынувшего желания — крохотные знаки внимания, такие как улыбка, леденец, похвала, в надежде, что со взрослением навязываемая дружба превратится в нечто большее. К шестилетним мальчикам он старался до поры до времени не прикасаться, любил немного постарше. Лишь проходя мимо, облизывался, делая пометки на будущее.

— Я не детоубийца… но ничего не поделать, — судья скривился, будто надкусил гнилое яблоко.

— Отдай его мне, — с надеждой просительно-заискивающим тоном проблеял Борджо, — я ручаюсь…

— Послушай, друг мой, — раздраженно возразил судья, — Ты командовал гвардией Конкоров лишь потому, что приходишься двоюродным братом сумасшедшей королеве. Ты с нами, потому что за тебя попросили. Хоть мы с тобой и приятели, но… ты, друг мой, бесполезен. Чем ты можешь поручиться, и почему я должен удовлетворить твою просьбу?

— Но какой смысл его убивать? Я уверен — этот мальчишка не опасен. Бастард Тихвальда никогда не будет иметь никакого права.

— О каком праве ты говоришь? Мы только что убили короля, чтобы посадить на трон Хора, который Конкор по крови. В этом мальце та же кровь. Может, когда-нибудь, так же как и мы, кто-то решит, что надо кого-нибудь убить, чтобы этот ублюдок с королевской кровью занял трон? Может, этими «кого-нибудь» будем мы с тобой?

Но Борджо не слушал. Его разрывало от желания. Он впился в трясущегося в лихорадке Себарьяна влажными поросячьими глазками.

— Прошу, отдай мне это невинное дитя, — заикаясь, он несколько повысил голос, но тут же осекся и затравленно вдавил голову в плечи. — Ручаюсь, он сделает всё, что ты прикажешь. Поверь, Тукан, ты не пожалеешь.

— Вижу, ты не особо печешься чтобы не пожалеть самому. Желание сильнее логики, так?

Некоторое время оба молчали. Судья тусклыми глазами задумчиво разглядывал Себарьяна, затем махнул рукой, соглашаясь:

— Хорошо, он твой. В чём-то ты прав, волчонок ни на что путное рассчитывать не сможет. Но все же… для твоих… гм-м… утех он любой сгодится, — судья поморщился от сказанных слов. Став на одно колено, вынул кинжал, которым убил отца и склонился над испуганным ребёнком. — Сдается мне, немой королевский ублюдок все же лучше ублюдка говорящего.

Не так немой арбалетчик представлял себе эту встречу, но судьба подарила лучший её вариант. Два старика на эшафоте не заслуживали быстрой смерти. Лишь долгой, мучительной, позорной.

Когда Дарио Борджо, извиваясь в предсмертных судорогах, повис на крюке, и толпа на набережной одобрительно ахнула, Го вдруг показалось, что старый развратник заметил его, сидящего на крыше. Было бы здорово, если бы так и было. Хотя, бывший командующий королевской гвардией вряд ли узнал бы в лучшем стрелке восточного побережья того маленького королевского бастарда, которого три года готовил к «дружбе» с собой. Вспомнилась его любимая фраза: