– Нет! – закричала Брюн.

– Хочешь. Но ты хочешь, чтобы это сделал Лот. Зачем впутывать его в наши маленькие дела? Давай покончим с этим, как начали – только вдвоем…

Карл рванулся вперед. Со стороны это выглядело так, словно он насадил себя на лезвие. Но кинжал скользнул по боку. Лезвие воткнулось в предплечье Шмелинга и остановилось. Брюн удалось отпихнуть Карла и отбросить кинжал.

– Перестань! – закричала она.

Карл стоял перед ней, обнаженный, окровавленный. Глаза его были мутными от боли. Он вряд ли ее видел. Брюн шагнула вперед и толкнула его в грудь. Карл покачнулся. Тут он понял, чего она хочет. Карл сделал несколько шагов назад. Он наткнулся на край кровати и опустился на нее.

– Или так, – сказал Карл.

Потолок в спальне Тачстоунов, оказывается, по периметру подсвечивали незаметные лампы. Лепные рельефы и виньетки с цветами занимали почти все свободное место. Цветы были, кажется, даже раскрашены.

– Я тебе уже говорил, что твоя милая головка чудесно смотрится на фоне потолка? – спросил Карл.

Брюн шевельнулась.

– Мы тут все запачкали, – сказал Карл.

– Твоя рана, – пробормотала она и хотела соскользнуть с него.

Но Карл положил руку ей на спину и не дал сделать этого.

– Ааа, ерунда, – ответил он.

Потом тихонько и очень аккуратно, чтобы не причинить себе боли, засмеялся и сказал:

– Хотя это было забавно. Я мог кончить и умереть одновременно.

– Тебе надо вызвать врача, – пробормотала Брюн. – Я позвоню Андрею Ивановичу…

На этот раз Карл отпустил ее, но сказал:

– Не надо. Я сам доеду. Только подай мне одежду.

И все же он радовался, что одеваться придется в темноте. В голове гудело от слабости. Брюн не пошла провожать его. У самой двери Карл вдруг понял, что это не шум в ушах, а тихие всхлипывания Брюн. Карл остановился. Он не знал, что сказать, но и уйти просто так не мог.

– Ты любишь его больше, чем меня, – сказала Брюн.

– Успокойся, – сказал Карл. – Я никого не люблю. Но что будет с тобой, если мы оба погибнем?

Машину Карл не отогнал в гараж, а бросил прямо у веранды. Сейчас Шмеллинг немало порадовался своей небрежности. Упав на сиденье водителя, он завел мотор. Рубашка на груди уже намокла. Карл подумал о том, что ткань присохнет к коже, и поморщился. Он пошарил в бардачке. Армейскую алюминиевую флягу, в которой в старые времена был спирт, а теперь – коньяк, Шмеллинг нашел сразу. Ее пришлось поставить на торпеду, потому что двигать Карл мог только одной рукой.

Шепотом, едва шевеля губами, чтобы не сделать себе еще больнее,

а кровь все текла

выбрасывая из себя невообразимую смесь испанских, немецких, английских и русских ругательств, Карл рылся в бардачке, пока не обнаружил там шелковый носовой платок с причудливой монограммой, в которую сплетались две буквы. Одна из них, как и следовало ожидать, была стилизованной К,

а кровь все текла

а вторую не смог бы разобрать и ведущий криминалист-графолог области. Но Карл знал, что это русская «П». Приторный запах духов “Sweety”, вполне оправдывающих свое название, жутко модных в этом сезоне, которые он, скорее всего,

а кровь все текла

сам и подарил владелице платка, ударил ему в нос. Изрыгнув многоэтажное проклятие, Карл с неподдельной брезгливостью исследовал платок. После некоторых сомнений он все же решил

а кровь все текла и текла

что платок все-таки достаточно чист, чтобы воспользоваться им. Да и размера он был такого, что впору не сморкаться, а надевать на голову наподобие банданы. Но повязывать его себе на голову Карл не собирался. Не собирался и сморкаться. Шмеллинг плеснул коньяк на платок и протер себе грудь. В глазах тоже прояснилось – боль привела его в чувство.

Карл снял с пояса телефон и набрал номер.

– Эрик? Это Карл. Не разбудил?

– Нет, – сухо ответили в трубке. – Сколько раз я просил вас, Карл, не называть меня этим именем.

– О, простите, Андрей Иванович, – ответил Шмеллинг.

– Что у вас стряслось?

– Так, ничего. Пустячок. Но мне все-таки захотелось спросить у вас совета, как у профессионала.

– Ну да, полтретьего ночи – самое время для милых пустячков, – прокомментировал собеседник. – Подъезжайте в клинику.

Карл хотел глотнуть коньяку, но потом передумал. Все-таки не стоило исключать возможность того, что кинжал проделал небольшую дырочку и в плевре. «Вольво» Карла медленно двинулась по подъездной дорожке прочь от дома Тачстоунов.

Жалел Шмеллинг только об одном.

Кинжал, подаренный рабочими Лоту, мог быть чуточку более декоративным.

Лена Кравчук была изящной девушкой лет двадцати. Когда она шла по коридору из класса в класс, это смотрелось, как фигура легкого и веселого танца. Исполненная мастером. Впрочем, болтушкой-хохотушкой, этакой обаяшечкой, она не была. Лена была девушкой серьезной и спокойной. Когда она улыбалась, глядя на Ирвинга своими серыми глазами, у него теплело в груди. Класс состоял всего из двенадцати человек, а девушек среди них было трое. Это были дочери руководителей Маревского, Боровичского и Демянского районов Новгородской области. Главы остальных районов прислали своих сыновей, когда Лот собрал уцелевших университетских преподавателей и открыл частную школу. Его целью было дать образование Ирвингу, который перестал посещать школу после пятого класса. Однако Лот, со свойственной ему практичностью, сообразил, как можно воспользоваться этим для укрепления своей власти над областью. Ирвинг знал, что Лот видит в нем своего преемника. Даше недавно исполнилось одиннадцать. Лот очень любил дочку. Но смешно было бы думать, что он передал бы дочери власть над регионом, когда придет время. На юге области, за Ильменем, находился район, власть в котором после войны захватили женщины. Иначе, чем «ковырялками» Лот их не называл. Насколько было известно Ирвингу, когда дочери исполнилось пять, Лот просил Брюн родить ему сына. Но жена отказалась. Брюн не захотела портить фигуру.

И тогда Лот подал свои данные в «Родные адреса». Шанс на то, что его младший брат выжил в чудовищной мясорубке третьей мировой войны, в которую плавно перетекла общемировая война с инопланетянами, и которая перемолола страны и континенты, было мало. Но больше Лоту было не на кого надеяться.

Руководители районов тоже были в курсе, с кем им придется решать вопросы в самом скором времени. Их сыновья были посланы в Новгород и в качестве заложников, гарантирующих верность отцов, но и в то же время и с целью сформировать костяк элиты области.

– Сейчас они повинуются мне, потому что у каждого моего бывшего солдата в кладовой стоит импульсная винтовка, и он очень хорошо умеет ею пользоваться, – говорил Лот. – Но никогда не надо брать силой то, что можно взять лаской. Пусть русские любят тебя. Тогда они будут тебе верны. Ну, а дети моих солдат будут верны тебе в любом случае.

Боровичи были самым восточным районом области. Там находился завод огнеупоров, принадлежавший отцу Лены. Оттуда происходили родом самые лихие бандиты. При мифических коммунистах в Боровичах находилась исправительная колония. Освободившись, люди обычно не уезжали далеко. Многим было и некуда ехать. При республике Новгородской областью даже владел один из боровичских кланов. Все это Ирвинг понимал тоже.

Однако он не сказал Лене о готовящейся поездке на юг, повинуясь смутному предчувствию. Ирвинг уточнил только, есть ли у его подруги загранпаспорт. Оказалось, что он имелся в наличии. Когда за три дня до отъезда Брюн свалилась с тяжелым гриппом, и стало ясно, что она не поедет, Ирвинг очень обрадовался своей прозорливости. Они собирались взять с собой и Лену тоже, но брать девушку с собой, когда Брюн болеет, означало обидеть Брюн. Если бы Лена уже была готова к отъезду и раздразнила бы себя мыслями о пляжах Анапы, то узнав, что ее оставляют, жутко обиделась бы. А так Ирвинг просто позвонил ей и сказал, что они уезжают отдыхать с братом, вернутся через две недели. Лена предложила любовнику после возвращения посетить санаторий в Боровичах.