Отрывок сутры Черного Лотоса – если читали действительно ее – показался Сано откровенным заимствованием из знаменитой Лотосовой сутры с ее притчей о горящем доме. Правда, такого рода подражания в пределах одной веры не считались плагиатом.

При виде мужчины, вторгшегося в их обитель, послушницы захихикали. Монахиня проявила верх предупредительности, позволив Сано лично опросить девушек. По его просьбе они описали свой повседневный распорядок, ненамного отличный от распорядка послушников. Судя по всему, они были так же вольны возвратиться домой и так же подтвердили дурную славу Хару как соблазнительницы. Глядя на их свежие жизнерадостные лица, Сано снова не нашел никаких признаков наркотического ступора или недоедания.

– Нет ли среди вас девушки по имени Ясуэ? – спросил Сано.

Все разом посмотрели на крепышку лет пятнадцати, сидящую у окна. Та густо покраснела, оказавшись в центре внимания.

– Не пугайся, – сказал ей Сано. Он мысленно извинялся перед Рэйко за то, что нашел Ясуэ в добром здравии, и вместе с тем радовался: как-никак история об убийстве сестры монаха оказалась пустым вымыслом. – Я просто хотел спросить, не пыталась ли ты сбежать из этого храма?

– Что вы, господин! – Изумленный тон девушки, казалось, говорил сам за себя.

– Может, это была затея твоего брата?

Ясуэ озадаченно наморщила лоб.

– Простите, но у меня нет братьев, – пробормотала она. Значит, вовсе не она сестра Истинного Благочестия, кем бы он ни был.

– А других Ясуэ среди вас нет?

Послушницы покачали головами, глядя на Сано с живым интересом.

– Здесь хоть кого-то наказывали за попытку побега?

Поднялась волна опровержений. Сано окончательно убедился, что Рэйко введена в заблуждение незнакомцем, выдававшим себя за монаха. Но что происходило на самом деле? Он решил выяснить все досконально – отчасти затем, чтобы не упустить важных улик, но главным образом ради фактов, способных отвести подозрения Рэйко от секты.

Сано попрощался с будущими монахинями и направился к приземистой, крытой соломой постройке. Предположительно священники отвели Истинное Благочестие в храмовую больницу, что Сано и предстояло проверить, выполняя наказ жены.

В больнице было тридцать матрацев на деревянных основах, и ни один не пустовал. Три монахини обмывали хворых, подавали им чай, массировали спину. Сано прошелся по рядам, осматривая пациентов обоих полов – среднего возраста и пожилых.

– Это все больные или еще есть? – спросил он сиделку.

– Все, господин.

Появился лекарь в темно-синей накидке. Он присел у постели одного из стариков и влил ему в рот ложку какого-то снадобья.

Сано подошел к врачу и спросил, на что жалуется больной.

– У него лихорадка, – ответил тот и добавил: – Я даю ему ивовый сок[19].

– Вы когда-нибудь ставили на членах секты медицинские опыты? – спросил Сано.

– Никогда. – Врача, казалось, до глубины души задело предположение, что он мог рисковать жизнью пациента в своих целях.

Потом к нему подошли сиделки, и следующий вопрос прозвучал уже для всех:

– Не пропадал ли кто отсюда в последние дни?

– Нет, господин, – ответил врач.

Старик на матраце пробубнил что-то вполголоса.

– Что вы говорите? – прислушался Сано.

– Тиэ, – повторил тот. Его выступающие скулы покрывал нездоровый румянец, взгляд был затуманен. – Одна из сиделок, что всегда ухаживала за мной. Что-то ее долго не видно.

– Он бредит, – сказал врач извиняющимся тоном. – Здесь сроду не было сиделки с таким именем.

Сано взглянул на монахинь – те забормотали что-то в знак согласия.

– А Хару к вам когда-нибудь обращалась? – спросил он наконец.

– Да, – ответил врач. – Ее наблюдает доктор Мива, наш старший лекарь. Она постоянно приносит всем неприятности из-за своего духовного разлада.

У Сано была версия, что служители храма устроили сговор, чтобы скрыть от него происходящее в секте и очернить Хару, но те, кого он повстречал, казались вполне искренними.

Выйдя из больницы, Сано побродил немного по храмовому участку. На кухне монахини мыли посуду, а монахи возделывали огород – занимались обычными будничными делами, как во всяком из храмов. Сано вышел к приюту. Вспомнив разговор с родителями Хару, он почувствовал себя виноватым перед Рэйко – виноватым вдвойне, потому что ему предстояло сделать еще кое-что без ее ведома.

Садик, посреди которого стоял приют, встретил его детским смехом и гомоном. Три десятка сирот носились, скакали, играли там под присмотром двух наседок-монахинь. Дети разнились по возрасту – младший напомнил Сано Масахиро, а старшими, вероятно, были две девочки десяти-одиннадцати лет. Они бросали кожаный мячик ребятам поменьше. Один мальчуган не успел схватить мяч, и тот отлетел к Сано, который его и поймал. Дети обернулись, вид незнакомца их насторожил.

– Смотрите-ка! – обратился к ним Сано.

Он поддал мяч ногой, отчего тот взвился высоко в воздух. Детвора восторженно закричала. Мяч вернулся. Поймавший его мальчик взялся повторить удар и угодил мячом в ближайшие кусты.

– Постой, я тебе покажу, – предложил Сано.

И вот под его руководством дети освоили прием и кинулись состязаться, кто выше пошлет мяч. Вскоре кто-то пнул его с такой силой, что он оказался на кровле приюта. Пока бегали за лестницей, Сано обратился к девочкам:

– Вы дружите с Хару?

Они внезапно притихли и прижались друг к другу. Та, что повыше, стройная и симпатичная, выпалила:

– Мы не любим Хару! Ее никто здесь не любит!

– Почему? – спросил Сано.

– Злая она, – отозвалась другая. Ее круглое личико скривилось от неприязни. – Колотит нас, чуть что не по ней. Малыши ее и вовсе боятся. Она вечно их дразнит.

Сано слушал, не веря своим ушам. Показания детей и Хару оказались взаимоисключающими. Рэйко наверняка очень расстроится, узнав, что сироты, якобы обожающие Хару, считают ее задирой. Сано понял: эти свидетельства злонравия Хару пополнят его копилку обвинений. Если она жестоко обходилась с детьми, значит, вполне могла умертвить мальчика, найденного при пожаре. Сано смешался. С одной стороны, ему не терпелось раскрыть дело, а с другой – уязвляло то, как они с Рэйко громоздят доказательства за и против Хару, словно военачальники двух неприятельских армий. И хотя проигрыш его не вдохновлял, он был готов согласиться с виновностью Черного Лотоса по одному пункту.

Видимо, Хару успела насолить стольким, что, едва появился повод, ее обвинили в поджоге и убийстве, как она и призналась.

Вернулись мальчишки с мячом. Один из них произнес:

– Можете не рассказывать старшим, как Хару обращается с нами, – все равно толку не будет. Это ничего не изменит.

– Почему же? – удивился Сано.

– Хару – любимица первосвященника Анраку. Поэтому ей все сходит с рук.

Сано понял, что должен поговорить с первосвященником. Во время его прошлых визитов Анраку, уединившись, выполнял священные обряды и Сано не видел необходимости тревожить его, поскольку тот не был ни свидетелем, ни подозреваемым. Но теперь спросить его о Хару стало делом первостепенной важности.

– Я пытаюсь узнать, кто устроил пожар, – сказал Сано детям. – Может, вы что-то слышали или видели?

Мальчики покачали головами. Старшие девочки переглянулись, и та, что смазливее, сказала:

– Это все Хару.

Дети частенько выдумывают или повторяют то, что слышали от других. Как отец, Сано чувствовал некоторую ответственность за этих ребят, оставшихся без родителей. Поэтому отослал мальчиков играть и только затем спросил у подружек:

– Как вас зовут?

Хорошенькая девочка назвалась Юкико, а круглолицая – Ханако.

– Так вот, Юкико-тян и Ханако-тян, нельзя обвинять кого-то, если нечем подтвердить свои слова. Вы решили, что Хару подожгла дом, потому что другие так говорят?

Девочки снова обменялись взглядами. Затем Ханако сказала:

– В ночь перед пожаром, вместо того чтобы пойти спать, мы следили за Хару.