И тем не менее он ни разу не дрогнул, и лицо его оставалось совершенно спокойным. Толпа с изумлением глядела на него. Многие готовы были поклясться впоследствии, что он даже усмехнулся, когда один из офицеров долго не мог вырвать пуговицу. Другие уверяли даже, что он улыбался, когда его со связанными позади руками вели к телеге, запряженной волом.

Ленивый вол медленно двинулся в путь, и почти тотчас же негр взмахнул плетью и крепкие языки из буйволовой кожи со свистом опустились на спину Дэвида. Телега покачивалась и подпрыгивала в рытвинах, а плеть со зловещим свистом опускалась на спину осужденного. И ни разу Дэвид даже не вздрогнул от боли, несмотря на то, что страшные языки рассекали ему кожу, и лишь порой ему начинало казаться, что все его нервы понемногу разрываются. Но пока телега заворачивала на улицы Верхнего города, произошел маленький перерыв, и Дэвид снова взял себя в руки и заставил себя относиться совершенно равнодушно к безумной боли.

Внезапно он увидел, что они проходят мимо дома Лобиньер, и отметил с теплой благодарностью в душе, что все ставни в доме были закрыты — Нэнси хотела показать ему, что не только она, но ни один человек в доме не увидит его унижения.

Мало-помалу Дэвид стал чувствовать, что невыносимая боль от страшных кожаных языков начинает оказывать свое действие. Каждый удар разрывал его тело на части. Огонь обжигал его, но тем не менее он, как индейский воин, твердыми шагами шел вперед, ничем не обнаруживая своих мук.

Телега завернула на улицу Святого Людовика, и тут, на площади, должна была закончиться экзекуция. Когда негр закончил свое дело, развязал Дэвиду руки и подал ему рубашку, кто-то взял юношу за руку, усадил его в экипаж, поджидавший тут же у мостовой, и великолепные лошади быстро помчались за город.

Биго спокойными шагами расхаживал по своему роскошному кабинету, и довольная улыбка время от времени пробегала по его губам. Он то и дело подходил к окну, очевидно кого-то дожидаясь. Внезапно в дверь постучали, и интендант услышал голос мадемуазель Сен-Дени, которая просила впустить ее.

Биго почти подбежал к двери и быстро повернул ключ — в комнату вошла Анна Сен-Дени с хлыстом из буйволовой кожи в руке, а следом за ней вошел человек в длинном, старом плаще и рваной мягкой шляпе. Это был капитан Рэнэ Робино.

Только впоследствии стали носиться слухи о том, что произошло в покоях интенданта Биго в этот день. Когда Анна закончила свое дело, Дэвид Рок был в полной мере отомщен…

Три раза Биго схватывал девушку за руку, пытаясь удержать хлыст, который резал кожу у него на лице, и три раза клинок капитана Робино пронзал кафтан интенданта, и тот (в смертельном ужасе) отпускал ее руку. И каждый раз Анна снова продолжала полосовать выхоленное лицо интенданта. В конце концов, когда лицо Биго превратилось в кровавую маску, в которой вряд ли можно было бы узнать человека, Анна опустила руку, покачнулась и оперлась о стену. И тогда Робино подхватил ее, спокойно вышел с ней из дворца и сел в поджидавший его экипаж.

Дэвид Рок еще не успел отдать себе отчет во всем, что произошло с ним после экзекуции, как экипаж остановился перед маленьким домиком, где его ждал доктор Куэ, тот самый, что сопровождал мсье Лобиньера на «дуэль»с Пьером Ганьоном. Маленький хирург умело и осторожно перевязал страшные раны на спине Дэвида и передал ему, что его просят оставаться здесь до четырех часов, когда за ним приедут мсье и мадемуазель Лобиньер, причем последняя занята приготовлениями к путешествию вместе с ним в долину Ришелье.

Эта весть впервые заставила встрепенуться Дэвида, у которого, казалось, все чувства были притуплены. Но в то же время это доставило ему мало радости. Нэнси Лобиньер занята приготовлениями для поездки в Ришелье. Нэнси, а не Анна Сен-Дени. Но мысли юноши отнюдь не отразились на его лице. Он спокойным тоном поблагодарил доктора и стал ждать, пока останется один.

Лишь только доктор ушел, Дэвид оглянулся. К удивлению своему, он заметил, что все его вещи перенесены чьей-то заботливой рукой в этот дом. Во всем видна была предусмотрительность Нэнси Лобиньер. В комнате лежала котомка, в которой Дэвид нашел все нужные вещи, и, быстро переодевшись, захватив пороховой рог, мешочек с пулями и свою старую винтовку, он потихоньку вышел с черного хода.

Только тогда, когда Дэвид очутился далеко за пределами города, он в последний раз оглянулся, и глухое рыдание вырвалось у него из груди. Он долго стоял и смотрел издали на город, в котором он нашел все то, что предсказывал старый мельник Фонблэ. Наконец он повернулся и пустился в далекий путь.

Спина болела немилосердно, и все тело ныло от перенесенной боли, но это было ничто по сравнению с той болью, которая терзала его душу. Зато теперь его мозг работал совершенно ясно, и вместо ненависти в душе его водворился покой.

Дэвид подстрелил по дороге несколько белок и, когда наступила ночь, он развел костер, зажарил их, приготовил себе ложе из сосновых ветвей, накрылся походным одеялом и вскоре спал глубоким сном — впервые после многих бессонных ночей.

Проспав несколько часов, он проснулся и убедился, что уже достаточно светло и можно продолжать путь. Спина уже не так сильно болела, но зато она была вся сведена, словно стянута железным обручем, — так усердно перевязал ее доктор Куэ. В пути, однако, и это ощущение понемногу сгладилось, особенно когда взошло солнце и несколько пригрело одинокого путника. Когда ему встретился по дороге коттедж, Дэвид зашел и накупил достаточно припасов, чтобы хватило до Ришелье.

Спокойно обдумывая свой поступок, он все же нисколько не жалел о том, что тайком ушел из Квебека, не дожидаясь Нэнси Лобиньер. Она поймет его желание остаться наедине с самим собой и простит его, когда он со временем вновь увидится с ней.

Как ни старался Дэвид прогнать от себя мысль об Анне, образ девушки снова и снова возвращался к нему. И в те часы, что он шагал по дороге, и в те короткие минуты, что он предавался сну, он неизменно видел ее перед собой. Но сейчас это была не та Анна, не та прелестная, веселая, жизнерадостная девушка с реки Ришелье, а бескровная, мертвенно-бледная, застывшая от ужаса Анна, какой он видел ее в каземате губернаторского дворца.

Дни шли за днями, а Дэвид все еще находился в пути, направляясь в долину Ришелье. Но наступил наконец чудный миг, когда он издали завидел старую мельницу и замок Гронден.

Уже целая неделя прошла с тех пор, как Дэвид Рок прибыл в сеньорию Сен-Дени, а между тем Нэнси Лобиньер ни словом не давала знать о себе.

Только одному Пьеру Ганьону Дэвид рассказал о том, что пришлось ему перенести в Квебеке. Однажды, когда они были одни, он обнажил спину и показал ему следы страшной плети. Но когда он кончил рассказывать, Пьер Ганьон достал письмо, которое прислала ему со специальным нарочным Нэнси Лобиньер, подробно описывавшая все, что произошло с Дэвидом Роком.

«Я намереваюсь вместе с ним отправиться к реке Ришелье, но я бы хотела раньше убить Биго», — заканчивала письмо Нэнси.

Дэвид нашел своего друга совершенно изменившимся. Его инертность бесследно исчезла, а закаленные мускулы искали применения своей вновь приобретенной силы. Бывшая полнота всего его тела испарилась, и Пьер объяснил Дэвиду:

— Я десять часов в день провожу в работе на поле и в лесу, а половину ночи — у костра на голой земле.

Он также рассказал Дэвиду, что собрал маленький отряд из двадцати человек и только ждет минуты, когда придется двинуться в путь, ибо уже носятся слухи о приближении англичан к форту Дюкен. От него же Дэвид узнал, что Черный Охотник лишь дважды за последние пять месяцев показывался в Ришелье. В последний раз, когда он уходил, он предупредил, что долго не вернется.

— Он весь был в черном, когда покинул нас, начиная с головы до кончиков башмаков, — сказала Мэри Рок в беседе с сыном. — Сердце говорит мне, что он что-то такое знал, когда уходил, хотя ни словом не обмолвился со мной.