Молчун, желая повысить бдительность наших часовых, пустил в ход свои способности и обнаружил замаскировавшихся шпионов, сумевших пересечь внешнюю линию наших пикетов. Он предупредил Одноглазого, а тот доложил Капитану.

Капитан вызвал меня, Одноглазого, Гоблина и нескольких других, потом разложил карту на пне, до этого служившем карточным столом.

– Где они?

– Двое здесь. Еще двое тут. И один здесь.

– Пошлите кого-нибудь к нашим часовым с приказом незаметно вернуться в лагерь. Мы отсюда сматываемся – тоже незаметно. Гоблин. Где Гоблин? Передайте Гоблину, чтобы держал свои иллюзии наготове. – Капитан решил ни во что не ввязываться. На мой взгляд, похвальное решение.

– Где Ворон? – спросил он через несколько минут.

– Кажется, пошел ловить шпионов, – ответил я.

– Что? Он что, идиот? – Его лицо потемнело. – А тебе что надо?

Гоблин пискнул, как придавленная каблуком крыса. Голосок у него на диво писклявый, а гнев Капитана сделал его и вовсе похожим на писк птенчика.

– Ты меня вызывал.

Капитан ходил по кругу, топоча ногами, рыча и хмурясь. Обладай он талантом Гоблина или Одноглазого, из его ушей наверняка валил бы дым.

Я подмигнул Гоблину, тот расплылся в улыбке и стал похож на большую жабу. Грозный танец войны в исполнении Капитана был лишь предупреждением, чтобы его не беспокоили по пустякам. Капитан шуршал картами. Капитан метал мрачные взгляды. Наконец он резко обернулся ко мне:

– Мне это не нравится. Это ты его подговорил?

– Нет. – Я не пытаюсь творить историю Отряда. Я лишь записываю ее.

Тут показался Ворон. Он бросил к ногам Капитана тело и продемонстрировал связку жутких трофеев.

– Это что за чертовщина?

– Большие пальцы. В здешних краях считают, что они приносят удачу.

Капитан аж позеленел.

– А тело для чего?

– Суньте его пятками в костер и немного подержите. Враги не станут терять времени на размышления о том, как мы догадались, что они рядом.

Одноглазый, Гоблин и Молчун окутали Отряд чарами. Мы выскользнули из леса, словно скользкая рыба из рук неуклюжего рыбака. Выслеживавший нас вражеский батальон ничего не заметил. Мы двинулись прямиком на север. Капитан намеревался отыскать Хромого.

Под вечер Одноглазый затянул походную песню. Гоблин протестующе пискнул. Одноглазый ухмыльнулся и запел громче.

– Он подменил слова! – заверещал Гоблин.

Солдаты заулыбались, предвкушая развлечение. Гоблин и Одноглазый враждуют уже десятки лет. Подзуживать всегда начинает Одноглазый, а Гоблин иногда бывает чувствительным, как свежий ожог. Следить за их перепалкой – одно удовольствие.

На сей раз Гоблин не поддался на провокацию и проигнорировал Одноглазого. Черный коротышка почувствовал себя оскорбленным и запел еще громче. Мы ожидали фейерверка, а кончилось все скукой. Поняв, что старался зря, Одноглазый обиженно надулся.

Чуть позднее Гоблин шепнул мне:

– Держи ушки на макушке, Костоправ. Места тут незнакомые. Всякое может случиться. – Он хихикнул.

На бедро кобылы Одноглазого опустился овод. Животное заржало и взбрыкнуло. Сонный Одноглазый перекатился через хвост. Солдаты давились от смеха. Коротышка-колдун поднялся, стряхивая с себя пыль старой потрепанной шляпой, и в сердцах треснул кобылу свободной рукой, угодив ей в лоб. Потом он долго приплясывал, стонал и дул на разбитые костяшки пальцев.

В награду от зрителей он получил хор восторженных воплей. Гоблин скромно ухмылялся.

Вскоре Одноглазый задремал вновь. Этому фокусу легко научиться, проехав в седле достаточно утомительных миль. На его плечо уселась птица. Одноглазый фыркнул и замахнулся… Птица улетела, оставив на его куртке огромное и вонючее красное пятно. Одноглазый взвыл и принялся швыряться чем попало, а стаскивая с себя куртку, ухитрился ее порвать.

Мы вновь расхохотались. Гоблин выглядел невинным, словно девственница. Одноглазый хмурился и ворчал, но все еще не врубался.

До него начало доходить, в чем дело, когда, въехав на вершину холма, мы увидели группу пигмеев размером с обезьянку, азартно целующих идола в виде лошадиной задницы. Каждый пигмей являл собой миниатюрную копию Одноглазого.

Маленький колдун метнул в Гоблина убийственный взгляд. Тот невинно пожал плечами – мол, я здесь при чем?

– Очко в пользу Гоблина, – рассудил я.

– Берегись, Костоправ, – прорычал Одноглазый. – Иначе будешь целовать меня прямо сюда. – И он похлопал себя по заднице.

– После дождичка в четверг.

Да, он более опытный колдун, чем Гоблин или Молчун, но все же не столь опытный, каким себя выставляет. Если бы он мог выполнить хотя бы половину своих угроз, то превратился бы в опасность для Взятых. Молчун последовательнее его, а Гоблин более изобретателен.

Теперь Одноглазый несколько ночей не сомкнет глаз, изобретая способы расквитаться с Гоблином за то, что тот утер ему нос. Для меня остается загадкой, почему они до сих пор не убили друг друга.

Отыскать Хромого оказалось труднее, чем этого пожелать. Мы шли по его следу до леса, где отыскали заброшенные земляные укрепления и множество тел мятежников. Из леса мы спустились в широкую долину, прорезанную искрящимся на солнце ручьем.

– Что за чертовщина? – спросил я Гоблина. – Странно…

Весь луг был усеян приземистыми, широкими и черными бугорками. Повсюду лежали тела.

– Одна из причин, по которым боятся Взятых. Смертоносные заклинания. Из-за их жара вспучилась земля.

Я остановился и осмотрел один из бугорков.

Черный круг словно провели циркулем – его граница была четкой, как нарисованная пером. На почерневшей земле лежали обугленные скелеты. Мечи и наконечники копий походили на слишком долго пролежавшие на солнце куски воска. Я заметил, что Одноглазый не в силах оторваться от жуткого зрелища.

– Когда ты сумеешь это повторить, я стану тебя бояться.

– Если я такое сумею, то стану бояться сам себя.

Другой круг оказался точной копией первого. Ворон остановил лошадь рядом со мной.

– Работа Хромого. Я такое уже видел.

Я почуял перемену ветра. А вдруг Ворон сейчас в подходящем настроении?

– Когда это было?

Ворон проигнорировал мой вопрос. Нет, он так и не вылезет из своей раковины. При встречах он даже здоровается не всякий раз, так стоит ли надеяться, что он расскажет, кто он такой и кем был.

Холодный человек. Ужасы долины его совсем не тронули.

– Хромой проиграл это сражение, – решил Капитан. – Теперь он бежит.

– Будем и дальше следовать за ним? – спросил Лейтенант.

– Эта страна нам незнакома. Здесь гораздо опаснее действовать в одиночку.

Мы ехали по следу насилия, полосе уничтожения. Вокруг расстилались вытоптанные поля. Сожженные деревни. Мертвые люди, зарезанные животные. Отравленные колодцы. Хромой оставлял за собой только смерть и опустошение.

Нам было приказано помочь удержать Форсберг. Присоединяться к Хромому мы не были обязаны. Я вообще не хотел бы иметь с ним дела. Не хотел бы даже находиться с ним в одной провинции.

По мере того, как следы разрушений становились все более свежими, Ворон проявлял возбуждение и тревогу, погружался в себя, накапливая решимость, и все чаще прибегал к жесткому самоконтролю, за которым нередко скрывал свои чувства.

Когда я размышляю о характерах своих товарищей, мне часто хочется обладать одним небольшим талантом – умением заглянуть им в душу и сорвать покров с того темного и светлого, что ими движет. Но, быстро заглянув в джунгли собственной души, я благодарю небеса за то, что не могу этого сделать. Тот, кто едва выдерживает сражение с самим собой, не имеет права копаться в чужих душах.

Пузо, высланный в дозор, торопился нам навстречу, но мы и без него знали, что подобрались близко. Весь горизонт порос высокими косыми столбами дыма. Эта часть Форсберга оказалась плоской, равнинной и восхитительно зеленой, и столбы маслянистого дыма выглядели на фоне синего неба святотатством.