«— Шлюха? — мог бы переспросить Гарет своим могучим басом. — Что за чепуха. Я думал, что она могла бы помочь нам сеять овес весной». Или, может быть, так: «Глупая Марли! Разве она похожа на мою шлюху? Я выиграл ее, чтобы она помогала Данле на кухне». Или, что было бы лучше всего: «Придержи язык, сестренка. Эта красивая девочка — леди. Как смеешь ты оскорблять ее таким словом?» Эти воображаемые ответы всегда приводили к изгнанию Марли и к чистосердечным извинениям со стороны Гарета. Предпочтительнее всего, чтобы он, преклонив колено, поцеловал ее ладонь.

Подобная, совсем уж нереальная, картина — ее грубый похититель на коленях перед нею — мгновенно вернула ее к реальности. Она все еще ковырялась ножом в баранине, когда в кухню вошла Данла, таща за собой круглую деревянную бочку, вдвое большую, чем она сама. Ровена мрачно смотрела, как наливается подогретая вода в это подобие лохани, чьи стенки наверняка топорщились занозами. Данла раздела ее и весело бросила одежду в огонь. Ровена молилась, чтобы Гарет не зашел случайно на кухню за своим ужином. Облачком черного дыма ее одежда улетела в трубу, как и вся ее прошлая жизнь в Ревелвуде.

Она погрузилась в горячую воду до самого подбородка. Волосы ее плавали на поверхности спутанным мотком.

Если Гарет действительно намеревается использовать ее для наслаждения весь этот год, почему он не прикасался к ней до сих пор? Он даже дал ей свой кинжал для защиты. Может быть, он думал, что она грязная? Теперь он хочет, чтобы она была чистой. И в его спальне. Когда Данла терла ее лицо тающим куском мыла, в памяти всплыло ощущение горячих, жадных губ сэра Блэйна. Обвиняющие слова Марли звучали и звучали в ее ушах. Ровена расплакалась от жалости к себе.

Ночь уже размыла все очертания вокруг, когда Данла помогла ей вылезти из бочки, сочувственно хлопоча вокруг. Она вытерла ее и накинула на нее через голову белую тунику, длинную и бесформенную, широкую в талии. Тонкое полотно касалось кожи подобно нежному пуху.

Прежде чем Ровена осознала, что происходит, она уже стояла босиком перед массивной дубовой дверью, обитой железом. Влажные волосы рассыпались по ее плечам. Когда Данла заковыляла прочь, Ровена дотронулась до двери, но вдруг отдернула руку. Она могла бы убежать теперь, но куда? Замок с его мрачными лабиринтами представлял такую же опасность, как и подступающий к нему лес.

Тихий голос, прозвучавший из темноты, испугал Ровену не меньше, чем если бы Марли прыгнула на нее в своих нелепых доспехах с балки под крышей.

— Что ты тут стоишь? Ты боишься?

Ровена вгляделась в тени вокруг. Марли сидела спиной к стене, неуклюже подобрав под себя ноги.

Неведомое ей ранее упрямство заставило Ровену ответить:

— Нет. Я не боюсь.

Марли сделала большой глоток из грязного бурдюка и вытерла рот тыльной стороной руки.

— Он заглатывает маленьких деревенских девочек, как ты, чтобы возбудить аппетит.

Ровена разгладила непривычную ткань своей новой одежды, чтобы скрыть дрожание рук. Марли заткнула бурдюк и отложила его в сторону.

— Он не трогал тебя еще, нет?

Ровена попыталась вспомнить:

— Он швырнул меня об дерево, потому что я пела песню, которая ему не нравится.

Марли поднялась и развязно подошла к ней. Не успела Ровена вздохнуть, как оказалась прижатой к двери. «В этой семье, видно, все привыкли драться», — подумала она бесстрастно.

— Какую песню? Скажи мне слова, — резко потребовала Марли.

Стараясь не дрожать, Ровена повторила слова, которые смогла припомнить. Губы Марли сжались мрачной улыбке.

Она придвинула свое лицо ближе к Ровене.

— Иди к нему. Постарайся скрыть свой стран Он не убивал пока никого из своих женщин, в последнее время по крайней мере. — Она откинула голову в припадке дикого смеха, затем протянула руку мимо Ровены и толчком открыла дверь, протолкнув Ровену внутрь, спиной вперед. Дверь захлопнулась прямо перед ее лицом.

Она долго стояла, прижавшись лбом к косяку и боясь двинуться с места. Наконец, сделав глубокий вдох, Ровена повернулась. На первый взгляд комната казалась пустой. В камине потрескивал веселый огонь, прогоняя сырость дождя, бившего в ставни. Свечи с язычками колеблющегося пламени, укрепленные на стенах в железных подсвечниках, проливали восковые слезы, образующие на стенах застывшие водопады. Кровать, стоявшая у стены, была лишена каких-либо украшений, производя тем не менее внушительное впечатление благодаря крупным размерам и красивому пологу, закрепленному на столбах красного дерева. Ровена на цыпочках подошла к кровати.

Гарет лежал на спине и, кажется, спал. Его длинные темные ресницы не вздрагивали, и тени покоились на щеках. Ровена осторожно подступила поближе, прикусив от волнения губу.

Он и во сне казался таким же большим и сильным. Рука, спокойно лежавшая на постели, могла бы раздавить ее так же легко, как комара. Губы были сомкнуты, как будто даже во сне он должен был охранять свои тайны. Темные волосы курчавились на мускулистой груди, собираясь в одну полоску, уходящую вниз, под тонкую простыню. Грудь его не хранила следов от ударов меча. Те, кому удавалось взять верх над сэром Гаретом Карлеонским, очевидно, предпочитали нападать на него сзади. Он шевельнулся, и Ровена непроизвольно сделала шаг назад, боясь, что простыня того гляди соскользнет с него и откроет куда больше, чем ей хотелось бы видеть.

Ее ноги были погружены в нечто по неземному мягкое. Она взглянула вниз и увидела кучу мехов, наваленную рядом с кроватью. Должно быть, Гарет сбросил их с себя, когда жар от огня добрался до кровати. Он пошевелился вновь, хрипло застонав, затем успокоился. Ровена посмотрела на кровать, затем опять на пол. Мышцы ее болели после долгих часов езды на лошади. Со вздохом облегчения она опустилась на колени, закутавшись до шеи в нежные меха.

Ровена уже давно спала, когда Гарет, проснувшись, поднялся с кровати и, сделав несколько шагов, погрузил свое мощное тело в резное кресло перед камином. Он опустил подбородок на руку и молча глядел на девочку, спящую у его ног. Волосы, сбившиеся и грязные во время их путешествия, теперь были подобны густой и зрелой пшенице. Отблеск огня придавал ее коже розовый оттенок. Маленький кулачок она совершенно по-детски держала у полураскрытых губ.

Гарет беспокойно пошевелился в кресле. Волосы Линдсея Фордайса были когда-то такими же густыми, как у этой девушки, а глаза — такими же голубыми. Уже через несколько дней после того, как отец Гарета привел в дом свою новую жену, у них появился Фордайс. Он дал отцу клятву вассальной верности и носился по замку, как золотовласый хвост этой ворвавшейся к ним кометы со страстными глазами. Новая жена отца поистине пронеслась по их жизням, оставляя только опустошение на своем пути. Годы не пощадили Фордайса. Там в Ревелвуде его руки были беспомощными, как у паралитика. Беспутный образ жизни обременил его лицо изрядными мешками под глазами. Неудивительно, что этот человек избегал его все эти годы. Гарету нужен был в качестве вассала могущественный барон с хорошо укрепленным замком, а не напыщенный расточитель, не умеющий привести хозяйство в порядок. В нынешнем Фордайсе, этом толстом коротышке, Гарет не находил теперь и намека на прежнего подвижного, щегольски одетого, веселого рыцаря, который учил его кидать кости и беспрестанно хвастался после каждой поездки в свой замок на севере, что одарил жену очередным ребенком.

Взгляд Гарета, помимо воли, скользнул по пушистым мехам, угадывая под ними нежные очертания тела Ровены. Как бы поступила она, если бы, проснувшись, обнаружила его губы, прижавшиеся к ее рту? — размышлял он, слабая улыбка тронула его губы. Очень может быть что ему, как Блэйну, пришлось бы отведать удар кулака по челюсти. Это, конечно, не стало бы препятствием. Это не помешало бы и Блэйну, если бы Гарет не подоспел вовремя. Он мог бы усмирить ее одной рукой, оставив другую руку свободной для того, чтобы полностью насладиться причитающимся ему выигрышем пари с Линдсеем Фордайсом, бароном Ревелвуда.