— О чем речь… Бери. И я одну возьму, — вспомнил Пилия вначале о любовнице, а потом о жене. — Нет, две. И ты две прихвати, одну маме отдашь…

Они порылись в драгоценностях. Мака выбрал браслет с остроугольным смарагдом и золотую цепь с кулоном-сердечком. Пилия — бриллиантовую брошь и кольцо с топазом.

— Наверняка во время войны скупал, тогда эти вещи на хлеб меняли… — вертя перед глазами кольцо, предположил Пилия.

Мака вперил один глаз в браслет:

— А этот на индийский похож… Такие в сувенирных есть, по двадцать рублей.

— Да ну, не может быть. Посмотри на свет!

Камень отливал достойным глубоким зеленым, остроугольные грани блистали. Поковырявшись в куче, коллеги решили разложить вещи: цепочка — к цепочкам, кольцо — к кольцам. Получилось несколько горок.

— У тебя есть пакеты?

— Где-то были для вещдоков…

Мака пошарил в коридоре и вернулся с пакетами. Каждую горку они поместили в отдельный.

— Вот, сами на себя вещдоки собираем, — развеселился Пилия, насвистывая «Сулико». — Давай еще какую-нибудь сумку, в портфель это все не полезет. Да и не надо с деньгами вместе держать. Мешок давай!

— Бумажный, с Дезертирки, подойдет?

— Все равно. Было бы что класть, а куда — найдем. Как говорит майор, была бы вагина, а пенис найдется.

Они сложили пакеты в сумку и поставили ее рядом с портфелем.

— Так. Это что еще там?

В ящике оставалась книга. На обложке стояло «Стефан Цвейг».

— Цвейг под Моцарта хорошо идет.

— Я в детстве читал, сплошь про баб, — сказал Мака.

— Про кого же еще? Все вокруг них крутится.

Но это оказалась не книга, а макет, набитый ломкими от старости купюрами. Крошившимися, как табачный лист.

— Вот сука-гинеколог, пиздовый мастер! Столько бабок имел, что они гнили у него. Знаешь что? Дай-ка хлебный нож!

— Зачем?

— Надо.

Пилия взял принесенный нож, закрыл макет, примерился и разрезал плотный картон надвое. Одну половину протянул Маке, другую взял себе.

— На память. От них уже пользы нет. Никакой банк не примет.

— Еще как примет! — Мака осторожно открыл свой обрубок, извлек купюру, на которой можно было прочесть номер и серию.

— Как хочешь. Я с этим возиться не хочу. На, и это возьми, мне не надо! — в порыве доброты отдал Пилия свой обрубок Маке, вспомнив опять, что Мака недавно спас ему жизнь. Полез в портфель, взял, сколько смог захватить рукой, и кинул деньги на стол. — Это тоже тебе… квартальная премия…

— За что? — удивленно посмотрел на него Мака.

— За все, — не стал Пилия вдаваться в подробности. — У тебя же долг был карточный?

— Да, есть, — сник Мака. — Но я с тех пор не играю.

— Вот, отдай и не играй больше! Брось все! Бог дал деньги. Откроем дело, будем сидеть тихо-спокойно, жить и давать жить другим. Пусть каждый за своей блядью-теткой следит, как любит повторять майор! — воодушевился Пилия.

— Я игру брошу, а ты — морфий.

— А я и хочу бросить! — признался Пилия. — Мне надоело. Честно. Я ведь раньше ничего не делал, до двадцати лет даже не курил, боксом занимался. Начал только, чтобы узнать, что это такое. Ну и узнал… Да… Сейчас заход не помешал бы… А зачем этот урод Кукусик приходил? Не для того же, чтобы мой кодеин сожрать?

— Приходил сказать, что умер Художник. И он, Кукусик, думает, что все, кто там еще в списке остался, придут на похороны, где их можно будет всех оптом взять.

Пусть мой враг на похоронах людей ловит! Плевать на список и на всю ментовку! Я уйду в отставку. А то дождемся, что пристрелят где-нибудь как собак — и все. Как тогда в Кахетии, где ты мне жизнь спас… У меня уже и так кое-что прикоплено, а этого, — Пилия кивнул на портфель и сумку, — хватит с лихвой, чтобы открыть пару кооперативов или дом купить, переделать под ресторан и гостиницу. А, Мака? Станем мы богаты?

— Станем, Гела, — преданно посмотрел на партнера Мака, крутя на пальце цепь с кулоном и любуясь деньгами, которые отвалил ему Пилия из общей суммы. Да, можно теперь с долгом рассчитаться и о женитьбе подумать. Нана…

А Пилия продолжал:

— Все. У нас есть деньги. Можем уйти из ментовки.

Уйти в бизнес. Да, там тоже грязь, но не такая, как у нас.

После нашей работы ничего не страшно, и всякая кровь покажется водой… И не нужен нам никакой Сатана. Его лучше всего нам выпустить — пусть бежит, побег. Зачем он нужен? Вдруг бандюга о банках проболтается? Майор кого хочешь расколет. Нужно нам на свои задницы приключений искать? И что у бандюги на уме? А если решит в сговор с майором войти? «Они все наворованное взяли, а вы меня выпустите за эту информацию»… Вряд ли, конечно, а вдруг? Надо нам это?

Мака согласно кивнул, убирая деньги со стола и складывая их в стопку на телевизоре:

— Да, пусть лучше бежит… Но знаешь, майор нас просто так может не отпустить. У него папки на нас лежат. Давай сделаем это проклятое дело, которое он задумал, а то он не отвяжется. Да и денег там будет много, обещает. Богача ограбить — не большой грех. Он еще себе наживет. А нам жить дальше. Так он оставит нас в покое.

— Нет, — отрезал Пилия. — Я ничего делать не буду. Мне этого хватит. И тебе не советую в Робин Гуда играть.

Тут опять появилась мысль о чемодане: а что, если рассказать о нем майору?.. Раскрутить с ним вместе это дело, а потом уйти в отставку?.. Вдвоем будет куда легче сделать, у майора связи во всех концах…

Но что-то больно дернуло его за кадык: нет, решено. Не потерять бы того, что есть: с неба упало, из земли вылезло, прямо в руки. Кто же, если не Бог, дал это? Черт?.. Сатана?.. Называй как хочешь, но знак есть знак, и не надо хамить ни Богу, ни черту, знать свое место и держать слово. Хотя бы то, которое даешь сам себе. Другим ври сколько угодно, но себе — не смей, только так будешь жив и здоров. Себе врать — могилу рыть. Где начала и концы лжи — не уловить…

Мака, видя, что Пилия задремывает, сказал:

— Я тебе тут постелю.

— Ага, — зевая, ответил Пилия. — Я с боровом поговорю серьезно. Ты, в принципе, можешь и не уходить. Служи ему дальше, а мне не под силу. Да и времена меняются, куда эта перестройка заедет — неизвестно. А для кого ты подарок взял?

— Для той, что в деле Бати. Пилия удивился:

— Изнасилованная, что ли? Ты даешь… Мало ей было?

— Нравится. Жениться хочу.

— Надо ли? — с сомнением покачал головой Пилия, на что Мака ответил:

— С каждой может случиться…

— Не скажи… Ну да ладно. Когда свадьба?

— Какая там свадьба!.. Мы с ней и не встречались даже… Хочу ей помочь, из дела Бати вытащить. Красивая!

— Как же ты изнасилованную вытащишь из дела об изнасиловании? — опять удивился Пилия. — Тогда и дела никакого не будет… Что за Бати числится реально? Накол на грабеж? Больше трех не дадут. А за изнасилование — до пятнадцати тянет. Значит, надо майору сказать, чтобы вообще дело Бати закрыл.

— А я о чем говорю? — посветлел Мака. — Он и так хотел с Бати деньги взять. Пусть берет и закрывает. Скажи борову, прошу! Ты его лучше знаешь!

— А сколько открытых дел у майора? — спросил Пилия.

— Список морфинистов. Дело Бати. Дело гинеколога… Еще что-то… Ну, и разрабатывает этого цеховика, Элизбара Кукушвили, отца Кукусика…

— Да майор — главный бандит! — закипятился Пилия. — На нас компромат собирает! Пусть на себя соберет!

Мака пошатался вокруг стола:

— А вдруг, если поможем ему украсть цеховика, он оставит нас в покое?

— Нет, — отрезал Пилия. — Ты помогай, если хочешь, я не намерен. Все, ложусь, плохо мне.

Едва передвигая ноги, он добрел до дивана и рухнул на него. Стягивая ботинки и проверяя, рядом ли пистолет, он громко сказал Маке, уходившему в ванную:

— Пусть все дела закрывает! И катится к чертовой матери.

— А как Сатану выпустим? — спросил Мака из ванной.

— Просто, — вытягивая гудевшие ноги, пробормотал Пилия. — Он в одиночке? В камере браслеты откроем, скажем ему, чтоб бежал, когда вести его через приемную будем — и все.