Сам того же желая, Рауль помог ему. Слабый он человек, несмотря на все свое фанфаронство. Других считает баранами, а сам такой же баран, оттого, видно, так громко блеет. Кстати, он так и не сообщил, что собирается делать дальше. Непохоже, чтобы он собирался вернуться в колонии. Видно, что-то там произошло такое, что отбило ему охоту возвращаться, а может, он совершил какой-нибудь не слишком благовидный поступок. Интересно, есть ли у него после стольких лет пребывания там хоть какие-нибудь деньги? И где он намерен обосноваться — в Париже или в пригороде?

Франсуа решил не поощрять слишком частых контактов Боба с дядюшкой: сейчас он уже был убежден, что между ними установилось взаимопонимание, и это ему не нравилось. А менять квартиру он не будет. Франсуа стала нравиться их улица, особенно сейчас, когда не нужно сжиматься от взгляда каждого лавочника, которому ты задолжал. Она непохожа на другие улицы. На любой другой живут люди определенного слоя. Ты либо принадлежишь к ним, либо нет. И вдруг в какой-то момент оказывается, что улица, понаблюдав, тебя отвергает.

А эта улица одновременно и добропорядочная, и сомнительная, богатая и бедная, посредственная и блистательная. Добропорядочная благодаря мелким торговцам, квартирам служащих, рабочих, небогатых рантье; сомнительная по причине нескольких ночных заведений и гостиниц, похожих на ту, откуда он только что вышел, из-за живущих здесь представителей богемы, проституток, манекенщиц и платных партнерш в барах. У самого дома к Франсуа снова пристали, но он даже обрадовался: это была девица из бара «Пеликан», фиолетовый отсвет которого виден из его окон.

Надо будет нанять служанку присматривать за Бобом. Франсуа и думать не хотел о том, чтобы отдать сына в пансион. Разве он не пообещал — и на сей раз не солгав ни на вот столечко, — что они будут жить вместе?

Боб спал, когда Франсуа на цыпочках вошел в комнату. Записка, нетронутая, лежала на месте. Прежде чем лечь, Франсуа поцеловал сына в лоб, и мальчик, захныкав во сне, перевернулся на другой бок.

А потом почти без перехода настал день, и по улице загрохотали грузовики.

Теперь Франсуа уже с огорчением подумал, что вскоре, когда у них будет служанка, ему не придется заставлять себя заниматься множеством мелких хозяйственных дел, которые раньше так раздражали его.

Боб притворялся, будто спит, но Франсуа знал, что мальчик, как обычно, проснулся раньше него и сейчас сквозь полуприкрытые веки наблюдает за отцом. Толстуха напротив уже выбивала свои ковры, а поскольку из-за жары все спали с открытыми ставнями и окнами, перед Франсуа опять встала задача, как незаметно надеть штаны.

Он зажег газ, и тот вспыхнул с легким хлопком, потом из крана полилась вода в алюминиевый чайник, и все эти звуки были такие привычные, родные. Франсуа почистил зубы, накрыл на стол. Когда вода начала закипать, он вошел в спальню, и Боб, прикидываясь, будто только что проснулся, с деланно удивленным видом смотрел на отца, который похлопывал его по щеке и по вылезшей из-под одеяла ноге.

— Который час?

Чтобы узнать, достаточно выглянуть. Часы г-на Пашона показывают восемь.

— Пап, ты сегодня купишь мне костюм?

Но тут Боб вспомнил про револьвер и вытащил его из-под подушки, куда положил перед сном.

— Дядя Рауль приходил? — поинтересовался он.

— Когда?

— Он же вчера вечером сказал, что, наверно, зайдет к тебе.

— Нет, не приходил.

— Как ты думаешь, он правда встречал львов и слонов, как мы на улицах кошек и собак?

Боб босиком побежал умыться. В умывальной у них стоит старая эмалированная ванна на четырех высоких ножках, но они пользуются ею не каждый день.

— Знаешь, Боб, перед примеркой костюмов тебе стоило бы выкупаться.

В квартире запахло кофе. Франсуа застилал постели. Сегодня он не будет вывешивать в окошке простыни и одеяла. Им надо пораньше выйти. Они сели завтракать. Боб положил револьвер рядом с тарелкой.

— У меня для тебя хорошая новость, мой мальчик.

На следующей неделе мы поедем в Довиль.

— На море? Надолго?

— Не знаю. Может быть, надолго.

— Сразу после похорон?

— Видимо, на следующий день.

— А когда похороны?

— Скоро узнаю. Этим занимается дядя Рауль. Вероятно, в понедельник.

— Значит, во вторник поедем?

— Да. Только я подумал вот о чем. Ты не можешь ехать в Довиль в черном костюме.

— Конечно!

— Купить тебе сразу несколько костюмов мне будет трудно. Думаю, лучше всего, если у тебя будет, скажем, серый костюм и черное кепи.

— И креп на рукаве?

— Как хочешь.

Было еще рано, и они пошли пешком через Люксембургский сад. Надо подождать, пока откроются банки.

Боб держал отца за руку. Они вошли в магазин, где Франсуа купил костюм, и служащий сейчас же вынес деньги. Принимали их очень любезно, но для Боба там ничего не нашлось. Пришлось отправиться через мост Сен-Мишель в «Самаритен».

Франсуа купил Бобу кроме костюма короткие штанишки из синего тика и две полосатые тельняшки, точь-в-точь такие, как носят моряки. Из магазина Боб вышел в этих синих штанишках и в тельняшке, а когда они вернулись на свою улицу, помчался в них к товарищу.

— Госпожа Буссак, я пришел рассчитаться с вами!

И со всеми остальными долгами тоже! Сегодня суббота. Поэтому на улице шумнее, чем обычно.

Потом Франсуа отправился к Раулю в гостиницу «Рен». Она оказалась тихим, провинциального вида заведением, в холле стояли пальмы в кадках и сидели в плетеных креслах пожилые дамы.

— Можете подняться к нему. Сто сорок девятый номер.

Рауль, босой, в ночной рубашке, открыл дверь и снова завалился в кровать.

— Который час?

— Половина двенадцатого.

— Перекинь-ка мне бутылку с комода.

Он глотнул прямо из горлышка и долго тер глаза и лицо. В комнате стоял тяжелый запах, на полу кучей валялась одежда.

— Что поделывал вчера вечером? — поинтересовался Рауль.

— Спал.

— Могу спорить, что нет. Потому я и не пошел к тебе. Но ты слишком Лекуэн и Найль, чтобы признаться, что провел время с цыпочкой. Ты так торопился обновить свой костюм… Но если ты получил удовольствие, тем лучше, мой мальчик. Кстати, обрати внимание на своего сына.

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего. Просто он куда умней и проницательней, чем ты думаешь.

— Он тебе что-нибудь говорил?

— Нет. Но у родителей склонность считать, что их дети наивнее, чем чужие. Возьми-ка мой пиджак. Он там, на полу. Поройся в карманах. Да нет, во внутреннем. Там бумаги из похоронного бюро. Давай их мне.

Рауль снова хлебнул из горлышка. Приказать подать себе завтрак он и не подумал. Видно, по утрам не ест.

— Ты должен расписаться здесь, здесь и еще здесь.

Лучше всего, если ты сам зайдешь в бюро. Они уже начали действовать. На всякий случай я заказал сотню извещений о похоронах, в двенадцать они будут готовы.

Думаю, этого хватит, все равно у тебя нет столько знакомых. Тебе нужно только дать список с фамилиями и адресами, а они сами разошлют. Что касается объявлений, я дал одно в утреннюю и одно в вечернюю газету.

,1 — А похороны?

— Дойдем и до них. Оказывается, если ты хочешь, чтобы прощание состоялось на улице Деламбра, тело туда необходимо доставить самое позднее в утро похорон. Я им растолковал ситуацию, и они все поняли. Для них это не внове. А знаешь, забавная у них профессия.

После всего я пригласил одного типа выпить, и мы проболтали больше часа.

— Тело, говоришь, привезут на улицу Деламбра?

— Не пугайся. Гроб уже будет заколочен. Посмотри проспект. Пятая модель, дубовый, с накладными украшениями под серебро. Стоит будь здоров. Да, вот еще!

Сегодня утром они сделают в больнице все, что нужно.

Гроб туда доставят к концу дня, но закроют его лишь завтра вечером, так что, если у кого-нибудь появится охота посмотреть на Жермену, время будет. Перекинь-ка мне брюки или лучше найди в карманах портсигар. Хоть одна еще осталась? Спички у тебя есть?