Конвей водрузил модель искусственной поджелудочной железы на хирургический лоток, стоявший на каталке, и подкатил ее к операционному столу — точнее говоря, к раме, где был размещен «пациент».

– Вам предстоит генеральная репетиция, пока — без временных ограничений, — бегло проговорил Конвей. — Итак, прошу вас занять места, и приступим…

Начало операции было сравнительно простым: практиканты под руководством Конвея вырезали кусок панциря размером восемнадцать на шесть дюймов, который Конвей затем извлек с помощью присоски. После того как отсосы начали откачивать жидкость из?под панциря в стерильный контейнер, Конвей сделал длинный надрез и дал знак своим ассистентам. Те вооружились особыми подносами с длинными рукоятками, предназначенными для поддерживания жизненно важных внутренних органов во время откачивания подпанцирной жидкости.

– По очереди, пожалуйста, — резко проговорил Конвей, как только к операционному полю одновременно метнулись шесть клешней. — Вы грохочете, как механический цех! Вот так лучше, только не забывайте о том, что мне тоже нужно будет попасть внутрь муляжа… Сенрет, вы неправильно поддерживаете легкое. Позвольте, я покажу вам…

Конвей ухватился за обе клешни мельфианки и бережно придал им правильное положение. При этом у него пересохло во рту, и он изо всех сил постарался думать только о пациентах в палате, наполненной метаном. Дрожащим голосом он продолжил наставления:

– Для того чтобы образовать пространство для размещения поджелудочной железы, мы должны сначала сделать надрез на мышце, которая прикрепляет…

Неожиданно откуда?то хлынула ярко?красная жидкость и залила и перчатки Конвея, и все операционное поле. Конвей обескураженно уставился на муляж. Он мысленно спрашивал себя, как же это могло случиться, отлично зная как, а главное — почему.

– Поразительно натуральная модель, — восхищенно проговорил один из ЭЛНТ. — И хороший урок для всех нас, сэр. Конечно, мы вам мешали.

Конвей обернулся. ЭЛНТ протягивал ему оправдание, как соломинку, и он был готов за нее ухватиться. Но он сердито мотнул головой и ответил:

– Если это и урок, то он состоит в том, что и учитель не в состоянии предусмотреть всего. Вы свободны, доктора. Я распоряжусь, чтобы к следующей лекции техники починили модель.

Он не сказал «к моей следующей лекции», поскольку собирался посетить Каррингтона и заявить, что сдается.

Но сначала ему следовало найти кого?то, кто мог бы его заменить. Нужно ведь было и о мельфианах подумать. Нужно было подыскать другого Старшего врача, с большим опытом и более устойчивой психикой. «Может быть, — подумал Конвей, — доктор Мэннен согласится меня заменить?»

Доктора Мэннена Конвей подстерег на выходе из операционной для ЛСВО. Его старый приятель, а некогда — и учитель специализировался в хирургии птицеподобных существ, принадлежащих к этому типу физиологической классификации, а также их сородичей, МСВК, и потому постоянно носил две соответствующие мнемограммы. Невзирая на это, он разговаривал весьма рационально — ну, разве что немного шутливо.

– Итак, ты в беде и тебе нужна помощь, — насмешливо пробасил Мэннен. — Ну и какие у нас проблемы? Профессиональные? Или нервишки расшалились?

– И то, и другое, — с тоской ответил Конвей.

Мэннен вздернул брови, усмехнулся и сказал:

– А я?то думал, что тебе такое не грозит — уж больно ты прямолинеен. Ну?ну. В подробности можешь меня посвятить за обедом — ну, то есть если ты не против того, чтобы наблюдать за тем, как я буду клевать нечто вроде попугаичьей смеси.

– Лишь бы рыбой не пахло, — с чувством отозвался Конвей и приступил к не слишком последовательному описанию своих неприятностей. И он, и Мэннен на время отключили свои трансляторы, дабы никто из инопланетян не подслушал их разговор по пути. Никак нельзя было допустить, чтобы подобный скандал стал достоянием гласности.

– Ну, в общем и целом твоя беда состоит в том, что тобой движет неудержимое желание приударить за крабами, — заключил Мэннен, когда они с Конвеем разыскали свободный столик. — Я хотел сказать: за крабихами, конечно. Ты только не обижайся, ради Бога, я вовсе не имел в виду, что с тобой что?то серьезно не так.

– Но все это очень серьезно, — прошептал в ответ Конвей.

Мэннен кивнул.

– Для тебя — да. Понимаю, — сочувственно проговорил он. — И на мой взгляд, то, что тебя нагрузили мнемограммой ЭЛНТ на первый долгосрочный курс, — это грязная шутка. Вот когда получаешь мнемограмму намного более чужеродного существа, все куда проще. Свое и его сознание легче дифференцировать. А мельфиане по темпераменту очень близки к нам — вот одна из причин твоих неприятностей. А скажи, тебе не приходила мысль о том, что твое собственное подсознание тут тоже поработало, а? Как знать, может быть, ты подначиваешь этого шестилапого донжуана? Может быть, в глубине души наш сдержанный и сверхспокойный доктор Конвей разделяет его чувства? В конце концов в твоем мозге сейчас всего?навсего запечатлены чужие воспоминания. Да, при этом вполне закономерно возникает определенное замешательство, но все же без особых трудностей можно определить, где ты сам, а где твой, так сказать, гость.

Мэннен на пару секунд умолк, а когда заговорил снова, тон его высказываний приобрел определенную строгость:

– Вероятно, я покажусь тебе похожим на О'Мару, но у меня такое впечатление: если ты так трясешься из?за непосредственной близости дамочки?ЭЛНТ, что ухитрился сорвать показательную операцию, то это — прямое свидетельство того, что ты хочешь, чтобы донор мнемограммы был хозяином положения. Мой тебе совет: бери ситуацию под контроль, и поскорее.

Конвей сердито отверг предположение приятеля о том, что он решил сам себя морально предать, и принялся подробно описывать свои старания избавиться от влияния ЭЛНТ. В какой?то момент он вдруг замолчал. Не стоило говорить Мэннену о том, чего он боялся более всего. А больше всего он боялся сорвать настоящую операцию и погубить пациента.

– …и я хочу отказаться, доктор Мэннен, — тоскливо закончил свое повествование Конвей. — Ты мог бы меня заменить?

– Нет! — резко воскликнул Мэннен и торопливо добавил: — Да ты головой?то подумай! Ведь тебе придется объяснять мельфианам, почему ты отказываешься, и тогда тебя поднимут на смех и в итоге выживут из госпиталя. Проклятие… Напряги мозги, Конвей! Должны быть какие?то фокусы, какие?то увертки, до которых ты пока просто не додумался. Ведь тебя все считают новатором, и это так и есть. Ты то и дело подбрасываешь необычные идеи. Взять хотя бы мысль о соединении СРТТ с кристаллическими существами…

Мэннен умолк, взгляд его стал задумчивым, отстраненным. А потом он вдруг улыбнулся и сказал:

– Точно. Есть один подход, которым ты пока не воспользовался. Беда в том, что ты и не додумался бы до него. Я бы додумался, и многие другие тоже, но только не ты. А я не имею права говорить тебе об этом.

Конвей испустил тяжкий вздох.

– Ну перестань издеваться. О'Мара сказал, что мне можно обращаться к тебе за советами. Разве ты не можешь изложить свою мысль в форме совета?

Мэннен покачал головой.

– Мне надо хорошенько подумать, потянуть за кое?какие струны, пропустить по нужным каналам… Жаль, что ты не из тех, кто бесстыдно злоупотребляет положением ради собственных корыстных интересов — как я, к примеру…

– И что же, что ты намереваешься пропустить по нужным каналам?! — в отчаянии вскричал Конвей.

– Да ты ешь, ешь, — посоветовал ему Мэннен, сделав вид, что не расслышал вопроса. — Твой сандвич совсем остыл.

В течение ближайших четырех дней Конвей никаких серьезных ошибок не допустил, но несколько раз был, что называется, на грани. Его бросало в дрожь всякий раз, когда во время учебных операций Сенрет прикасалась к нему — но все же теперь трясло не так сильно. Эти достижения в области самообладания Конвей относил к недавнему разговору с Мэнненом — разговору, который его, с одной стороны, возмутил, а с другой — вселил в него надежду. Вот только на что надеяться — этого Конвей, увы, не знал. Почему, интересно, Мэннен сожалел о том, что Конвей не способен пользоваться служебным положением в корыстных интересах? До чего бы, спрашивается, другие могли бы додуматься, а он — нет? Может быть, ответы на эти вопросы до какой?то степени объяснялись тем, что его подсознание уступало напору личности донора мнемограммы? Конвей ничего не понимал. Порой ему казалось, что и Мэннен ничего не понимал, а только попытался заставить его настолько испугаться за состояние собственной психики, чтобы мысли о Сенрет отступили на задний план. «Но нет, — думал Конвей, — Мэннен никогда не был настолько коварен!»