Марк смотрел в загадочную игру огней, пока не заснул снова. Когда он проснулся еще раз, Гессех дремал, а шар по-прежнему переливался радужными огнями. Марк достал телефон, интересуясь который час, но старый аккумулятор, как следовало ожидать, уже разрядился. Проснувшись в третий раз, Марк застал Гессеха за странным занятием – тот вставлял в глаз какой-то прозрачный сверкающий диск. (Контактная линза?! Что еще маленькое, круглое и прозрачное люди могут вставлять в глаза? Вспомнилось как сверкали зрачки у того, с посохом, у двери.)

Гессех вставил диск, поднялся, надел шлем, закинул за плечо ножны, прошел к двери и распахнул ее.

– Теэде́йнгет, – он указал в черный проем.

Марк вышел. Ориентируясь по горящим узорам, он нашел путь на лестницу и стал осторожно спускаться. Гессех шел вслед, не выпуская цепочку. В трапезной со вчерашнего вечера ничего не изменилось. Гессех подтолкнул в спину; они пересекли помещение и вышли во двор. Утренний свет хлестнул по глазам; когда Марк наконец разжмурился, то обнаружил, что стоит в очень густом тумане. Гессех снова толкнул; Марк сделал три шага и остановился, потерявшись в глухой белой мгле. Он даже не представлял, что туман может быть таким плотным.

Послышалась реплика; из тумана материализовался Гессех. Прозвучало еще несколько слов, словно бы ниоткуда, сразу со всех сторон. Впереди, в полутора метрах, нарисовалась морда коня, замерцали черные удила. Гессех прошел в туман; морда коня отвернулась и скрылась в тумане; цепь натянулась, понуждая идти.

Марк видел только поверхность по которой ступал. Она была такой же как вчерашняя стена здания, во всех деталях. Ни разу не повторившиеся четырехугольники, совершенные швы, исключительная фактура. Узор по периметру плит чист и ясен, словно ни разу не тронут ничьей подошвой. Пару раз Марку доводилось бегать на стадионе, по специальному материалу – тот как бы пружинил, помогая ноге, – здесь было такое же ощущение.

В странном тумане терялось чувство не только пространства, но и времени. Казалось, они шли уже минимум час и сделали минимум километра четыре. Необычайный камень под ногами не кончался; между тем, никакой мощеной дороги вчера видно не было. Похоже, они прошли через какую-то другую арку – которая вчера скрывалась в сумерках большого двора, – и дорога, похоже, начиналась за домом.

Марк шагал, наблюдая только нескончаемый камень под ногами и хвост коня перед носом. Иногда он ускорял шаг, и в молоке тумана возникал край плаща, мерцавшего вездесущим узором. Под плащом – черный тисненый таким же узором сапог; на сапоге – матово-черная полировка стремени. Марк шел как робот, автоматически переставляя ноги, ни о чем не думая. Наконец конь остановился.

– Лоодхи́нгет! – донесся голос Гессеха сразу со всех сторон.

Конь тронулся снова, процокал еще несколько метров, и вдруг туман кончился – резко, оборвавшись стеной. Они оказались на берегу реки, протекавшей по неглубокому логу. За рекой туман возобновлялся – так же резко как здесь заканчивался. Марк задрал голову, ожидая увидеть небо, но ничего кроме белой мглы не увидел. Река текла словно в тоннеле, пробитом для нее в этом странном тумане.

Оказалось, что дорога на самом деле бежала по насыпи, соблюдая идеальную горизонталь. Над рекой ее перехватывал мост; под мостом по берегу рассыпа́лись все такие же срубы – ужасные короба, пробитые дыры в стенах. Из дыр выползает дым, медленно поднимается, медленно растворяется в белой мгле сизыми пятнами.

Из хижин стали выглядывать заросшие, грязные лица. Жуткие люди стали выбираться из своих коробов; они подходили, вытянув руки в туман и повторяя одно и то же:

– Кха́меммде́ттей-доо!

Гессех тронул коня и быстро двинулся дальше, к мосту. Люди стали подниматься по насыпи; они приближались, вытянув руки и повторяя:

– Кха́меммд́ттей-доо! Доо!

Затем от слов перешли к делу – стали подбирать гальку и бросать в Марка и Гессеха.

Первый же камень ударил Гессеху в шлем. Тот, не закрепленный ничем, упал на полировку дороги, пронзив вязкий туман ярким звоном. Гессех спрыгнул, распахнул плащ. Пару секунд он смотрел на Марка, как бы с сомнением; затем выхватил жезл и выкрикнул хлесткую фразу. Полыхнула багрово-золотая молния; пламя собралось в горящую сферу; сфера раздулась в огромный шар, рассыпалась искрами и растворилась в тумане.

От людей осталась только одежда – поганые рубища, мешками валяются на земле. Не осталось никого – повсюду только отвратительные лохмотья. Гессех окинул Марка взглядом в котором прочиталась некая зависть. Затем хмыкнул, подхватил шлем, вскочил на коня и двинулся дальше. Цепь натянулась, увлекая к мосту.

Конь мелодично цокал копытами; звуки разлетались прочь, вязли в тумане и глохли. Путники перешли мост, отмеченный невысоким каменным парапетом – все тот же стиль, все тот же узор, – и снова погрузились в белую мглу. Они шли и шли, шли и шли, и сколько шли и сколько прошли – понять было сложно. Создавалось впечатление, что сами они остаются на месте, а точеное полотно дороги стелется под ногами назад.

Наконец бесконечная плоскость нарушилась – дорога превратилась в пологую лестницу. Марк стал считать ступеньки и расстояние между ними. Получилось тридцать ступенек, по девять шагов между каждой, – они спустились на четыре с половиной метра. Гессех все так же, словно тумана для него не существовало, спокойно продолжал путь. Марк, уже устав и желая наконец отдохнуть, плелся за ним (вернее, за хвостом коня, дальше которого видно ничего не было). Голода, однако, не ощущалось – при том, что шли они уже целый день.

Наконец конь остановился. Гессех, как было слышно, спрыгнул; цепочка натянулась, увлекая в сторону. Спустя несколько метров в тумане возникла стена, и в ней – открытая дверь. Марк перешагнул порог и оказался в зале. Дверь мягко клацнула за спиной – на этот раз они вошли с улицы.

Насколько виделось в полумраке, зал был такой же как трапезная вчера. Гессех дернул цепочку; они прошли в противоположный угол, за такой же очаг, и Марку наконец дали отдых. Привыкнув к совершенству и великолепию антуража, Марк теперь отмечал детали которые могли подсказать что есть что в этом мире. Во полутьме – несколько человек за едой; как видно, тот же «обслуживающий персонал». Такая же одинаковая простая одежда, такие же одинаковые простые прически, такая же отстраненность в облике.

Затем Марк увидел такое что осмыслить пока было невозможно. Под потолком, над центральным проходом, который шел от камина, висело несколько человек. Марк, оторопев, смотрел на повешенных; Гессех перехватил взгляд и ответил неопределенным жестом. Публика, однако, спокойно принимала пищу, как будто с потолка свисали не трупы, а, например, светильники.

Возник человек – копия давешнего, приносившего ужин вчера, в первом доме. Выслушав распоряжение, он ушел и вернулся с графином и парой бокалов. Графин был наполнен прозрачной искристой жидкостью; Гессех пододвинул к себе бокал, наполнил, жестом указал сделать то же.

Марк налил напитка себе, осторожно глотнул. По вкусу – чистейшая ключевая вода, прохладная, терпко-свежащая, – но с каким-то неопределенным медвяно-фруктовым оттенком. Минут через пять усталость ушла и голод исчез – есть не хотелось вообще. Гессех сидел напротив, вытянув ноги под стол, скрестив на груди руки; шлем лежал на столе, мерцая поверхностями. Похоже, Гессех кого-то ждал. Они сидели, сидели, сидели, и Марк задремал. Когда он очнулся, рядом был человек в пятнистом плаще неопределенного цвета. Лица не видно – голова под капюшоном. Они с Гессехом тихо переговаривались. Человек пару раз обернулся на Марка; глаза у нового незнакомца сверкали так же – словно в зрачках были некие радужные голограммы.

Через пару минут оба встали. Гессех подхватил ножны, дернул цепь. Они миновали очаг – Марк покосился направо, на висельников под потолком, – вошли в дверь и оказались во тьме коридора. Огнистый узор чертил свой рисунок по перилам, стенам, панелям – все как вчера. Поднялись по лестнице, вошли в комнату – как будто попали в ту же, вчерашнюю. Гессех указал на стул; сами они остались стоять и продолжили разговор. Глаза нового незнакомца, когда тот вертел головой, поглядывая на Марка, сверкали в полусвете огня яркими разноцветными искрами.