Уилл ошеломленно молчал. Лира потрясла его за руку.

— Не волнуйся, — сказала она. — Он тебя никому не выдаст. Если бы хотел, давно бы это сделал. Пойдем.

Спустя десять минут они уже стояли на маленькой площади перед башней Ангелов. По дороге Уилл рассказал ей о деймоне-змее, и она замерла на улице как вкопанная: ее снова терзало смутное воспоминание. Кто он, этот старик? Где она его видела? Все бесполезно: память не желала проясняться.

— Я не хотела ему говорить, — тихо сказала Лира, — но вчера я видела там, наверху, какого-то человека. Он смотрел вниз, когда дети подняли шум…

— Как он выглядел?

— Молодой, курчавый. Совсем не старый. Но я видела его совсем чуть-чуть, на самой верхушке, между зубцами. Я подумала, что это может быть… Помнишь Анжелику и Паоло — как он сказал, что у них есть старший брат, который тоже вернулся в город, а она велела Паоло замолчать и рассердилась, что он выдал тайну? Ну вот я и подумала: а вдруг это он? Наверное, он тоже охотится за ножом. И еще я думаю, что все дети знают про нож. По-моему, они и сюда-то вернулись в первую очередь из-за него.

— Хм, — сказал он, подняв глаза. — Может быть.

Лира вспомнила свой утренний разговор с детьми: никто из них не ходит в башню, сказали они, потому что там страшно. Вспомнилось ей и тревожное чувство, охватившее ее, когда они с Пантелеймоном заглянули в открытую дверь башни, прежде чем покинуть город. Может быть, поэтому им и нужен был взрослый, чтобы туда войти. Пантелеймон, приняв форму мотылька, порхал на солнечном свету вокруг ее головы и что-то беспокойно шептал.

— Тихо, — шепнула она в ответ. — Выбора все равно нет, Пан. Мы сами виноваты. Надо исправлять свои ошибки, и это единственный способ.

Уилл двинулся налево, вдоль стены башни. Дойдя до угла, он повернул в узкий мощеный проулок, отделявший башню от соседнего здания; затем посмотрел вверх, оценивая на глаз ее высоту. Лира шла за ним по пятам. Он остановился под окном на уровне второго этажа и сказал Пантелеймону:

— Можешь взлететь туда и посмотреть?

Тот немедленно обернулся воробьем и полетел к окну. Он едва смог достичь его: у Лиры сдавило грудь, и она тихонько вскрикнула, когда он был уже у подоконника, и он присел там всего на секунду-другую, а потом сразу нырнул вниз. Она сделала несколько глубоких вдохов, как будто тонула и ее чудом спасли. Уилл нахмурился, озадаченный.

— Это тяжело, — объяснила она, — когда твой деймон отдаляется от тебя, это больно…

— Извини. Видел что-нибудь? — сказал он.

— Лестница, — ответил Пантелеймон. — Лестница и темные комнаты. Там на стене висят сабли, и копья, и щиты, как в музее. А еще я видел человека. Он… танцевал.

— Танцевал?

— Двигался туда и сюда… и взмахивал рукой. Точно сражался с кем-то невидимым… Я видел его через открытую дверь, не слишком отчетливо.

— Боролся с Призраком? — предположила Лира.

Но им оставалось только гадать, и они тронулись дальше. Позади башни был садик с аккуратными клумбочками вокруг фонтана, обнесенный высокой каменной стеной с битым стеклом наверху (Пантелеймону снова пришлось взлететь, чтобы туда заглянуть); обойдя его, они вернулись по параллельному переулку обратно на площадь. Все окна в башне были маленькими и сидели глубоко, как нахмуренные глаза.

— Значит, придется через обычный вход, — сказал Уилл.

Он поднялся по ступеням и широко распахнул дверь. Внутрь ворвался солнечный свет; заскрипели тяжелые петли. Он шагнул за порог, помедлил и, никого не увидев, двинулся дальше. Лира не отставала. В вестибюле царила прохлада; пол здесь был вымощен булыжниками, которые за много столетий сделались совсем гладкими.

Уилл посмотрел на уходящую вниз лестницу и немного спустился по ней, обнаружив, что она ведет в обширную комнату с низким потолком и необъятной застывшей печью в одном конце; стены подвала были черны от копоти, но людей Уилл не заметил и потому вновь поднялся в вестибюль. Его встретила Лира — она смотрела вверх, прижав палец к губам.

— Я его слышу, — прошептала она. — Кажется, он говорит сам с собой.

Уилл напряг слух и тоже уловил эти звуки: тихое убаюкивающее бормотание прерывалось то внезапным смешком, то сердитым выкриком. Так мог бы вести себя сумасшедший.

Набрав за щеки воздуха, Уилл направился к лестнице. Она была сделана из почернелого дуба; ее широченные ступени, гладкие, как булыжники в холле, и очень надежные, совсем не скрипели. По мере подъема сумрак сгущался, потому что единственным источником света были крохотные, глубоко утопленные оконца на лестничных площадках. Уилл с Лирой поднялись на один этаж, замерли и прислушались; затем одолели второй. Теперь звук человеческого голоса мешался со звуком ритмичных, но неуверенных шагов. Они раздавались из приоткрытой двери комнаты, выходившей на площадку.

Уилл на цыпочках подкрался к ней и приотворил ее еще на несколько сантиметров, чтобы заглянуть внутрь.

Это была большая комната с толстыми гроздьями паутины на потолке. По ее стенам тянулись книжные полки, уставленные плохо сохранившимися томами — у одних переплеты раскрошились или расслоились, у других покоробились от сырости. Несколько открытых книг валялись вокруг — на широких пыльных столах, на полу, — а еще несколько были засунуты на место как попало.

Посредине комнаты находился юноша — он танцевал. Пантелеймон был прав: это выглядело именно так. Стоя спиной к двери, он делал скользящий шаг в одну сторону, потом в другую, а его правая рука все время двигалась перед ним, словно расчищая путь среди невидимых препятствий. В этой руке был нож — на вид вполне обыкновенный, с тусклым лезвием сантиметров двадцати в длину, — и юноша то совершал им выпад, как шпагой, то рассекал воздух наискосок, то словно нащупывал что-то его кончиком, то тыкал им вверх и вниз, хотя в комнате, кроме него, не было ни души.

Уиллу показалось, что юноша вот-вот обернется, и он отступил. Приложив палец к губам, он поманил Лиру на следующий этаж и остановился там.

— Что он делает? — прошептала она.

Уилл как мог описал увиденное.

— Наверное, сумасшедший, — сказала Лира. — Он худой, с курчавыми волосами?

— Да. С рыжими, как у Анжелики. И правда, похож на сумасшедшего. Странно — судя по словам сэра Чарльза, я бы такого не подумал. Давай еще оглядимся, прежде чем с ним заговорить.

Она не стала возражать и послушно двинулась за ним по лестнице на верхний этаж. Здесь было гораздо светлее, потому что выкрашенные в белый цвет ступени вели на крышу — точнее, в сооружение из дерева и стекла, напоминающее небольшой парник. Еще не успев подняться туда, они уже почувствовали, какая там стоит жара.

И тут сверху донесся чей-то стон.

Они подскочили от неожиданности: им отчего-то казалось, что в башне может быть только один человек. Пантелеймон с испугу мгновенно превратился из кота в птицу и порхнул к Лире на грудь. В тот же момент Уилл и Лира заметили, что схватили друг друга за руки, и медленно разжали пальцы.

— Надо посмотреть, — шепнул Уилл. — Я пойду первый.

— Лучше я, — прошептала она в ответ. — Это же я виновата.

— Раз ты виновата, нечего со мной спорить.

Она закусила губу, но позволила ему пройти вперед.

Он двинулся вверх. Свет солнца в стеклянной надстройке слепил глаза. Вдобавок здесь было жарко, как в настоящем парнике, и Уилл не мог толком ни дышать, ни видеть. Нащупав дверную ручку, он повернул ее и быстро шагнул наружу, прикрыв глаза ладонью от ярких лучей.

Он очутился на свинцовой крыше, огороженной парапетом с зубцами. Стеклянный домик находился в ее центре, а свинцовое покрытие с небольшим уклоном спускалось от него к краям, оканчиваясь у кругового желоба с квадратными отверстиями для стока дождевой воды.

Недалеко от Уилла, на самом солнцепеке, лежал седой старик. Его лицо было в синяках и ссадинах, один глаз закрылся. И, подойдя ближе, дети увидели, что руки у него связаны за спиной.

Он услышал их шаги, застонал снова и попытался перевернуться, чтобы защитить себя.