— Но… Конечно! Боже ты мой, разумеется! Спасибо вам огромное… то есть… вы правда считаете, что это может изменить положение? Я не хочу сказать, что… Не знаю, что я хочу сказать. Но, конечно же, мы согласны!

— Что от нас потребуется? — сказал доктор Пейн.

Мэри посмотрела на него с удивлением. Разве десять минут назад Оливер не говорил, что собирается работать в Женеве? Но он, похоже, раскусил сэра Чарльза быстрее, чем она: между ними словно промелькнула искорка взаимопонимания, и Оливер тоже сел на стул.

— Рад, что вы уловили главное, — сказал пожилой господин. — Вы совершенно правы. Я искренне рад, что ваши мысли приняли именно такое направление. И при условии, что мы с вами договоримся, я, возможно, даже отыщу для вас дополнительный, совсем иной источник финансирования.

— Стоп, стоп, — сказала доктор Малоун, — подождите-ка. План наших исследований составляем мы сами. Я всегда готова обсуждать их результаты, но как нам действовать дальше, решаем только мы. Конечно, вы понимаете…

Сэр Чарльз развел руками — жест, выражающий глубокое сожаление, — и поднялся на ноги. Оливер Пейн, взволнованный, встал следом за ним.

— Прошу вас, не надо, сэр Чарльз, — сказал он. — Я уверен, что доктор Малоун вас выслушает. Мэри, бога ради, — если ты просто послушаешь, ничего плохого не случится, ведь так? А от этого может зависеть все.

— Я думала, ты переезжаешь в Женеву, — сказала она.

— В Женеву? — спросил сэр Чарльз. — Прекрасное место. Там такие широкие возможности! И денег сколько угодно. Не смею вам препятствовать.

— Нет-нет, это еще не решено, — поспешно сказал Пейн. — Обсуждение только началось — все это еще очень зыбко. Прошу вас, садитесь, сэр Чарльз. Может быть, кофе?

— Вы очень любезны, — сказал сэр Чарльз и снова сел с видом удовлетворенного кота.

Впервые доктор Малоун посмотрела на него внимательно. Перед ней сидел человек лет шестидесяти пяти или чуть старше, состоятельный, уверенный в себе, великолепно одетый, привыкший ко всему самому лучшему, привыкший вращаться в самых влиятельных кругах и нашептывать важные сведения на ухо самым могущественным персонам. Оливер был прав: гость действительно чего-то от них хотел. И они не получат его поддержки, если не сумеют ему угодить.

Она сложила на груди руки.

Доктор Пейн передал сэру Чарльзу кружку со словами:

— Простите, это довольно низкий сорт…

— Что вы, что вы. Так я продолжу, если позволите?

— Пожалуйста, — ответил Пейн.

— Итак, мне известно, что вы сделали ряд любопытных открытий в том, что касается сознания. Да, вы еще ничего не опубликовали, и эти открытия далеки — по крайней мере, внешне — от формального предмета ваших исследований. Однако слухами земля полнится. И меня особенно интересуют ваши результаты. Например, я был бы весьма доволен, если бы вы сконцентрировали ваши усилия на вопросах управления сознанием. Во-вторых, гипотеза о множественности миров — помните, Эверетта, году этак в 1957-м или около того; полагаю, вы напали на след того, благодаря чему эта теория могла бы получить значительное развитие. Исследованиями в этом направлении, пожалуй, заинтересовались бы даже оборонные ведомства, которые, как вы, наверное, знаете, и сейчас еще достаточно богаты; таким образом, всех этих утомительных процедур с заявками и комиссиями вполне можно было бы избежать. Не ждите, что я раскрою свои источники, — продолжал он, подняв ладонь в ответ на движение доктора Малоун, которая привстала, собираясь что-то сказать. — Я уже упоминал Закон о государственной тайне; скучнейший документ, что и говорить, но мы обязаны относиться к нему с уважением. Я убежден, что в области поиска других миров вскоре будут сделаны серьезные открытия. И сделать их должны именно вы. И наконец, в-третьих: есть проблема, связанная с одной конкретной личностью. С ребенком.

Тут он остановился, чтобы отхлебнуть кофе. У доктора Малоун отнялся язык. Она побледнела, хотя сама и не могла этого видеть; у нее было такое чувство, словно она вот-вот упадет в обморок.

— По различным причинам, — снова заговорил сэр Чарльз, — я поддерживаю контакты с разведывательными службами. Их интересует ребенок, девочка, имеющая при себе необычный прибор, старинный научный инструмент, очевидно, украденный, который был бы в большей сохранности в других руках. Есть еще мальчик примерно того же возраста — лет двенадцати, — которого разыскивают в связи с убийством. Конечно, способен ли ребенок в таком возрасте на убийство — вопрос спорный, но этот мальчик, без сомнения, убил человека. И его видели вместе с той девочкой. Так вот, доктор Малоун, возможно, вы случайно встречались с тем или другим из этих детей. Возможно также, что вы питаете вполне естественное намерение рассказать полиции обо всем, что вам известно. Но вы сослужите своему государству большую службу, если введете меня в курс дела частным образом. Я позабочусь о том, чтобы соответствующие органы выполнили свой долг быстро, эффективно и без дешевой газетной шумихи. Мне известно, что вчера вас навещал инспектор Уолтере и что девочка побывала здесь, — видите, я знаю, о чем говорю. Например, мне станет известно, если вы встретитесь с ней еще раз, а если вы умолчите об этой встрече, мне станет известно и это. Вы поступите очень умно, если как следует обдумаете мои слова и освежите ваши воспоминания о том, что именно она делала и говорила, когда была здесь. Это касается национальной безопасности. Надеюсь, вы меня понимаете. На этом я закончу. Вот моя карточка; вы можете связаться со мной, когда пожелаете. На вашем месте я не стал бы тянуть: как вы знаете, заседание комиссии по финансированию назначено на завтра. Но по этому номеру вы застанете меня в любое время.

Он протянул одну карточку Оливеру Пейну и, видя, что доктор Малоун по-прежнему сидит со сложенными на груди руками, положил другую на стол перед ней. Пейн отворил ему дверь. Сэр Чарльз надел на голову свою панаму, легонько прихлопнул ее сверху, одарил их лучезарной улыбкой и вышел из комнаты.

Когда дверь за ним закрылась, доктор Пейн сказал:

— Ты с ума сошла, Мэри! Разве можно так себя вести?

— О чем это ты? Неужто тебя охмурил этот старый мерзавец?

— Нельзя отвергать такие предложения, как это! Ты хочешь, чтобы наша лаборатория уцелела, или нет?

— Это было не предложение, а ультиматум, — пылко сказала она. — Либо делайте так, как я говорю, либо вас прикроют. Ради бога, Оливер, — все эти не слишком завуалированные угрозы, ссылки на национальную безопасность и так далее, — разве ты не видишь, куда это может завести?

— По-моему, я вижу это яснее, чем ты. Если ты им откажешь, они не закроют лабораторию. Они ее отнимут. Если они так в этом заинтересованы, как он говорит, они захотят продолжить работу — только уже на своих условиях.

— Но их условия — это… Господи боже, все эти разговоры насчет обороны… да они же просто ищут новые способы убивать людей! И ты слышал, что он сказал о сознании: он хочет управлять им! Нет уж, я не желаю иметь с этим ничего общего, Оливер.

— Они все равно своего добьются, а ты вылетишь с работы. А вот если останешься, возможно, тебе удастся повлиять на происходящее, изменить все к лучшему. И работа по-прежнему будет в твоих руках! Ты не превратишься в стороннего наблюдателя!

— Но тебе-то какая разница, в конце концов? — сказала она. — Я думала, что Женева — это дело решенное.

Он провел рукой по волосам и сказал:

— Да нет, не совсем. Ничего еще не подписано. Кроме того, тут ведь возникают совершенно другие перспективы, и мне было бы жаль уходить теперь, когда перед нами, похоже, действительно что-то забрезжило…

— Как это понимать?

— Я не говорю, что…

— Ты намекаешь. Куда ты клонишь?

— Ну… — Он прошелся по лаборатории, разводя руками, пожимая плечами, качая головой. — В общем, если ему не позвонишь ты, это сделаю я, — наконец сказал он.

Она помолчала. Потом сказала:

— Понятно.

— Мэри, я должен подумать о…