Сулеймен грозно топнул на него ногой:
— Почему ты, байгыз, не явился ко мне по первому зову?
Байгыз отвечал:
— Я думу думал.
— О чём же ты думал?
— Думал я, чего на земле больше — гор или равнин.
— Ну, и что же надумал?
— Гор больше, если за горы считать и те кучки, что нарыты в степи кротами.
— Ещё что думал?
— Думал я, живых или мёртвых больше.
— Кого же, по-твоему, больше?
— Мёртвых больше, если спящих считать за усопших.
— Ещё что думал?
— Думал, мужчин или женщин больше?
— И что же решил?
— Женщин, хан, куда больше, если к ним причислить тех слабодушных мужчин, что готовы, теряя рассудок, выполнить любую женскую прихоть.
Когда байгыз сказал это, Сулеймен прикрыл ладонью глаза и залился краской: понял владыка мира намёк малой птицы. Тотчас же он распустил по домам всех своих крылатых подданных, и те с песнями и щебетанием понеслись к родным гнёздам.
Так и не был построен дворец из птичьих костей. А птицы за то, что хитроумный байгыз избавил их от погибели, избрали его своим бием на вечные времена.
Купленный сон
Рос Сарсембай сиротой. Не было у него ни отца, ни матери. Плохо ему жилось. Нанялся он к баю овец пасти. Посулил ему бай за работу отдать по осени хромую овцу. И тому был рад пастушок. Пас он отару, ел байские объедки, ждал осени.
«Придёт осень, — думает, — получу хромую овцу, узнаю тогда и я, какой вкус у мяса…»
Как-то раз перегонял Сарсембай овец на новое пастбище. Вдруг выскочил из-за куста волк и говорит:
— Дай барана! Не дашь одного — задеру десять.
— Как я могу отдать тебе барана, волк? Ведь отара не моя. Бай убьёт меня за убыток.
Задумался волк, а подумав, говорит:
— Очень проголодался я. Иди к баю, проси для меня барана.
Пошёл Сарсембай к хозяину, рассказал обо всём. Бай рассудил так: десять больше одного; один баран дешевле десятка. Говорит он пастуху:
— Пусть возьмёт себе волк барана. Только без выбора. Завяжи ему глаза платком. Какого ухватит, тот и его.
Так и сделал Сарсембай, как приказал хозяин.
Кинулся волк с завязанными глазами в середину отары и перегрыз горло овце. Есть пословица: «Палка, брошенная в степь, угодит в лоб несчастному». Случилось так, что задрал волк как раз ту хромую овцу, которую пообещал хозяин Сарсембаю. Горько заплакал Сарсембай. Волку стало жалко его.
— Нечего делать, пастух, — говорит он. — Видно, доля твоя такая. Оставлю я тебе шкуру овцы. Может, продашь её кому-нибудь с выгодой.
Поднял с земли Сарсембай овечью шкуру, перекинул её через плечо и погнал отару дальше.
Навстречу бай на рыжем иноходце. Приподнявшись на стременах, стал он считать овец и баранов. Видит — вся отара цела, нет лишь хромой овцы Сарсембая. А тут и Сарсембай показался. Идёт за отарой — в руке пастушья палка, на плече овечья шкура, из глаз слёзы льются.
Расхохотался бай, даже иноходец под ним пошатнулся.
— Вот так пастух у меня! Свою овцу прокараулил. Да ведь ты и моих переведёшь… Убирайся-ка с глаз долой! Мы с тобой в расчёте.
И поплёлся Сарсембай по степи, куда указала ему путь тень пастушьего посоха.
Пришёл в дальний город. Зашёл на базар. Долго слонялся он в толпе, но никто не спросил его о цене овечьей шкуры. Только под вечер удалось мальчику продать её какому-то человеку за три мелких монеты.
«За три монеты куплю я три лепёшки, тремя лепёшками проживу три дня. А там будь что будет!..»
Направился было он к хлебным лавкам, да повстречал на пути больного старика, просившего милостыню. Отдал ему Сарсембай одну монету, а две оставил себе.
Старик закивал головой, потом нагнулся, поднял с дороги горсть песка и протянул мальчику.
— На, — сказал он, — возьми себе это в награду за твою доброту.
Сарсембай решил, что нищий не в своём уме, но не захотел обидеть старика, принял песок и высыпал его себе в карман.
Опустилась ночь. Совсем темно стало. Где приклонить голову безродному пастушку? Попросился он переночевать в караван-сарае. Хозяин пустил его, но потребовал за ночлег плату, и Сарсембаю пришлось отдать ему одну монетку.
Всех своих постояльцев хозяин уложил на коврах и кошмах, а Сарсембаю велел лечь прямо на голую землю.
Плохо спалось голодному мальчику, плохие сны ему снились на холодной жёсткой земле.
На рассвете зашумел караван-сарай, задвигались люди по двору. Заезжие купцы, собираясь в дорогу, стали навьючивать кладь на верблюдов, а сами ведут разговор меж собой.
Один говорит:
— Дивный сон приснился мне этой ночью. Будто лежу я, как хан, на драгоценном ложе, а надо мной склонилось ясное солнце, и на груди моей играет светлый месяц…
Сарсембай подошёл к купцу и сказал:
— За всю мою жизнь ещё ни разу не приснился мне хороший сон. Дяденька, продай мне свой сон! Пусть этот сон будет моим.
— Продать сон? — засмеялся купец. — Изволь. Что же ты мне дашь за него?
— У меня есть одна монетка… Вот она.
— Давай сюда твою монетку! — вскричал купец. — Дело сделано. Отныне мой сон принадлежит тебе, мальчуган!
И купец рассмеялся ещё громче, а вслед за ним рассмеялись все, кто был в караван-сарае. Пастушок же, довольный покупкой, вприпрыжку выбежал со двора…
Много дорог исходил с тех пор Сарсембай. Много аулов встречалось ему на пути. Но нигде не находилось для него работы, нигде не находилось для него крова, нигде не находилось чашки айрана.
Была зима. Тёмной ночью брёл Сарсембай по степи, согревая дыханием пальцы. Злой ветер шатал его из стороны в сторону, вьюга кружила на одном месте. Сарсембай плакал, и слёзы замерзали на его щеках. Опустился он, обессилев, в сугроб и промолвил в отчаянии:
— Чем такая мука, уж лучше бы меня растерзали волки!
И только произнёс он эти слова, как тотчас из мрака показался огромный волк: шерсть дыбом, глаза горят!
— Наконец-то, — провыл волк, — попалась мне добыча! То-то рады будут мои волчатки.
— Убей меня, волк, — сказал мальчик тихо, — пусть порадуются твои волчатки. Смерть для меня отраднее жизни…
Но волк не двинулся с места и только пристально смотрел на мальчика. Наконец он проговорил:
— Не ты ли это, Сарсембай, отдавший мне хромую овцу? Здравствуй, я узнал тебя. Не бойся, я тебя не трону, а может, и помогу тебе сохранить жизнь. Садись-ка на меня верхом да держись покрепче!
Сел Сарсембай, и понёс его волк по сыпучим сугробам. Домчал до опушки дремучего леса и говорит:
— Видишь, Сарсембай, вдали огонёк? Это костёр горит. Там останавливалась на привал шайка разбойников. Теперь они ускакали дальше и не скоро вернутся назад… Ступай, погрейся у костра. А к утру, может быть, потеплеет… Прощай!
Волк исчез, а Сарсембай поспешил к огню. Обогрелся он и даже подкрепил немного силы — обглодал кости, брошенные разбойниками у костра. Он был так счастлив, что готов был запеть песню. Много ли нужно, чтобы развеселить бедняка?..
Стало светать, костёр догорел и погас. И когда почернели угли, мальчик засунул руки в тёплую золу. Хорошо было рукам! Он погружал их всё глубже и глубже и вдруг почувствовал под пальцами какой-то твёрдый предмет. Сарсембай вытащил его из золы и ахнул… Золотой ларец! Сердце мальчика забилось… Что в ларце?..
Сарсембай открыл крышку. В этот миг над землёй показался край солнца, и первый луч упал прямо на ларец. Сарсембай вскрикнул и зажмурился от нестерпимого блеска: ларец был полон алмазов!..
Прижал пастушок свою находку к груди и пустился бежать лесом, не чуя под собой ног от радости.
«Только бы поскорее добраться до жилья! — думал он. — Теперь я заживу без горя… Моего богатства хватит и на сто человек».
А лес становился всё гуще и гуще. Жутко сделалось Сарсембаю, и он уже пожалел, что забрался в такую глушь.
«Что стану я делать в этих безлюдных дебрях со своими сокровищами?»
Но тут меж стволов мелькнул свет, и мальчик вышел на широкую поляну. Посреди поляны у незамерзающего потока стояла большая богатая юрта, крытая белой кошмой.
