Потом пришел день, когда королеву вывели из Тауэра на Тауэрский холм и отрубили ей голову мечом, который специально для этого привезли из Франции. Потом был салют и король отбыл в Вулф-холл, чтобы жениться на Джейн Сеймур.

Я все думала об Анне Болейн, гордо возлежащей в паланкине, и об ее ужасном конце. Я вспомнила слова отца, что горе одного может стать трагедией для нас всех.

За столом мы теперь больше молчали, и гости, делившие с нами трапезу, уже не говорили так свободно, как раньше.

Мы узнали, что новая королева ожидает ребенка; и вот однажды прогремели пушки: Джейн Сеймур дала королю то, чего он желал больше всего на свете, — сына. Но, принеся королю счастливый дар, она рассталась с жизнью. Однако для короля самым важным было то, что у него теперь есть наследник. Нам всем приказали пить за нового принца, и мы преданно выполнили приказ.

Бедный сирота Эдуард, наследник короля! Конечно, его отправят в детскую к сестрам — Марии, дочери королевы Екатерины, которой был двадцать один год, и Елизавете, дочери Анны Болейн, которой было всего четыре года.

Мы все понимали, что пройдет немного времени и король будет искать новую жену. Бедные королевы — Екатерина, Анна и Джейн! Кто будет следующей?

Но известия пришли не о следующей королеве, а совсем о другом. Кезая и Том Скиллен смеялись по этому поводу:

— Помилуй, Господи! Оказывается, монахи и монашки — обыкновенные люди.

— Вот уж этого никак нельзя было от них ожидать, — говорил Том, и они опять хихикали.

Другие отнеслись к новости серьезнее. Отец стал очень мрачен. Появилось несколько жалоб по поводу поведения монашек и монахов в различных женских и мужских монастырях по всей стране, что вызвало большие скандалы.

О них мне сообщила Кейт.

— Монаха нашли в постели с женщиной, — рассказывала она. — Его шантажировали, и он был вынужден платить несколько месяцев. У одного настоятеля есть два сына, и он старался найти им хорошие должности в церкви.

— Но ведь монахи не ходят в мир. Как же они могут все это делать? Кейт засмеялась.

— О, рассказывают целые истории. Говорят, что существует туннель, соединяющий женский монастырь с мужским, и что монашки и монахи встречаются и устраивают оргии. Говорят, будто есть кладбище, где они хоронят детей, которых рожают монахини, а иногда они тайком уносят их.

— Все это ерунда, — сказала я.

— В этом может быть доля правды, — настаивала Кейт.

— Но почему вдруг монахи и монахини стали порочными?

— Они уже давно такие, но обнаружилось это недавно.

Она не могла дождаться, когда увидит Бруно. Она хотела поддразнить его тем, что узнала.

— Оказывается, вы не такие уж и святые в ваших монастырях, — сказала она, лежа на траве и дрыгая ногами в воздухе.

Бруно смотрел на нее со странным выражением в глазах, которое я и раньше видела, но никак не могла понять.

— Это заговор, — горячо запротестовал он. — Это заговор, чтобы опорочить веру.

— Но вера не должна быть такой, чтобы ее можно было опорочить.

— Можно всякое придумать.

— И все это ложь? Как же это можно?

— Может быть, есть отдельные проступки.

— Значит, ты допускаешь это) — Я допускаю, что, может быть, несколько из этих историй и правда, но почему из-за одного-двух порочных монастырей надо опозорить все?

— Люди, которые претендуют на святость, редко такими бывают., Они все совершают безнравственные поступки. Посмотри на себя, Святое Дитя. Кто показал нам Мадонну?

— Это несправедливо, Кейт, — сказала я.

— Маленькие дети должны говорить только тогда, когда к ним обращаются.

— Я не маленькая! — с жаром воскликнула я.

— Ты ничего не знаешь, так что молчи. Я понимала, что Бруно чувствовал себя неловко, и догадывалась, что причиной тому было напряженная атмосфера в монастыре. Об этом рассказывал мне отец, вид у него был несчастный.

— Жизнь полна испытаний, — печально произнес он. — Никогда не знаешь, откуда и когда ждать следующего удара молнии.

— Кажется, все изменилось с тех пор, когда король стал менять жен, — сказала я. — До этого все жили спокойно.

— Может, и так, — согласился отец, — а может, потому, что тогда ты была слишком мала, чтобы сознавать неприятности. Некоторые люди никогда этого не чувствуют. Я совершенно уверен, что твоя мать понятия не имеет об этих грозовых тучах.

— Она слишком поглощена тем, есть ли какая-нибудь тля на ее розах.

— Согласен, — сказал отец, мягко улыбаясь. И я подумала, какой он хороший человек и как бы он был доволен, если бы мог счастливо жить со своей семьей, подниматься вверх по реке на службу, где разбирал судебные дела, а потом возвращаться домой, чтобы послушать о наших домашних делах.

Мы могли бы вести спокойную, безмятежную жизнь. Но я все время пререкалась с Кейт, очень мало видела Руперта, а Саймон Кейсман, хоть и делал все от него зависящее, чтобы всем угодить, мне не нравился; матушка иногда раздражала меня тем, что была поглощена только своим садом, будто вне его ничто не имело значения; отец являлся центром моего мира, его настроение я всегда понимала, и, когда он тревожился о чем-нибудь, это беспокоило и меня. Поэтому и сейчас я была сильно обеспокоена. Мне очень нравились наши слуги, некоторые наши соседи. Матушка была щедрой женщиной: она следила, чтобы у ее нуждающихся соседей всегда были хлеб и мясо. Ни один нищий не ушел из нашего дома с пустыми руками. Нас считали свободными от предрассудков. Мы могли бы быть счастливы, если бы не слухи и тот факт, что сэру Томасу Мору отрубили голову, а его поместье конфисковали. Это были факты, которые даже моя матушка не могла игнорировать. Однажды она заметила, что сэр Томас должен был подумать о своей семье, а не о принципах. Тогда он принес бы присягу, и все было бы хорошо.

И вдруг несчастье нависло над аббатством Святого Бруно. Отец сообщил мне об этом. Я быстро становилась его поверенной в этих делах. Иногда он говорил с Рупертом и Саймоном, они обсуждали дела, но я думаю, что мне он охотнее поверял свои самые сокровенные мысли.

Направляясь к реке, мы, как всегда, разговаривали, и отец сказал мне: