— Как-то это неожиданно, да? — сказала Саския. — Помню, когда меня убили в этой ужасной автокатастрофе в «Холлиоуксе» [159]— мой парень был психопат, хотел подложить бомбу в церкви на моих похоронах, помните? Ну еще бы, незабываемо. Я когда прочла сценарий, у меня аж поджилки затряслись, но потом меня номинировали на лучшую актрису в мыльной опере, так что ничего. Вот увидите, все будет хорошо. И вообще, вам бы покой не помешал, правда? Не в мире покоиться, конечно, а передохнуть, днем телик посмотреть, сделать себе подарок — заглянуть в салон красоты.

Слава богу, потом Саския выдохлась и, неопределенно махнув рукой Тилли, утопшей в подушках, сказала:

— Ну что, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказала Тилли.

Наконец-то можно снять парик.

Тилли уезжает, и Саския не скрывала восторга — продюсеры уже пообещали, что ей никогда больше ни с кем не придется делить жилье; впрочем, ходят слухи, что она и сама скоро отбывает. Говорят, «в Л. А.», попытать удачи.

— Мелкая рыбешка, а пруд большой, — сказала Джулия. — Утонет.

— Ну, я надеюсь, не утонет, — сказала Тилли. — Чуток поплещется беспомощно.

Саския радовалась, а то как же — завтра вечером приезжает ее парень. Не регбист, — как выясняется, это уже вчерашняя новость (буквально). Новый был штатский; правда, Тилли запуталась, — вообще-то, он армейский, лейтенант из Колдстримского гвардейского полка.

— Что может быть лучше мужчины в форме, правда? — сказала ей Саския.

Рядом с мужчиной в форме Тилли бывала разве что в «Ее Величества судне „Фартук“» [160]— в юности у нее был неплохой певческий голосок. Забавно, она об этой постановке напрочь забыла. А сейчас-то в ноты попадет? Лейтенанта Саскии звали Руперт — похоже, из очень приличной семьи. Это Саскию немало тревожило.

— Ну а то, — сказала Джулия. — Саския сидит на кокаине. Держать себя в руках выше ее сил. Поедет обедать с его мамочкой и папочкой в загородное поместье, изобразит акцент Тары Палмер-Томкинсон [161], джемпер с кардиганом, жемчуга, все дела, а потом они ее застукают, когда она пойдет занюхивать с их шикарного стульчака — ну, с одного из, я уверена, что у них несколько.

Порой Тилли с трудом Джулию понимала. То ли бедный мозг усыхает, то ли в Джулии дело.

Тилли вздохнула, снова нацепила очки и углубилась в сценарий. Марджори Балкер, оказывается, «воевала с Гитлером» — это еще что такое? Ей же вроде шестьдесят восемь — не рухлядь древняя, если, конечно, ты не сценарист младшего школьного возраста, которому только бы заарканить зрителей помоложе. Милый боженька, Джоанне Ламли [162]лет шестьдесят пять, и никто не ждет, что она станет ходить в войлочных шлепанцах и вязать перед камином. Тилли познакомилась с ней на каком-то благотворительном вечере. «Пошли со мной, — сказала Фиби. Ты мне там пригодишься». Фиби еле на ногах держалась, ей заменили коленные суставы, бедренные суставы, даже суставы больших пальцев. Уже заводили разговор о плечевых. Тилли и не знала, что можно заменить плечи. Жалко, что сердце ей заменить не могут. В общем, Джоанна Ламли была очень мила, — правда, Тилли так отравилась канапе с креветками, что потом еще долго страдала бледной немочью. Смешное название, «бледная немочь», анемия и потеря сил — а это расизм? Надо бы поосторожнее, не говорить при Падди или как там ее.

Лицо Марджори, крупный план.

Марджори (шепчет).Винс. Сыночек. (Умирает.)

— Ну что за вздор. Надо будет подольше потянуть сцену смерти. Она так просто не уйдет. Вложить настоящее чувство, чтоб хоть кто-нибудь всплакнул над ее кончиной.

Пора поучить реплики, решила она, но заснула, еле одолев первую. Видимо, позже пришла Саския, сняла с нее очки, выключила свет — среди ночи Тилли проснулась, посмотрев неизменно лихорадочные сны, а вокруг было темно, ничегошеньки не видать. Небольшая репетиция перед настоящей темнотой.

Четыре утра, если старый радиобудильник у кровати не врет. Мертвый час. Что-то его разбудило — он не понял что. Собака тоже не спала.

Джексон вылез из постели и в темноте подошел к чердачному окошку. Посмотрел вниз, на пустынный двор, на узкий проулок за ним. Не сказать, чтобы vistaбыла очень bella. Кто-то шнырял в проулке — грузная фигура, окутанная тьмой. Вынырнула из теней, побрела по улице — слишком далеко, лица Джексон не разглядел.

Не лезь, посоветовал здравый смысл. Не лезь, ложись в теплую постель, поищи безопасных приключений в Стране снов, не надо натягивать одежду, не надо выбираться из окна на пожарную лестницу, не надо нырять в кошмар страны живых.

—  Allez оир! [163]— сказал он собаке.

Пес склонил голову набок и озадаченно уставился на Джексона. Джексон показал наглядно: влез в окно, потом опять вылез. На миг замявшись — поразмыслив, достоин ли этот человек доверия, — собака ловко выпрыгнула на пожарную лестницу и, подгоняемая Джексоном, полезла вниз по железным ступенькам.

Со всей возможной деликатностью Джексон отворил калитку со двора. Не хотелось бы навлечь на себя гнев хозяйки, лишив ее сна, лучшего источника женской красоты. Ее красота и так питается скудно.

Проулок пустовал. Джексон вспомнил свою мятежную автостопщицу и полезный фонарик у нее в сумке, пожалел, что у него при себе ничего такого нет. Из оружия — разве только швейцарский армейский нож, да и тот остался в рюкзаке на чердаке.

Он дошел до конца проулка и очутился на другой улице — вокруг дом а , близнецы «Белла виста». Собака опасливо жалась к его ноге — эта эскапада псину явно не развлекала.

Впереди на дорогу выпрыгнула фигура. К добру ли эта встреча при луне [164]. Мужик из «лендкрузера». По курткам их узнаете их [165]. У Джексона волосы на загривке встали дыбом, он развернулся — а позади что? Ну само собой, работают парно, кожаные куртки, кожаные перчатки, большие кожаные ботинки, Джексон — начинка в этом коровьем сэндвиче. Тот, что стоял сзади, хрустнул костяшками, и Джексон вспомнил кота Мэрилин Неттлз — как тот пытался его напугать.

Пес ощетинился и заворчал — надо же, как грозно, сам-то крошечный. Ага, подумал Джексон, ну давайте, только троньте меня — меня и мою крошечную собачку, мы готовы. Он повернулся так, чтобы видеть обоих. Тилибом и Тарарам.

— Мы как раз хотели с вами повидаться, — сказал один. — Ничего комнатенка, а? Ах, как счастлив я вскоре оказаться на море [166].

Беспокоило то, что говорил он, как брат Джексона, тот же шероховатый акцент, тот же неявный цинизм. Джексонов акцент с годами стерся — неизвестно еще, узнал бы он себя в молодости, если б услышал.

— Вы вообще кто? — спросил Джексон. — И чего вам надо? Пришли меня отколошматить — по причине, которую мне постичь не дано, — или что?

— Или что. Нам надо или что, — сказал другой. — Но отколошматить тоже можем.

Шутники, значит, — худшая разновидность,

— По-моему, джентльмены, тут у нас испорченный телефон, — сказал Джексон. — Вы ищете женщину с бензоколонки. Я не знаю, где она.

— Ты что, думаешь, мы идиоты? — спросил тот, что говорил, как Джексонов брат.

— Ну…

— Мы тебя ищем.

— Меня? А я-то что сделал?

— Суешь нос куда не следует, — сказал Тарарам. — Вопросы людям задаешь.

— Нас просили кой-чего тебе передать, — сказал Тилибом.

— Вы теперь и открытки к праздникам доставляете? — спросил Джексон.