Он буквально ворвался в комнату.

— Где вы были, сестра? Я стучал три раза! — И он подозрительно уставился на дверь во внутреннюю комнату.

— Я увидела, что ваша пациентка заворочалась, — быстро солгала Джил, — и поправила ей подушку.

— Проклятье, я же велел вам просто сидеть у пульта!

Джил вдруг поняла, что доктор сам испуган, и мгновенно перешла в контратаку:

— Доктор, — произнесла она ледяным тоном, — я не отвечаю за вашу пациентку. Но уж раз вы поручили ее моим заботам, я сделала то, что сочла необходимым. А если вы недовольны тем, что я сделала, вызывайте главврача.

— Что? Нет-нет… забудьте о том, что я вам наговорил.

— Нет, сэр. Больным в таком возрасте ничего не стоит задохнуться во сне. Некоторые сестры сносят все нападки докторов… но только не я. Зовите главврача.

— Нет-нет, мисс Бодмен, я выпалил это не подумав. Прошу прощения.

— Очень хорошо, доктор, — произнесла она сквозь сжатые зубы.

— Я вам еще нужна?

— А? Нет, спасибо. Спасибо, что подежурили за меня. Только… ну, не говорите никому, ладно?

— Не скажу. — «Можешь быть уверен! Но что мне делать теперь? Ох, как бы я хотела, чтобы Бен был в городе!» Она вернулась к себе и притворилась, что просматривает бумаги. В конце концов она вспомнила об энергетической кровати и позвонила на склад. Затем отослала за ней свою помощницу и стала думать.

Где Бен? Если бы он был в городе, она бы отпросилась минут на десять, позвонила бы ему и перевалила бы все заботы на его широкие плечи. Но Бен, черт бы его побрал, скрылся за горизонтом, предоставив ей вести мяч в одиночку.

Или нет? Червячок, точивший ее подсознание, прогрыз себе ход наружу.

Бен не покинул бы город, не сообщив, чем окончилась его попытка повидать Человека с Марса. Как сообщница заговорщика она имела на это право… а Бен всегда играл честно.

Она словно наяву услышала сказанные им слова: «…если что случится, ты будешь козырем в рукаве… солнышко, если обо мне ничего не будет слышно, вся надежда только на тебя».

Раньше она не думала об этом, потому что не верила, что с Беном может что-нибудь случиться. Теперь пришла пора серьезно подумать. В жизни каждого человека наступает время, когда он — или она — вынужден рискнуть «жизнью, богатством и честью священной» ради дела с весьма сомнительным исходом. Для Джил Бодмен это время наступило сегодня, в три часа сорок семь минут пополудни.

Человек с Марса, едва ушла Джил, опустился в свое кресло. Он не взял в руки книгу с картинками. Он просто стал терпеливо ждать, хотя слово «терпеливо» не совсем соответствовало марсианским понятиям. Он неподвижно сидел и тихо радовался тому, что его водный брат обещал прийти снова. Он готов был ждать вот так — не двигаясь, ничего не делая — столько, сколько понадобится. Пусть даже годы.

Он не имел ни малейшего понятия о том, сколько времени прошло с той минуты, когда он разделил воду со своим братом. И не только потому, что это место непонятным образом искажалось во времени и очертаниях и это сопровождалось явлениями и звуками, не поддающимися пока грокингу, но и потому, что всей культурой его гнезда время воспринималось совсем иначе, чем людьми. Разница заключалась не в более продолжительном, если перевести на земные годы, времени жизни, а в самой основе. На Марсе нельзя найти подходящих выражений, чтобы сказать: «Сейчас позднее, чем ты думаешь» или «Скоро не бывает споро», хотя и по разным причинам: первое просто немыслимо, тогда как второе — неписаный закон, упоминать о котором так же ни к чему, как советовать рыбе принять ванну.

Но сказать «Как было в Начале, так есть и так будет» — настолько по-марсиански, что перевести это гораздо легче, чем «два плюс два — четыре», а на Марсе это вовсе не считается трюизмом.

Смит ждал.

Услышав, как в двери поворачивается ключ, он вспомнил, что слыхал этот звук перед последним появлением водного брата, поэтому он ускорил метаболизм на тот случай, если все повторится. Он изумился, увидев, что дверь открывается и в нее проскальзывает Джил, поскольку ему не было даже известно, что это тоже дверь. Но он сразу грокнул это и переключился на всепоглощающую радость, приходящую только в присутствии птенца из редкого гнезда, твоего водного брата или (при определенных обстоятельствах) в присутствии Старших.

Радость его была слегка испорчена тем, что водный брат не разделял ее… он казался более расстроенным, чем тот, кого нельзя было спасти от рассоединения из-за какой-нибудь досадной потери или травмы.

Но Смит уже знал, что эти существа способны выносить отрицательные эмоции, о которых и подумать-то страшно, не умирая при этом.

Его брат Махмуд подвергал себя душевным мукам пять раз в день и не только не умирал, но даже утверждал, что эти мучения совершенно необходимы ему.

Его брат капитан Ван-Тромп был подвержен ужасным непредсказуемым приступам, каждый из которых должен был, по разумению Смита, привести к немедленному рассоединению, чтобы избежать конфликта… и все же этот брат, насколько он знал, жил в добром здравии.

Поэтому он не придал особого значения состоянию Джил. Она протянула ему узел.

— Вот, надень-ка это. Быстрее!

Смит взял узел и ждал. Джил выразительно поглядела на него и сказала:

— О господи! Ладно. Снимай одежду. Я помогу.

Ей пришлось и раздевать, и одевать его. На нем было больничное белье, халат и шлепанцы — не потому, что ему так нравилось, а потому, что ему велели так одеться. Он уже мог управляться с одеждой, но не так быстро, как надо было Джил. Она быстро раздела его. Она была медсестрой, а он никогда не слыхал о табу, действующих между мужчинами и женщинами, так что соблюдение приличий не было им помехой. Он пришел в восторг от фальшивых кожиц, которые Джил натянула ему на ноги. Она не дала ему времени восхвалить их и быстро подвязала чулки тесемкой. Одежду медсестры она выпросила у одной из женщин, объяснив, что она нужна ее двоюродной сестре для маскарада. Джил завязала пелерину и решила, что скрыла большинство половых отличий — по крайней мере, она надеялась на это. С туфлями была проблема; они немного жали, а Смиту было трудно ходить даже босиком.

Потом она все же повязала ему на голову косынку.

— Волосы у тебя, пожалуй, коротковаты, — сказала она обеспокоенно, — но все же не короче, чем носят некоторые девушки. Ладно, сойдет и так. — Смит не ответил, поскольку не совсем понял это замечание. Он подумал, что надо отрастить волосы, но понял, что на это потребуется время.

— Теперь, — сказала Джил, — слушай меня внимательно. Что бы ни случилось, не говори ни слова. Ты понял?

— Не говорить. Я не буду говорить.

— Просто иди за мной… Я возьму тебя за руку. Если ты знаешь молитвы, молись!

— Молитвы?

— Ладно, забудь. Просто иди за мной и не разговаривай. — Она отворила дверь, оглянулась и вывела его в коридор.

Смит обнаружил там массу предметов странных конфигураций, многие сильно раздражали глаза.

На него буквально навалились расплывчатые изображения, которые он никак не мог разглядеть. Он слепо заковылял, почти полностью отключив зрение и прочие чувства, чтобы оградить себя от этого хаоса.

Она довела его до конца коридора и ступила на пересекающую его бегущую дорожку. Смит пошатнулся и упал бы, не подхвати его Джил. Дежурная сестра покосилась на них. Джил выругалась сквозь зубы и впредь более внимательно присматривала за ним.

На крышу они поднялись на обычном лифте: Джил была уверена, что не сможет помочь ему в трубе скоростной подъемки.

На крыше они столкнулись с первой проблемой, хотя Смит этого не заметил.

Небо привело его в буйный восторг, он не видел никакого неба с тех пор, как покинул Марс. Это небо было ярким, красочным и радостным — обычный вашингтонский день.

Джил высматривала такси. Крыша была пуста, как она и надеялась — все сменившиеся с дежурства сестры уже разлетелись по домам, исчезли и дневные посетители. Но одновременно исчезли и такси. А она не осмеливалась воспользоваться аэроавтобусом.