Леса отступили, уступив место равнине, кое-где поросшей сорными травами. Преследуемый и его преследователи прошли, как и предполагал Адам, мимо поросшей кустарником груды камней, маскирующей вход в старые подземелья Нервиля. Немного дальше находилась маленькая одинокая часовня. Адам при виде нее перекрестился:
– Здесь похоронена моя бабушка, Элизабет де Нервиль. И теперь я понимаю, куда идет этот человек: он ведет нас в Морсалин...
Вдруг человек исчез.
– Бежим! – закричал Артур. – Не хватало еще его потерять теперь!
Адам ничего не ответил, но какое-то предчувствие стало мучить его. Кроме того, он не был таким тренированным, как его брат, да к тому же проголодался. Однако он постарался не показать вида и ускорил шаг. И они подошли как раз вовремя, чтобы увидеть, как человек скрылся в одиноко стоящем доме, окруженном садом и скрытом небольшим возвышением местности. Так вот куда он шел!.. Человек вычистил подошвы своих башмаков у дверей и вошел, не постучав, как будто к себе домой.
– Да это... это же дом каторжника, – простонал Адам Как же это случилось, что бандит живет в доме, принадлежащем нам? Ведь этот дом – собственность нашей семьи.
– Я знаю, но, насколько я помню, отец сдал его этим двум почтенным дамам, с головы до ног закутанным в черное, которые так заинтриговали меня вчера в церкви. Значит, или они ничего не знают о том, чем занимается их слуга по ночам... или они вовсе не почтенные дамы! Подождем немного, может быть, он выйдет!
Они подождали немного, спрятавшись за выступом скалы, откуда видна была дверь дома, и действительно, некоторое время спустя они снова увидели того, кого ждали, но теперь на нем был синий шерстяной колпак. Он подошел к пристройке, набрал охапку дров и снова вошел в дом.
– Все понятно! – сказал Артур. – Он живет здесь. Теперь пора возвращаться. Далековато мы забрались...
– Немного больше мили. Мы, пожалуй, опоздаем к обеду!
– Это не важно! Нам все простят, когда мы все расскажем отцу.
Они пошли более короткой дорогой, которую знал Адам. Снег больше не шел, и небо над морем посветлело. По дороге Адам рассказал историю Альбена Периго, которого страстно любила их бабушка Матильда Амель. Его осудили на каторжные работы за преступление, свидетелями которого они оба были. Он вернулся через десять лет, освобожденный досрочно за проявленное мужестве. Адам рассказал, как в конечном итоге каторжник отомстил за Матильду, убитую Нервилем, уготовив ему страшную смерть.
Колокол усадьбы уже звонил во второй раз, приглашая опоздавших к обеду, когда мальчики появилась у крыльца, где снег уже был убран. В вестибюле хозяин дома и доктор Аннеброн мыли руки, оживленно разговаривая. Мальчики услышали их последние слова.
– Эти люди удивительно умело заметают следы, – говорил доктор. – Как будто научились этому у индейцев.
– Среди этих висельников, болтающихся в лесу, попадаются всякие. Может быть, среди них есть кто-то из участников войны за независимость в Америке. Однако нам это ничего не говорит. Ведь должен же быть способ обнаружить их!
– А мы, может быть, как раз и принесли то, что нужно! – громко сказал Артур. – Посмотрите, что Адам нашел возле менгира! Давай свой нож, Адам, и расскажи все!
Возбужденный успехом экспедиции, Адам не заставил себя просить и начал рассказывать, ничуть не беспокоясь о том, что лицо отца нахмурилось, когда он начал рассказывать про рождественскую ночь. Что-то подсказывало ему, что собравшаяся над его головой буря не разразится, потому что все это было очень интересно. Артур же внимательно следил за выражением лица отца, готовый сразу же вмешаться, но тот решил не прерывать сына и дослушать все до конца. А в это время Пьер Аннеброн изучал нож.
Когда мальчик закончил рассказ, доктор протянул нож Тремэну, заметив, что ржавчина на ноже – это засохшая кровь. А Адам посмотрел на отца с видом маленькой собачки, ожидающей кусочек сахара.
– В доме каторжника живут бандиты, отец, я в этом уверен! Их следует немедленно арестовать!
– А вод каким предлогом, скажи-ка? Во-первых, я не жандарм, и к тому же нельзя арестовывать людей, не имея доказательств...
– Но вот же нож! – закричал Артур. – И доктор сказал, что на нем пятна крови... и надо действовать...
– А как узнать, чья это кровь? Может быть, это кровь животного? – прервал его Гийом. – А теперь хватит говорить «мы» и послушайте меня, мальчики! То, что вы узнали, очень важно, и за это вы заслуживаете похвалы, хоть вы и рисковали, сами не понимая этого. Но на этом ваша роль заканчивается, и больше не следует – вы меня слышите? – играть в полицейских ищеек. Понятно?
– Отец! – запротестовал Артур. – Не могли бы вы нам позволить...
– Не может быть больше и речи! Итак, я повторяю: вы хорошо поняли?
Мальчики с огорченным видом чувствуя, что любой спор теперь не ко времени, в один голос сказали.
– Понятно!..
– А теперь ступайте и приведите себя в порядок. Мисс Тримэйн уже в салоне в компании господина Ньеля Не заставляйте себя ждать! Да, совсем забыл... За столом ни слова о ваших похождениях! Надо пощадить дам, особенно Элизабет, которая никак не может забыть то что произошло у Мерсье.
Итак, об этом больше не говорили. Большей частью все слушали Лорну, которую подогревал Ньель. Ему нравилось ее красноречие. Он был свеж как стеклышко, совершенно оправившись от вчерашней попойки, которая не оставила никакого следа. Он ел с аппетитом и пил до дна.
Молодая дама была, казалось, неистощима в своих рассказах о Париже, где она очень весело провела время, где светская жизнь, еще более бурная, чем в Лондоне, шла под звуки вальса, очень модного в то время танца. Она рассказывала о лавках, в которых побывала, о модных ресторанах, о театрах, она слушала пение мадам Дюгазон, аплодировала великому Тальма, была на премьере «Ифигении в Авлиде» во Французском театре, где главную роль исполнила блестящая дебютантка мадемуазель Жорж.
– Весь зал заметил, что Первый консул очень заинтересовался ею, и не исключено, что она провела ночь во дворце Сен-Клу...
В этот момент Гийом, который был погружен в свои мысли, насторожился и вмешался:
– Прошу меня извинить, моя дорогая Лорна, но я отнюдь не уверен, что подобные сплетни подходят для слуха молодой девушки. У вас, конечно, найдутся и другие подробности в отношении генерала Бонапарта, потому что в обществе господина Талейрана вы встретились с его приближенными.
– Я не нахожу его интересным! Боюсь, что он очень скучен. После своих сентиментальных выходок и шалостей он решил повысить нравственность во Франции. Если ему позволить это, жизнь в Париже станет очень скучной. Он выступает против слишком прозрачных платьев и начинает борьбу с недавно разбогатевшими людьми... Как все выскочки, он жаждет респектабельности.
– Если вспомнить, что происходило при Директории, мне кажется, это было бы хорошо! – проговорил Пьер Аннеброн. – Он подумывает заново отстроить столицу после тех разрушений, которым подверглись улицы и дворцы во время Революции. Кроме того, после великолепной промышленно-торговой выставки, когда награды получили часовщик Брегет, издатель Фирмен Дидо и фабрикант Конте, выпускающий карандаши, он очень заинтересовался ремеслами и развитием торговли. Для военного это, наверное, очень хорошо?
– Но это совсем не интересно женщине. Представьте себе...
Гийом перестал ее слушать. Он принял решение сегодня же после обеда отправиться к девицам Може под каким-нибудь предлогом. Ведь они снимали его дом. И пока все пили кофе в салоне, он сказал об этом доктору, который выразил свою обеспокоенность: ему бы хотелось пойти с ним, но у него была важная консультация.
– Во всяком случае, я тебя все равно не взял бы с собой. Гораздо лучше будет, если мой визит будет носить самый банальный характер: владелец дома беспокоится о состоянии своего дома...
Аннеброн сморщился.
– Не знаю почему, но мне не нравится, что ты пойдешь туда один! Захвати с собой своего друга Ньеля. Он может подождать тебя снаружи...
