— Чисто, — сказала я. Но все еще стояла на колене посреди коридора с наставленным пистолетом, готовая к схватке.

— Ты уже закончила кататься по полу? — спросил Дольф.

Я взглянула на него, потом обратно в коридор. Там ничего не было. Все чисто. В самом деле чисто.

Тело было одето в бледно-голубую форму. На рукаве черная с золотом нашивка — «Охрана». Мужчина, волосы белокурые. Тяжелые челюсти, массивный нос, ресницы выделяются на фоне бледных щек серым кружевом. Горло — сплошное сырое мясо. Кость позвоночника блестит в верхнем свете. Кровь расплескалась по зеленым стенам макаб-рической рождественской открыткой.

В правой руке человека был револьвер. Я прислонилась спиной к левой стене и оглядела коридор до поворотов, ограничивающих взор. Пусть телом занимается полиция. Сегодня моя работа — сохранить жизнь нам всем.

Дольф склонился у тела. Он наклонился вперед, будто выполняя отжимание, чтобы приблизить лицо к револьверу.

— Из него стреляли.

— Я не почувствовала возле тела запах пороха, — сказала я. При этом я на Дольфа не глядела: была слишком занята наблюдением за коридором.

— Из этого револьвера стреляли, — повторил он, и голос у него был хриплый и сдавленный.

Я кинула на него быстрый взгляд. Плечи его напряглись, будто тело свело болью.

— Ты его знал? — спросила я.

Дольф кивнул.

— Джимми Дуган. Он был моим напарником, когда я был моложе, чем ты сейчас. Ушел в отставку, на пенсию прожить не смог и устроился сюда. Блин.

Что я могла сказать? «Сочувствую» — не годилось. «Мне чертовски жаль» — все равно мало. Ничего не приходило на ум. Ничем я уже помочь не могла. И просто стояла в этом заляпанном кровью коридоре и молчала.

Зебровски присел рядом с Дольфом и положил руку ему на плечо. Дольф поднял глаза. Какое-то сильное чувство мелькнуло в них: гнев, боль, печаль. Все это вместе, ничего из этого. Я смотрела на мертвеца, стискивая пистолет, и придумала наконец, что сказать полезного.

— У здешних охранников есть серебряные пули?

Дольф посмотрел на меня. Уже не надо было гадать — это был гнев.

— А что?

— У охранников должны быть серебряные пули. Пусть один из вас возьмет револьвер, тогда у нас будут два ствола с серебряными пулями.

Дольф только посмотрел на пистолет:

— Зебровски!

Зебровски взял револьвер осторожно, будто боясь разбудить человека. Но эта жертва вампира не собиралась вставать. Голова его свесилась набок, мышцы и связки были перекушены. Как будто кто-то большой ложкой зачерпнул мясо и кожу вокруг позвоночника.

Зебровски щелкнул барабаном.

— Серебро.

Он задвинул барабан на место и встал, держа оружие в правой руке. Ружье свободно висело в левой.

— Запасные патроны? — спросила я.

Зебровски склонился снова, но Дольф покачал головой. И обыскал мертвого сам. Когда он закончил, руки его были покрыты кровью. Он попытался стереть засыхающую кровь носовым платком, но она застыла в складках ладоней, собралась под ногтями. Теперь ее только мылом и щеткой можно отскрести.

— Прости, Джимми, — сказал он.

Он все еще не плакал. Я бы на его месте заплакала. Но у женщин в слезных протоках больше химикалий, и потому они проливают слезы легче мужчин. Честно.

— Запасных патронов нет. Наверное, Джимми считал, что пяти хватит для рутинной работы охранника.

Его голос был словно подогрет злостью. Что ж, злость — лучше, чем слезы. Если это в твоей власти.

Я продолжала наблюдать за коридором, но мои взгляд все возвращался к мертвому. А мертв он был потому, что я не сделала свою работу. Если бы я не сказала водителям труповозки, что тело не представляет опасности, его бы сунули в хранилище, и Джимми Дуган бы не погиб.

Терпеть не могу, когда я виновата.

— Идем, — сказал Дольф.

Я повела группу. Еще один угол. Я снова выполнила упражнение на перекате колена и оказалась лежащей в длинном зеленом коридоре, двумя руками наставляя пистолет. Ничто там не двигалось. Но на полу что-то лежало. Сначала я увидела нижнюю часть тела охранника. Ноги в бледно-голубых и пропитанных кровью брюках. Потом голова с винным хвостом каштановых волос, лежащая сбоку от тела, как забытый кусок мяса.

Я встала на ноги, по-прежнему держа перед собой пистолет в поисках цели. Ничто не шевелилось, кроме крови, которая все еще стекала со стен. Она капала, как вечерний дождик, густея и сворачиваясь на лету.

— Боже милосердный!

Не знаю, кто из полицейских это сказал, но я была согласна.

Торс был разорван, будто вампир засунул в него руки и рванул. Позвоночник разлетелся, как детская сборная игрушка. Клочья мяса, крови и костей были разбросаны по полу, как лепестки мерзких цветов.

Я ощутила в горле вкус поднявшейся желчи. И стала дышать ртом — ровно и глубоко. Это было ошибкой. В воздухе стоял вкус крови — густой, теплый, солоноватый. С чуть кислотным привкусом, потому что желудок и кишечник были вспороты. Запах свежей смерти — это гибрид запаха бойни и сортира. Дерьмо и кровь — вот запах смерти.

Зебровски осматривал коридор с подобранным револьвером в руках. У него было четыре пули, у меня тринадцать плюс запасная обойма в сумке. Где револьвер охранницы?

— Где ее револьвер? — спросила я.

Зебровски кинул взгляд на меня на тело и снова стал всматриваться в коридор.

— Я его не вижу.

Мне не приходилось встречать вампира, который бы пользовался оружием, но всегда бывает первый раз.

— Дольф, где револьвер охранницы?

Дольф опустился на колени в лужу крови и попытался обыскать тело. Он передвигал куски кровавого мяса и материи, как будто мешал ложкой. Когда-то от такого зрелища меня бы вывернуло, но это было давно. Плохой, наверное, признак, что меня уже не тошнит при виде трупов? Может быть.

— Рассыпаться и искать револьвер, — велел Дольф.

Полицейские в форме стали искать. Блондин был бледен и конвульсивно сглатывал, но работал. Очко в его пользу. Это высокий с выступающим кадыком не выдержал. Он поскользнулся на куске мяса и хлопнулся на задницу в лужу свернувшейся крови. Тут он встал на колени и сблевал на стену.

Я старалась дышать быстро и неглубоко. Кровь и бойня меня не достали, но запах чужой рвоты мог поспособствовать.

Прижавшись плечами к стене, я пошла к следующему углу. Я не сблюю. Не сблюю. Господи, не дай мне сблевать. Вы когда-нибудь пробовали целиться из пистолета, одновременно выворачиваясь наизнанку? Это, оказывается, почти невозможно. Пока ты не закончишь, ты беспомощен. А после зрелища этих охранников мне беспомощной быть очень не хотелось.

Блондинистый коп прислонился к стене. Лицо его блестело от густого пота. Он посмотрел на меня, и по его глазам мне все стало ясно.

— Не надо, — прошептала я, — не надо!

Новичок упал на колени, и тут оно и случилось. Я стравила все, что за этот день съела. Хорошо еще, что не на труп. Такое со мной однажды было, а Зебровски мне ничего не спускает. Тогда он мне ставил в вину, что я испортила вещественное доказательство.

Будь я на месте того вампира, я бы появилась, пока половина из нас выворачивалась наизнанку. Но из-за угла ничего не бросилось. Никто не вылетел с воплем из темноты. Везунчики мы.

— Если вы кончили, — сказал Дольф, — то надо найти ее оружие и того, кто это сделал.

Я обтерла рот рукавом комбинезона — снимать его не было времени. Черные кроссовки прилипали к полу с сосущим звуком. На подошвах была кровь. Может быть, утереться комбинезоном было не так уж глупо.

Чего мне хотелось — это прохладной ткани. Что мне предстояло — это идти по зеленому коридору, оставляя кровавые следы. Я осмотрела коридор и увидела их — следы, отходящие от тела, ведущие по коридору к первому охраннику.

— Дольф? — позвала я.

— Вижу.

Исчезающие следы шли сквозь эту бойню за угол, прочь от нас. Прочь — это звучало приятно, но я слишком хорошо понимала ситуацию, чтобы на это купиться. Все это становилось непосредственно личным делом.