Директивы Совета национальной безопасности, например, относительно действий в Италии, опубликованные в США с тех пор, пестрят отточиями после указания на необходимость принятия «всех осуществимых мер». Р. Клин замечает: «Эти три-четыре точки в документах СНБ точно указывают, когда „все осуществимые меры“ – не допустить победы коммунистов на апрельских (1948 г.) выборах – переходили в такие тайные действия, в которых дипломаты из американского посольства не могли прямо участвовать». Хорошо, оставим это. Но и в опубликованной части директивы СНБ 1/2, касающейся Италии, значилось: в случае победы коммунистической партии на парламентских выборах «поставлять вооружение и снаряжение в Италию при условии, что оно попадет только в руки антикоммунистических сил и не будет допущено, что им завладеют коммунисты» [136]. ЦРУ провело массированное вмешательство во внутренние дела Италии. И все под флагом борьбы с Советским Союзом!

То были времена «плана Маршалла», оглушительной пропагандистской кампании на Западе, расписывавшей на все лады блага американской «помощи». Усиленно лепился образ «бескорыстной» Америки. Как совместить высокую риторику с наглой подрывной деятельностью, которую Вашингтон, в первую очередь через ЦРУ, развернул буквально по всему миру? «Проколы» начались почти немедленно, то там, то здесь вспыхивало возмущение по поводу бесцеремонных действий американских спецслужб.

В Вашингтоне отчетливо видели опасность последствий разоблачения подрывной работы. Великие умы Совета национальной безопасности озаботились сочинить для ЦРУ 18 июня 1948 года директиву СНБ 10/2 по поводу проведения «специальных операций». Впервые опубликованная в 1978 году, эта директива беспримерна по цинизму. В ней упорядочивалось ведение ЦРУ подрывной работы, для чего учреждалось специальное управление. Дабы руководство ЦРУ точно знало, чего от него ждут, в директиву СНБ 10/2 вписали пункт, дававший исчерпывающее определение указанной деятельности:

«Под термином „тайные операции“, употребляющимся в этой директиве, следует иметь в виду все виды деятельности (за исключением оговоренных ниже), которые проводятся или одобряются правительством США против враждебных иностранных государств или групп или в поддержку дружественных иностранных государств или групп. Однако эта деятельность планируется и проводится так, что внешне никак не проявляется ее источник – правительство США, а в случае ее разоблачения правительство США может правдоподобно отрицать до конца всю ответственность за нее.

Эти тайные операции включают: пропаганду; экономическую войну; превентивные прямые действия, включая саботаж, противодействие саботажу, разрушения и эвакуацию; подрывную работу против иностранных государств, включая помощь подпольному движению Сопротивления, партизанам и эмигрантским группам освобождения, – поддержку антикоммунистических групп в странах свободного мира, находящихся под угрозой. В число таких действий не входит вооруженный конфликт с участием регулярных вооруженных сил, шпионаж и контршпионаж, прикрытие и обман в интересах ведения военных операций» [137].

Положения, сформулированные в директиве СНБ 10/2, окончательно определили роль ЦРУ как орудия для подрыва государственного строя других стран, в первую очередь Советского Союза. Эта директива, отмечено в официальной истории ЦРУ, «уполномочивала гигантское увеличение размаха тайных операций против Советского Союза, включая политическую и экономическую войну, квазивоенные операции». Один из инициаторов директивы СНБ 10/2, Дж. Кеннан, давая показания в комиссии Черча в 1975 году, прослеживая меры, принятые в ее исполнение, заметил: «Дело пришло к созданию внутри ЦРУ управления для ведения этой деятельности, в котором занято очень много народу. Развитие пошло не так, как полагал я и мои коллеги в государственном департаменте. Мы-то думали, что этот орган будет действовать только в случае необходимости».

Речи Кеннана в 1975 году носили, мягко говоря, странный характер, та самая «необходимость» подрыва государственного строя СССР в глазах, определяющих работу ЦРУ, введена как постоянная функция. Соответственно и развертывались надлежащие подразделения ЦРУ, объединенные тогда в рамках управления координации политики (ОПК). Аппарат ОПК действительно был громадным, уже к 1952 году его отделения были в 47 странах.

В официальной истории ЦРУ эпически повествуется: «В политических директивах, спускавшихся ОПК, эта Деятельность поощрялась, причем не предусматривалось ее тщательной проверки и контроля. Должностные лица во всем правительстве считали Советский Союз агрессором, и действия ОПК обосновывались на основании этого всеобщего убеждения. В серии директив СНБ, которыми утверждались тайные операции, выдвигались самые широкие Цели, и в самых дерзких выражениях требовалось лицом к лицу встретить советский вызов. После первой директивы в 1948 году директивы 1950 – 1951 годов требовали усиления этих действий, причем их критерии не устанавливались… Два поколения сотрудников ЦРУ выросли при этой системе» [138]. У. Колби подчеркивает: «С созданием ОПК завершилось развертывание ЦРУ… и на протяжении последующих двух десятилетий ведомство существовало почти точно так, как планировал Донован будущее для УСС» [139].

Помимо чисто оперативных задач, директива СНБ 10/2 ввела в обиход официальной американской политики доктрину «правдоподобного отрицания». Решением Совета национальной безопасности ложь отныне становилась инструментом государственной политики, о чем официально доводилось до сведения американских спецслужб как руководящий принцип их работы. Выдвинутая первоначально для обслуживания нужд ЦРУ, доктрина «правдоподобного отрицаниям завела Соединенные Штаты очень далеко. Как заметил Г. Розицкий, „тайные операции при президенте Трумэне редко становились предметом общественного внимания, и для правдоподобного отрицания требовалось немногим больше, чем заявление „никаких комментариев“. При президенте Эйзенхауэре тайные операции достигли своего расцвета, пятидесятые годы – десятилетие широких тайных программ. Эйзенхауэр санкционировал операции в Иране, Гватемале и против Кубы, расширил механизм тайной пропаганды, созданной при президенте Трумэне, и бесконечно вмешивался во внутренние дела других стран“ [140]. В результате «правдоподобные отрицания» нарастали как снежный ком.

Если так, тогда проясняется генезис широко известного «кризиса доверия», поразившего Соединенные Штаты на рубеже шестидесятых и семидесятых годов. Он при ближайшем рассмотрении оказывается не результатом стечения обстоятельств и дефектов государственных деятелей, а следствием распространения норм работы ЦРУ на официальную политику Вашингтона. Обо всем этом, особенно в связи с Уотергейтом, было сказано в США немало неприятных слов по поводу вашингтонских порядков.

Конечно, после редакторской правки. А вот уже упоминавшаяся неопубликованная диссертация американского исследователя о риторике президентов Джонсона и Никсона касательно войны во Вьетнаме завершается просто и сурово:

«Самый ужасающий побочный продукт нечестности правительства – полное отсутствие раскаяния. Заявление, которое изобличается как ложное, объявляется Белым домом „недействительным“, сознательная ложь перед сенатом – „ошибкой“. Правительство, считающее себя выше закона во внешних делах, скоро обращается к нацистской тактике в делах внутренних. В результате „Большая ложь“ стала составной частью американской системы правления, и обычный гражданин ныне не защищен от преступных посягательств правительства… Одну и ту же риторику использовали, ввергая страну в войну во Вьетнаме и вытаскивая ее из преступной трясины Уотергейта. Пикантная ирония в том, что президент Никсон воскресил риторику, которая в конечном счете развалила великое большинство, шедшее за Джонсоном, а особенно смехотворно: примитивная и серая риторика, бесконечно вращающаяся в том же круге, дает возможность успешно, без конца обманывать большинство народа» [141].