Он решил, что они просто боятся.

– Э-э… – повторил он.

– Не напрягайся так, с нас хватит самого незначительного волшебства, – съязвила Друэлле, наблюдая, как его губы кривятся в пароксизме страха и беспокойства.

Повинуясь ее знаку, пара дриадов подступила ближе.

Заклинание воспользовалось моментом и вскочило во временно покинутое Ринсвиндом седло его сознания. Устроившись там поудобнее, оно вызывающе оскалилось.

– Я знаю одно заклинание, – устало сказал он.

– Неужели? Так произнеси его, – предложила Друэлле.

Ринсвинд несколько сомневался в том, что он посмеет это сделать. Заклинание пыталось завладеть его языком. Он мужественно сопротивлялся.

– Ты шкажава, што можешь читать мои мышви, – невнятно проговорил он. – Пвочитай их.

Она шагнула вперед, насмешливо глядя ему в глаза.

Но тут же улыбка замерла на ее губах, и она отшатнулась, закрываясь руками. Из ее горла вырвался звук, исполненный беспредельного ужаса.

Ринсвинд оглянулся вокруг. Остальные дриады тоже отступили. Что он сотворил? По-видимому, нечто ужасное.

Однако волшебник из личного опыта знал, что это преимущество временное – очень скоро вселенная восстановит утраченное равновесие и снова начнет измываться над ним. Недолго думая он попятился, проскочил между составляющими магический круг дриадами и обернулся, чтобы посмотреть, что Друэлле будет делать дальше.

– Взять его! – закричала она. – Уведите его подальше от дерева и убейте!

Ринсвинд метнулся прочь.

Через фокус круга.

Вспыхнул ослепительный свет.

Наступила внезапная тьма.

Расплывчатая Ринсвиндообразная фиолетовая тень сжалась в точку и, мигнув, исчезла.

Исчезло вообще все.

Хрун-Варвар бесшумно крался по коридорам. Свет, падающий сверху, был настолько фиолетовым, что казался почти черным. Легкое замешательство прошло. В святилище правила магия, и это все объясняло.

Это объясняло, почему он, проезжая через мрачный лес, вдруг увидел у обочины сундук, крышка которого была зазывно приоткрыта и выставляла напоказ большое количество золота. Когда же Хрун соскочил с лошади, чтобы забрать сокровища, сундук неожиданно выпустил из-под себя ноги и порысил в лес, чтобы через пару сотен ярдов остановиться снова.

Погоня длилась несколько часов, но в конце концов Хрун потерял ящик в этих освещенных дьявольским светом туннелях.

В целом неприятная резьба на стенах и время от времени попадающиеся на пути расчлененные скелеты ничуть не путали Хруна. Отчасти это объяснялось тем, что он не мог похвастаться особой сообразительностью, да и воображение у него начисто отсутствовало. Кроме того, странные барельефы и опасные туннели были для него в порядке вещей. Он провел в подобных передрягах значительную часть своей жизни, отыскивая золото, демонов или страдающих девственниц и освобождая оных от хозяев, жизни и, по меньшей мере, от одной из причин их страданий.

Полюбуйтесь, как мягко Хрун прыгает мимо подозрительного входа в туннель. Даже в фиолетовом свете его кожа отливает медью. Его особу украшает большое количество золота в форме ножных и ручных браслетов, но в основном он обнажен, если не считать набедренной повязки из шкуры леопарда. Эту шкуру он раздобыл в насыщенных испарениями лесах Очудноземья, прикончив ее владельца голыми зубами.

В правой руке Хрун сжимает магический черный меч по имени Кринг, который выкован из молнии и обладает душой, но терпеть не может ножен. Хрун украл этот меч всего три дня назад из неприступного дворца архимандрита Б'Итуни и уже жалел об этом. Кринг начинал действовать ему на нервы.

– Говорю тебе, он свернул в последний проход справа, – прошипел Кринг голосом, похожим на скрежет железа о камень.

– Замолчи!

– Я только сказал, что…

– Заткнись!

А в это время Двацветок…

Заблудился. Впрочем, это он и сам понял. То ли здание было гораздо больше, чем казалось с виду, то ли он забрался в какое-то громадное подземелье, хотя ни по каким ступенькам вроде бы не спускался… То ли внутренние размеры храма напрочь отказывались подчинятсься основному правилу архитектуры – судя по всему, изнутри храм был больше, чем снаружи. И к чему эти странные светильники? Они имели форму восьмигранных кристаллов, закрепленных через равные промежутки на стенах и потолке. Неприятное свечение, исходящее от них, не столько озаряло, сколько подчеркивало темноту.

«А тот, кто вырезал на стене эти барельефы, – подумал добросердечный Двацветок, – вероятно, слишком много пил. Годами».

С другой стороны, это было захватывающее место. Создавалось такое впечатление, что строители храма буквально повернулись на цифре восемь. Пол представлял собой сплошную мозаику из восьмиугольных плиток, стены и потолки коридора были переломлены так, что, если сосчитать все плоскости, у коридора получалось восемь граней. Даже камни, выглядывающие из-под штукатурки, были восьмигранными.

– Мне это не нравится, – заметил бес-живописец из своей коробки, висящей у Двацветка на шее.

– Почему? – осведомился турист.

– Здесь жутко.

– Но ты же демон. Откуда тебе знать, что жутко, а что – нет? Что такое «жутко» для демона?

– Ну, – осторожно сказал бес, боязливо оглядываясь по сторонам и переминаясь с когтя на коготь. – Вещи. Всякие штуки.

Двацветок смерил его строгим взглядом.

– Какие вещи?

Бес нервно кашлянул[7].

– О, вещи… – с несчастным видом сказал он. – Дурные вещи. Вещи, о которых не говорят, – вот что я пытаюсь донести до тебя, хозяин.

– Жаль, Ринсвинд куда-то запропастился, – устало покачал головой Двацветок. – Он бы что-нибудь придумал.

– Это он-то? – презрительно переспросил бес. – Он бы носа сюда не сунул. Волшебники на дух не переносят число восемь.

Он виновато прихлопнул лапой рот.

Двацветок посмотрел на потолок.

– Что это было? – осведомился он. – Ты что-нибудь слышал?

– Я? Слышал? Нет! Ничего! – отказался бес и, юркнув в коробку, захлопнул дверь.

Двацветок постучал по ней. Дверка приоткрылась.

– Как будто камень покатился, – сообщил турист.

Дверь с грохотом хлопнула. Двацветок пожал плечами.

– Наверное, здание разваливается на куски от старости, – сказал он сам себе и, поднявшись на ноги, крикнул: – Эй, здесь кто-нибудь есть?

«ЕСТЬ, Есть, есть», – ответили темные туннели.

– Э-ге-гей! – попробовал он.

«ЭЙ, Эй, эй».

– Я точно знаю, что здесь кто-то есть, я только что слышал, как вы играете в кости!

«КОСТИ, Кости, кости».

– Послушайте, я всего лишь…

Двацветок резко замолчал. Причиной этому была яркая светящаяся точка, внезапно возникшая в нескольких футах от его глаз. Она быстро росла и через пару секунд превратилась в крохотную, многокрасочную человеческую фигурку. На этой стадии она начала издавать звук, или, скорее, это Двацветок услышал звук, который она издавала все это время. Он был похож на осколок крика, растянутый на одно долгое мгновение.

Очень быстро переливающийся всеми цветами радуги человечек вырос до размеров куклы – между полом и потолком медленно кувыркался искаженный, изломанный силуэт. Двацветок спросил себя, почему ему в голову пришли слова «осколок крика»… и пожалел об этом.

Фигурка начала походить на Ринсвинда. Рот волшебника был открыт, а лицо освещено светом – чего? Чужих звезд, поймал себя на мысли Двацветок. Звезд, которых люди обычно не видят. Он вздрогнул.

Поворачивающийся в воздухе волшебник достиг половины человеческого роста. Потом он принялся увеличиваться быстрее, после чего все вдруг смешалось. Последовал порыв ветра, негромкий взрыв. Ринсвинд с криком свалился наземь, крепко ударился об пол, задохнулся, перекатился и, обхватив голову руками, свернулся в тугой комок.

Когда пыль улеглась, Двацветок осторожно протянул руку и похлопал волшебника по плечу. Человек-шар свернулся еще плотнее.