Момент, когда эта молния ударила в грудь безволосого, каким-то образом “вывалился” из пространственно-временной ткани, во всяком случае, ею пропустил даже Волк, не говоря уж обо всех остальных. Прозвучал тихий хлопок, а затем длинные лезвия материализовались внутри грудной клетки гладиатора. Тот не успел и рта закрыть, как, отброшенный силой удара, полетел в обратном направлении. Сандалии оторвались от твердой поверхности, Тело приняло горизонтальное положение. Путь его отмечали крошечные кровавые капли — вырываясь из трех глубоких ран, они повисли в воздухе дисперсной полосой с такой непринужденностью, будто бы законы гравитации были не для них вовсе писаны…

А затем время сорвалось с катушек.

Действительность вернулась к своему обычному ритму. Звуки ворвались в черепную коробку Курта, словно вой набирающей обороты турбины. Образы атаковали глаза, по оптическим нервам продрались непосредственно в мозг. Восприятие пульсировало нестерпимым спектром красок, от которых Курт был избавлен в течение некоторого времени. Помимо того, каким-то образом он успел позабыть, что привык ежесекундно обрабатывать гига— и мегабайты бесполезной информации, а не только то, что нужно. Реальность была слишком быстрой и шумной. Запахи пробирались в ноздри, терзали рецепторы насыщенностью оттенков. Над Ямой, как оказалось, висел густой и тошнотворный запах человеческой крови.

“Убей! Убей! Убей!” — продолжал кто-то истошно скандировать. Но и он заткнулся через несколько секунд.

Повисла тишина.

Курт посмотрел на гладиатора, к которому вернулся трезубец. Но на этот раз стальная рукоять торчала из крепкой груди и качалась из стороны в сторону — в такт угасавшему дыханию. Три лезвия обрамляли кровавые лужицы, собравшиеся в ямках меж ребер. Но и там кровь не задерживалась, стекая на песок уверенными струйками. Сами же пробоины едва слышно булькали и пузырились — легкие травили воздух.

Задрав голову, Курт огляделся. Безволосые, храня полное молчание, таращились на победителя. Таран улыбался — широко и торжественно. Только сейчас Волк сообразил, что боль в шее исчезла.

Затем грянули аплодисменты.

Так Волк стал легендой — с первого боя.

Он проснулся знаменитостью и даже не подозревал об этом. Слухи о новом бойце Тарана, и без того известного, поползли по Клоповнику. Они проникали в самые глубокие норы, щели и каверны, тревожили обитателей и вызывали интерес даже у самых равнодушных. Волк — гладиатор? Такого еще не бывало.

Клоповник кипел от обилия противоречивых слухов. Новости здесь, как в средневековье, передавались преимущественно вербально, с быстротой, до которой было далеко даже Сети с ее формальностями и скрытым контролем. Но зато, переходя от одного к другому, информация неизбежно искажалась. Что-то приукрашивали, а что-то забывалось. Те немногие счастливчики, которые лично присутствовали на “эпохальном представлении”, выступали в роли просвещенных и осведомленных знатоков. Кое-кто, обладавший даром рассказчика, собирал большие аудитории, где любой желающий мог узнать “обо всем этом из самых первых рук” за весьма умеренную плату. Частенько, впрочем, из толпы звучали обвинения в плагиате, вранье либо же и вовсе крики типа “Ты там никогда, поди, и не бывал?!”. Создавалось впечатление, будто такие моменты публика обожала больше всего: все, давясь от хохота, наблюдали, как представители конкурирующих фирм лупят друг друга почем зря.

Узнай Волк об этом, он бы сильно удивился. Он знал только о том, о чем Таран рассказывал сам. В первые два дня тот, как правило, только бурчал, хотя и не мог скрыть торжества. Причиной же такого неудовольствия служило то, что Страйкер все-таки потянул лапу, которой совершил свой феноменальный бросок. Это болезненное обстоятельство всплыло наутро, когда Волку с трудом удалось почистить зубы. Тем не менее жаловаться было не в его привычках, тем более ненавистным тюремщикам. Он отправился на тренировку.

При первой же атаке Хэнк понял что к чему. Он долго ворчал и поручил одному из гладиаторов, к которому Курт относился более-менее лояльно, осмотреть поврежденную лапу. Когда же осмотр не выявил чего-либо серьезного, Таран облегченно вздохнул. Он велел перевязать лапу теплой тканью и строго-настрого запретил Волку нагружать ее без нужды. “Лишний повод потрудиться левой, — ворчал безволосый, — она у тебя хромает… Вчера ты едва не промазал, локоть нужно держать…”

Таким образом, Курт был благодарен правой конечности за то, что почти четверо суток провел в относительном покое. Тренировки длились всего два часа, после чего узника препровождали в обход “качалки” обратно в камеру. Волк хотел было и дальше симулировать, но провести Тарана было не так-то просто. На пятый день, когда боли в мышцах практически прошли, безволосый сразу же распознал обман: “Ишь ты, хитрец… Зря ты так”.

В Клоповнике Яма была далеко не единственная. По утверждениям Тарана, все остальные представляли собой не что иное, как бывшие сортиры. Однако гладиаторские бои происходили не только в этом квартале, полновластным хозяином которого, по сути, являлся сам Хэнк Таран. Имели место и, так сказать, “выездные встречи”, как случай с Джоном Клинком. Именно на эти мероприятия Таран и рассчитывал, потому как опасался вывозить бесценного пленника куда-либо за пределы Подворья. Это было слишком опасно, да и не имело особого смысла.

Поэтому Таран стал куда-то часто отлучаться, пропуская порой даже тренировки “волчонка”, приобрел портативный терминал с выходом в Сеть, а также долго беседовал с кем-то по видеотелефону. За считанные дни в его поведении появились замашки дельца, ведущего ответственные переговоры о подписании дорогого контракта.

Так, по сути, и было. “Подняв” первые деньги, Таран искал “волчонку” новых противников. Вот только незадача, местные промоутеры не спешили, боясь прогадать. Хэнк перехитрил самого себя — первый выход Волка на арену оказался чересчур эффектным. Подобного не ожидал никто. Всем было крайне любопытно, но никто не собирался рисковать понапрасну собственными людьми и деньгами… В первую очередь, конечно, хозяева других гладиаторских школ. Деньги и люди были напрямую связаны друг с другом, потому как являлись действительно их “собственными”…

С этими-то субъектами Таран и вел переговоры, вот только все, по его утверждениям, “юлили и прыгали, будто кошка на раскаленной сковородке, которой сделали скипидарную клизму…”. Другими словами, на предложения Тарана откликались, однако весьма осторожно и сдержанно. Информации не хватало катастрофически. Бой с парнями Клинка был не столько зрелищным, сколько скоротечным. На следующий день и впрямь понадобилось много песка. И потому большая часть конкурентов Хэнка по “гладиаторскому ремеслу” с нарочитой любезностью расшаркивались друг перед другом, охотно уступая право первого хода коллегам… Никто не стремился лезть в волчье логово, предварительно не разведав обходных путей. По слухам, были сделаны предложения даже Лысому Хью, если вернее, то небезызвестным Хмырю и Шилу. Неразлучной парочке, разумеется, пришлось изображать хорошую мину при плохой игре, — ни тот и ни другой не желал повторения предыдущего опыта, когда оба чудом вырвались из волчьих когтей…

В общем, дела обстояли не слишком хорошо, но Тарана это испугать не могло. Он сам рассказал обо всем этом Курту. Вероятно, больше рассказать было некому.

Как бы там ни было, своей промежуточной цели Хэнк добился — школа Клинка потерпела сокрушительное поражение. И, по словам самого Тарана, “оказалась в такой глубокой заднице, что выковырять ее оттуда не сможет самый искусный нанохирург. Стивенсон лишился четырех лучших бойцов и, само собой, немалой суммы денег. Но это в конечном счете были пустяки. Бойцов можно обучить, а деньги — заработать. Гораздо сложнее дело обстояло с репутацией, которая, по словам того же Тарана, “подмокла настолько, что ее и микроволновка не спасет…”

Гладиаторский бизнес в Клоповнике, да и где бы то ни было еще был весьма специфическим и тонким занятием. В нем, как на арене, выживал сильнейший. Тот, кто сделал неверную ставку или положился не на того воспитанника (что, впрочем, одно и то же), рисковал вылететь из этого бизнеса, будто пробка из бутылки с шампанским. Школа Клинка более не будет пользоваться прежним авторитетом, по крайней мере, какое-то время. Подлатать репутацию очень и очень непросто.