— О, шипучка! — воскликнула девочка, открыв одну из бутылок. — Может, побрызгаемся?

— Боюсь, что раз мы вступили в Заговор, то по закону уже не являемся детьми, — серьезно возразил Че, — а значит, не должны подавать дурных примеров. И вести себя за столом обязаны как следует.

— Жаль, — печально вздохнула Дженни, — хотя, наверное, ты прав.

Через некоторое время Гвенни вернулась к друзьям с палочкой в руке.

— Мне надо ее опробовать, — заявила она, направляя палочку на Дженни. Та немедленно поднялась в воздух.

Потом Дженни опустилась, и палочка указала на Че. Кентавр взлетел, описал небольшой круг и приземлился на все четыре копыта. Инструмент действовал безупречно.

— Теперь надо испытать ее на Горбаче, — сказала Гвенни — Удовольствия это не сулит, но надо прибрать его к рукам поскорее, пока он не сообразил, что я вернулась и могу попытаться ему помешать. Мама проследит за тем, чтобы дети не выходили в тоннели, пока мы не уведем Горбача под Горб. А сейчас она укладывает для нас торбы с припасами и снаряжением.

— Перекуси, — предложил Че. — Возможно, следующий случай выпадет нам нескоро.

Подкрепившись, Гвенни направилась по петляющим тоннелям к покоям Горбача.

— Он сидит в своей пещере, объедается выпечкой и ждет не дождется завтрашнего дня. Надеется, что его провозгласят вождем, — сказала она. — Думаю, ему еще неизвестно о моем возвращении, да он и не слишком этого опасается. Считает, что у него есть оружие, обеспечивающее победу.

— Так оно и есть, — сказал Че. — Но мы постараемся его обезоружить.

Гвенни шла впереди, за ней с котом на плече следовала Дженни, а замыкал шествие маленький кентавр. Все понимали что дело им предстоит далеко не самое приятное.

Когда спутники увидели гоблинов, кативших по тоннелю бочку варенья и тащивших корзину печенья, им не пришлось гадать, кому все это предназначается. Они пристроились за носильщиками и проникли в комнату вместе с ними.

Посреди комнаты на куче всяческой выпечки сидел мальчишка лет двенадцати. Набирая полные пригоршни, он подбрасывал печенье в воздух и смеялся, глядя, как оно крошится, падая на пол Должно быть, он, слопав сколько мог, изводил оставшееся, чтобы никому не досталось. Поступать так мог только настоящий поганец, но этот Горбач и был самым распоганым поганцем.

— Привет, — сказала Гвенни, подходя к нему. — Я пришла, чтобы положить конец твоим безобразиям.

— О, привет, сестренка, — хмыкнул он. — Хочешь знать, что я о тебе думаю?

— Нет, не хочу. Пойдем лучше со мной.

— А я все-таки скажу. Ты… — и он промолвил ОЧЕНЬ ПЛОХОЕ СЛОВО.

Такое плохое, что у проходившей мимо гоблинши захватило дух, у многих печенюшек загнулись края, у привычного ко всему гоблина-мужчины отвисла челюсть и даже принадлежавшая к совершенно иной культуре Дженни испытала приступ тошноты Надо сказать, к чести Гвенни, она ухитрилась не покраснеть Как понял Че, она была настолько озабочена угрозой будущему Горба, что не восприняла истинное значение услышанного. А вот Че воспринял, хотя раньше, разумеется, ничего подобного не слышал Теперь это слово намертво засело в его сознании, хотя он, конечно, никогда не собирался его произносить. Будучи причастным ко Взрослой Тайне, он смог выдержать потрясение, но прекрасно понял, какое ужасное воздействие может оказать такое слово на неокрепшие детские души. А ведь паршивец Горбач наверняка заучил их целую прорву.

— Я тебя по-хорошему прошу, — невозмутимо проговорила Гвенни. — Пойдем со мной и перестань говорить гадости.

— Гадости? — осклабился Горбач. — Это разве гадости? Настоящих-то ты еще не слышала.

— Братец, я тебя прошу…

— Ты мне надоела Теперь держись.

Он набрал воздуху, разинул рот и заорал:

— …!"

Это слово оказалось еще гаже предыдущего. Печенюшки обуглились, от них стали подниматься струйки вонючего дыма. Гоблинша, только-только оправившаяся от первого потрясения, зашаталась и едва не упала. Гоблины-мужчины принялись ухмыляться: гадости были им по праву и такой вождь, пожалуй, пришелся бы по вкусу. Че замутило, а Дженни слегка позеленела.

— Ну что ж, я тебя предупреждала, — проговорила Гвенни. Голос ее звучал ровно, но по напряженному лицу Че понял, каких усилий стоила ей эта кажущаяся невозмутимость. Взмахнув палочкой, она указала на паршивца, и тот, рассыпая крошки, поднялся в воздух.

— Эй! — завопил он. — Где ты взяла эту штуковину?!

— У моей мамы, где же еще, — Гвенни повела палочкой в сторону, и Горбач поплыл в том направлении.

— Прекрати сейчас же! — завизжал он. — Ты не смеешь меня подвешивать! Ты вздорная девчонка, а я без пяти минут вождь!

— Глупости, — спокойно ответила. Гвенни — Я старше тебя, и являюсь дочерью гоблинатора и его законной жены. Таким образом, я являюсь наследницей первой очереди и имею перед тобой неоспоримое преимущество. По закону и обычаю вождем буду я. А ты, хочешь того или нет, сейчас отправишься со мной.

— Нет! Ни за что! Эй, стража! Посадить ее в темницу!

Однако ни один стражник даже не почесался. Гоблины прекрасно понимали, что претензии Гвенни вполне оправданы и не хотели открыто выступать против законной наследницы. Конечно, им очень нравились гадкие слова, однако, будучи взрослыми, а стало быть, участника ми Заговора, они вовсе не хотели, чтобы дети узнавали нечто подобное раньше времени. Короче говоря, гоблины-стражники предпочитали до поры ни во что не вмешиваться.

Разъяренный Горбач со всей мочи проорал несколько ОЧЕНЬ ГРЯЗНЫХ слов. Кучка печенья превратилась в мерзкую жижу, и все находившиеся поблизости побледнели, однако, будучи взрослыми, устояли. И тогда паршивец выкрикнул НАИМЕРЗЕЙШЕЕ СЛОВО.

Желудок Че скрутило узлом, Дженни сделалась зеленее зеленки, Гвенни стиснула челюсти так, что у нее побелели скулы, но палочку удержала, и ее верещащий, бранящийся и плюющийся братец выплыл в дверной проем.

Поскольку она еще не вполне освоилась с инструментом, мальчишку бросало из стороны в сторону, но ей удалось вывести его наружу, не задев им о косяк или стену.

— Помогите! — вопил Горбач. — Похищение! Она похищает будущего вождя! Остановите ее!