Имоджин не сводила с него взгляда. Фицроджер казался таким же высоким и смуглым, как тогда, когда она увидела его в первый раз в Кливе. Тогда он сек провинившихся стражников.

– Ты признаешь, что я должен тебя высечь? – спросил ее Тайрон.

Она кивнула головой, потом ей удалось выдавить из себя несколько слов:

– Да, милорд.

– Прав ли я, что, когда ты собиралась ударить меня по голове камнем, ты понимала, что тебя позже ждет за это наказание?

– Да, милорд.

– Тогда мне не стоит разочаровывать тебя, – сказал Фицроджер.

Просвистел кнут, и Имоджин резко перевела дыхание после огня, ожегшего ей спину. Она смотрела вперед, все еще прижимая к себе крест, и молила Богородицу, чтобы ей хватило сил выдержать наказание.

Фицроджер отошел от нее и бросил кнут на стол.

Потом он повернулся лицом к залу и к ней. – Дальнейшее обсуждение степени ее вины будет продолжено наедине между мной и моей женой. Но если происшедшее здесь будет обсуждаться у вас дома, вы, господа, сможете сообщить вашим женам, что леди Имоджин была публично высечена за ее грехи.

Шум в зале все нарастал. Наконец поднялся один сердитый рыцарь.

– Я считаю, что это недостаточное наказание. Вы простили ей ее проступок! Если Фицроджер не может выпороть свою жену здесь перед нами, я могу сделать это вместо него!

– Любой человек, причинивший вред моей жене, станет отвечать передо мной за совершенное!

Все замолчали, а поднявшийся мужчина опустился на свое место.

Фицроджер внимательно осмотрел зал.

– Присутствует ли здесь кто-нибудь, кто выскажется против принятого мною решения? Я буду счастлив разрешить это разногласие с помощью меча.

Промолчали все, и это было неудивительно. В его голосе Имоджин явно почувствовала ярость и желание убивать. Она чуть было не потеряла из-за этого сознание, потому что боялась, что вся его злоба потом будет направлена против нее.

Фицроджер резко поднял Имоджин на ноги.

– Тогда будем считать, что в глазах всей Англии моя жена восстановила свою, честь и впоследствии к ней будут соответственно относиться.

Он поклонился королю.

– Согласно вашей воле, мой господин! Генрих нахмурился, но сказал:

– Так оно и будет, но я сам являюсь мужем, и мне кажется, что для всех станет лучше, если отсюда не станут просачиваться слухи о случившемся, чтобы не заразить подобной вольностью всех женщин Англии!

Имоджин тут же подумала, что немного подобной «заразы» могло бы принести большую пользу всем, но она торопливо опустила глаза долу и решила не открывать рта ни в коем случае. Видимо, она сделала это не слишком быстро.

– Тай, уведи свою жену, – недовольно заявил король. – И научи ее вести себя как положено. И захвати с собой кнут. Мне кажется, что он тебе еще пригодится.

Фицроджер молча шел впереди, а Имоджин тихо и робко следовала за ним. Ее нервировало, что он на ходу похлопывал себя по ноге кнутом. И еще она волновалась, глядя, как Тай прихрамывал. Неужели он теперь все время будет хромать, подумала Имоджин.

Когда они вошли в главную башню, Имоджин огляделась вокруг, вспоминая сцены былой боли и ссор. Ее поражало, как сильно изменилась она сама и вся ее жизнь с тех пор, как она покинула эти стены.

Имоджин посмотрела на мужа, одетого с головы до пят во все черное, увидела его сердитое лицо, и у нее задрожали колени.

Тайрон отошел от жены и повернулся к ней лицом, не выпуская из рук хлыста. Его глаза сверкали от ярости.

– Ты была не права. Скажи мне это. Имоджин попыталась проглотить слюну в горле.

– В глазах людей я не права. Я это знаю.

– Я предупреждаю тебя, Имоджин, что с удовольствием отлуплю тебя.

Потом он вспомнил, что в руках у него находится хлыст.

Он отшвырнул его, и тот с шумом упал на пол. Имоджин чуть было не упала в обморок от облегчения.

– Ты хотя бы понимаешь, сколько неприятностей было у меня из-за тебя? Ты разбередила самую больную рану в сердце Генриха – манию проповедовать справедливость. И мне пришлось применить все свое искусство уговаривать и даже где-то надавить на него, чтобы все разрешилось так легко. Ты понимаешь это?

Имоджин кивнула головой. Она тщетно старалась, чтобы у нее не дрожали губы, пока муж отчитывал ее.

– Мне так жаль, – сказала она.

– Чего тебе жаль? Объясни мне. Она посмотрела на Тайрона.

– Мне жаль, что ты злишься на меня, – призналась Имоджин. Тайрон захохотал.

– Ты, как всегда, слишком честна. Это твой врожденный грех.

– Ты предпочитаешь, чтобы я не говорила правду?

– Конечно, этим бы ты значительно облегчила мне жизнь.

И у Имоджин потекли две слезинки по щекам. Она торопливо их смахнула с лица и захлюпала носом.

– Клянусь священной чашей Грааля, Имоджин, – было видно, что ярость его немного утихла, – я не злюсь на тебя за то, что ты такая правдивая. Хотя если бы ты дала клятву на суде, то все было бы гораздо проще.

Имоджин гордо приподняла подбородок.

– Фицроджер, я больше не могу давать ложные клятвы, – грустно заметила она. – Мне было так больно…

– Моя слишком честная амазонка. Тайрон глубоко вздохнул и продолжил:

– Имоджин, неужели ты все еще не поняла, что жизнь – это борьба, где идут в ход и ногти и зубы, а не чудесная сказочка про принцесс и их верных паладинов?

Она отрицательно покачала головой, а Фицроджер принялся расхаживать по комнате.

– Я боюсь за тебя! Ты мне напоминаешь меня самого, когда мне было тринадцать лет и я предстал перед Роджером Кливским и стал перечислять все его грехи! Конечно, я был прав, но как мне пришлось страдать после этого!

Она заглянула ему в глаза.

– Но ты был прав!

– Не забывай, чем обернулась для меня эта правда!

– Я ничего не забыла! Ты спас меня, мой паладин!

– Имоджин, я никакой не паладин!

– Для меня ты именно такой. Ты пытался спасти меня от моей глупости с того самого момента, когда я ударила тебя, разве я не права?

– Значит, ты меня раскусила, да? Имоджин не сводила с него взгляда. Тайрон раздраженно сказал ей:

– Как только я пришел в себя, то сразу понял, что у нас возникли проблемы. Теперь мне кажется, что было бы лучше, если бы Ренальд не возил тебя в Клив. Это был бы более умный маневр, но твоей шкуре тогда пришлось бы нелегко!

Он почти сладострастно посмотрел на плетку, а потом на жену.

– Но мне тоже тогда казалось, что тебе лучше оставаться в Кливе, пока я не решу все для себя. Я надеялся, что, когда будет взят замок Ворбрика и Генрих поймет, какое там творилось зло, он хоть немного смягчит свой гнев. Но все оказалось не так. Он решил, что в нашей стране будет торжествовать только справедливость.

– Признаюсь, что меня не волновало то, что был убит Ворбрик. Я очень боялась, что ты меня бросишь за то, что я ударила тебя.

Лицо Тайрона сразу стало серьезным.

– Я никогда не оставлю тебя, Имоджин. Он произнес это весьма строго, но она была рада услышать такие слова.

– Спасибо за то, что ты постарался расхлебать заваренную мною кашу.

– Я не мог поступить иначе. Ведь ты моя жена.

Он продолжал говорить с ней довольно сухо.

Имоджин была готова расплакаться. Неужели это все, что он испытывал к пей? Просто обычная заботливость?! Неужели навсегда угасли те чувства, которые так сблизили их в пещере? Те напряженные часы страха и опасности стали самыми прекрасными мгновениями всей ее жизни! Она посмотрела на плеть. Рели это поможет ей вернуть расположение Тайрона, то она сама подаст ему ее, стоя на коленях.

– Но ведь ты спаслась от серьезных обвинений с помощью ума и сметливости! – Фицроджер вдруг застонал. – Господи, у меня сердце ушло в пятки, когда ты обернула слова Генриха против него самого.

– Это было опасно? Мне так не показалось. Но я больше ничего не смогла придумать. Я так боялась.

– Имоджин, неужели ты не поняла, что я никогда не допущу, чтобы ты страдала по-настоящему?