Она сосредоточилась на этой мысли. На красной кнопке панели. На точке своей жизни. На…

Где-то там был перелом, отстранённо подумала она. Где-то был перелом моей жизни, и жизнь моя внырнула в иной шлейф от корабля, прорезавшего пространство. Что-то случилось, что нужно найти. В конце концов, не каждый может вернуться из смерти…

Она застыла. Это была даже не мысль – чётко прорисованная конструкция, готовая формула не из мозга. Да. Верно. Отнюдь не каждый возвращается сюда. Прямо скажем, один из… скольких поколений?

Впрочем, джедаи приходят призракам и голосами. Джедаи могут вернуться. По крайней мере, наладить связь.

О-ла-ла , сказал её собственный внутренний голос. Иронический и взрослый. Как бы нам вспомнить, что произошло между двумя кораблями? “Тантивом” и вот этим… личным кораблём Ноб. “Тантивом”, на котором она умерла…

Вспышка ярости была такой, что ослепила. Как же. Как безумно героично было умереть, отдав жизнь любимому человеку! А могли бы жить оба. И не мешать друг другу – жить.

Любовь, детка моя, по крайней мере, первый приступ любви, который классически называют этим словом, длится от силы года три…

Её бабка. Та, которая выпихнула её в политику. Приехала погостить к ним в деревню. Оглядела двух девочек. Солу и Пад. Про первую небрежно сказала: будет хорошей хозяйкой. А вторую увезла в Тид. Не слушая никаких возражений.

Таким образом, она вытащила её в большую политику и жизнь. Увезла из неподвижной провинциальной глади. Бросила в водоворот таких интриг и дел… Это было неплохо. Совсем неплохо. Она общалась на равных с такими людьми. Она училась на своих болячках. Она с размаху влетела в войну. Она помогла придти к власти Палпатину. Она… глупо сейчас рассуждать, а что было бы, если. Если бы она осталась там, в своей семье. Жила б до семнадцати лет в тихой заводи жизни… и, возможно, у неё были возможность и время думать, мечтать и формировать себя… самой. Скорей всего, она всё равно бы уехала в большой мир. Характер диктует поступки, поступки складываются в судьбу. То, что увидела в ней бабка, действительно существовало. Сила, самостоятельность, ум и энное количество талантов, которым было тесно в рамках деревни и семьи.

И ведь она невлюбчива. Нет. До двадцати четырёх лет – она, конечно, увлекалась порой кем-то. Но так, слегка. Ей, безусловно, нравилось внимание мужчин. В умеренных дозах. Вниманием можно было управлять. Это отточил у неё Палпатин. Вот в него бы – усмешка – она могла влюбиться. Личность. Но они познакомились, когда она была ребёнком, тем более он умел великолепно переводить отношения в рамки дружеских и деловых.

О, да. Конечно.

А ведь она бы могла стать третьей в их союзе. Если бы её так не повело. Ведь она – внимание – потеряла сразу двух своих мужчин. Которые должны были обращать внимание только на неё.

Выражено резковато. Но верно. Всё-таки у неё были очень доверительные отношения с канцлером. И это было прекрасно видно, что его интерес сместился на другого. Господи ты боже мой, сила ты моя великая. Ревность без примеси секса. Просто – ревность. Зачем?

В ней вдруг зазвучали строчки из читаной ещё в юности книги. Книги о любви. Её написала женщина… она не помнила её имя. Но помнила, как поразила её книга беспощадностью к себе. Беспощадностью бессознательной, это не было целью. Может, потому, что книга была честной? Восемнадцать лет, и комната в общежитии корусканткого университета…

Нет ничего более ужасного, более удушающего, клонящего к земле и вызывающего жуткий морок – чем любовь женщины. Ей мало быть рядом – ей надо стать для мужчины всем, расслабить его, лишить предназначения и дара, повязать по рукам и ногам сладкими узами...

Рядом с ней тепло – но в этом и опасность: узнав ласку тепла – как выйдешь на вечную стужу? Нет ничего ужасней любви женщины... Даже той, что ничего не требует. Ведь что нужно им? – чтобы мужчины вечно оставались их детьми, нуждающимися в помощи и защите...

Но разве мы умеем помочь – не поработив? Ах, это племя! Племя, считающее, что выше любви ничего нет!

... Пламя творчества – жестокое пламя. Жёстче, чем ожог безответной любви. Оно нуждается в ясности ума – и в свободе.

Ото всего.

И ото всех.

Так просто. И так ёмко. Хорошо бы помнить то, что читаем. Помнить не умом и даже не сердцем. Помнить формулой, вырезанной в душе.

Какой дурак сказал, что любовь возвышает и делает лучше? Сила великая, почему мы не можем любить – отдавая, а не беря? А если отдаём – то всего себя, а когда проходит приступ, требуем взамен такой же отдачи? Почему нам надо непременно завладеть , отдав , и почему наша голова, обычно способная видеть весь мир, фокусирует взгляд на единственном человеке? От которого возникает наркотическая зависимость, а без него – ломка? Любовь. Кому она нужна, эта любовь. Уж по крайней мере, не тем двоим, которым она оставила после себя прекрасные четверть века. И уж по крайней мере, не ей, которая из-за любви же предала, потому что… потому что вся любовь свелась к этому самому, примитивному, идиотскому, недостойному современной женщины и цивилизованного человека: почему ты меня не любииишь ???

А за что? И главное – зачем?

Нет, конечно, любовь должна быть другой… Интересно, какой? Назовите примеры. Назовите мне хотя бы один пример того, что зацикленность друг на друге вызывала положительный эффект… Почему бы нет? Если два существа взаимно лишены чего-то, то, наверно, при их соединении получается одно полноценное существо. Но когда два полноценных существа, вместо того, чтобы вытаскивать из себя и строить свою полноценность, начинает заедать друг на друге – это совсем другое дело.