– Прости, Маркус, – покаялся шут. – Я понимаю – мальчишество, если хочешь, дай мне еще раз. Мы были в городе, а кто там меня знает?
– Треть населения, – рявкнул Маркус. – Налюбовались на площади.
– Два месяца назад? Ты полагаешь, они способны узнать меня в лицо? У меня разве есть особые приметы? Я выделяюсь из толпы? Нет, Маркус, чернь уже забыла шута. А в общем… Прости. Я был неправ. Мне действительно хотелось побыть с ней вдвоем. Я постараюсь впредь не быть таким безрассудным. Правильно ты дал мне в ухо.
– Погоди, – остывая, пообещал Маркус, – вот когда до тебя доберется король, будет существенно хуже. А Делиену я свяжу и рот ей заткну, чтоб за тебя не заступалась.
– Не сердись, Маркус. – виновато попросила Лена, – мы должны были хоть записку тебе оставить.
– Уйди с глаз, а? Пока я тебе по мягкому месту не наподдавал.
Шут сделал большие глаза, да Лена и без него охотно поверила, поэтому шустро проскользнула в свою комнату, где долго-долго занималась туалетом в ожидании, пока не успокоится Проводник. Когда она рискнула высунуть нос, мужчин не было. Маркус обнаружился в спальне с книгой шута.
– Где он? – севшим голосом спросила Лена. Маркус отбросил книгу и успел перехватить Лену, пока она не ринулась на поиски шута. Вырываться из его железных рук было бесполезно, но Лена потрепыхалась и даже попробовала его укусить, то толстая куртка надежно защитила плечо… А ведь, пожалуй, об эти мускулы очень даже легко можно сломать зубы.
– Все? Утихла? Делиена, это для тебя нет законов и правил королевств. Для нас – есть. Мы подданные Родага и должны подчиняться его приказам. Ты не должна, а я и шут – должны. Особенно сейчас, когда он нас все-таки простил. Ты даже не представляешь, чего ему стоило простить шуту его выходку. Нарушая законы и приказы, мы должны принимать наказание. За все приходится платить. Даже за счастье побыть с тобой наедине. И тебе придется с этим примириться. Откровенно говоря, я даже рад, что шуту крепко влетит. Его это уму-разуму не научит, но ты – запомнишь и больше не позволишь ему так себя вести. Не волнуйся, голову ему не отрубят, в цепи не закуют и в крепость не посадят. Даже к позорному столбу не выставят. Ну что смотришь так жалобно? Все равно не выпущу.
– Что с ним сделают?
– Да уже, наверное, сделали. Ничего страшного. Выдерут. Поступил как мальчишка – накажут как мальчишку. Плакать собралась? Не вздумай себя винить, тебе бы и в голову не пришло уйти в город. Это была его идея… а уговаривать он умеет.
Открылась и закрылась дверь, и Маркус выпустил Лену. Шут виновато развел руками. Держался он неестественно ровно, но Лену отстранил:
– Не нужно. Ничего страшного. Надо сказать, Родаг был потрясен, когда я сам пришел и попросил наказания. Думаю, если б я этого не сделал, было б существенно хуже.
– Сидеть-то сможешь? – прагматично поинтересовался Маркус. – Карис хочет пригласить нас на ужин.
– Сидеть? Сидеть смогу. А Карис меня не отравит за то, что я Лену подверг опасности?
– Слабительного разве что подсыплет, – фыркнул Маркус. – Но это тебе только на пользу пойдет.
– На пользу?– запротестовал шут. – Да я и так худой!
Лена села на кровать Маркуса.
– Что за дикий мир? Как можно не ребенка, а взрослого человека выдрать?
– Плетью, – пожал плечами Маркус. – Плеть кожу не рвет, в отличие от кнута, от десятка плетей еще точно никто не умирал, и этот не умрет.
– Не умру, – подтвердил шут. – Зато осанка какая горделивая стала! Лена, ну ты только посмотри, как я держусь! Любой аристократ позавидует. Правда, барон Гарат? Кстати, а ты в самом деле барон?
– Как всякий Гарат, – пожал плечами Маркус. – Не подался бы в Проводники, был бы графом.
– Не был бы, – подумав, заявил шут. – Но на твоей могильной плите было бы написано: «Под камнем сим покоится доблестный граф Маркус Гарат, коего оплакивают любящие праправнуки». А рассказал бы ты Лене о второй эльфийской войне.
– Не хочу я ей о войне рассказывать.
– Надо, – как-то даже сурово произнес шут. – Чтобы не питала иллюзий относительно эльфов и их отношения к людям. Расскажи ей, что эльфы делали с пленными.
– Ничего не делали, – резко ответил Маркус, – потому что они не брали пленных. Города – брали, а пленных – нет. Вырезали всех. Но вырезали, а не скармливали собакам заживо. Я могу понять твое отношение к эльфам…
– У меня нет никакого особого к ним отношения, поверь, – перебил шут. – Я сам полуэльф.
– Человек ты, – покачал головой Маркус. – Просто человек. И что с того, что ты проживешь дольше и видишь дальше? А ты хочешь ее настроить против. Не надо. Она не дура, пусть разбирается сама. К тому же в Сайбии давно нет проблем с эльфами. На месте тех, кто напали на вашу ферму, могли быть и люди.
Шут сел рядом с Леной.
– Она не может забыть эльфов, – тихо проговорил он. – Ей жаль их.
– Мне их тоже жаль. Никто не заслуживает такой смерти. Зря Владыка сказал ей…
– Не сказал бы, может, сейчас собаки переваривали бы мои внутренности, – усмехнулся шут. – Он ничего зря не делает. Думаю, это была его благодарность. Не нам с тобой, сам понимаешь, а ей.
Лена закрыла лицо руками и, как мантру, начала монотонно повторять про себя: не плакать, не плакать, не плакать… Не очень-то она верила в волшебную силу своих слез, но верили они – циник Маркус и ни во что не верящий шут, поэтому Лена давилась то ли слезами, то ли воздухом и твердила заклинание «не плакать». Эльфов было даже не жалко. Она испытывала ни с чем не сравнимый ужас при мысли о том, что Лиасс, или его правнук, или Ариана не погибнут в бою, а попадут в плен живыми. Она видела воспоминание Лиасса отчетливее, чем свои собственные, и невольно представляла себе, как смотрят от косого креста глаза цвета морозного неба… И никуда и никогда не уйдет от нее эта чужая память.
Маркус почти насильно влил в нее полный стакан вина. Вот бы взять их обоих и привести в свой мир…
Совсем дура. Вот уж кто будет там чужим, так это шут со своей правдой. А она сама-то кому нужна? Папе с мамой. Ну, подруги будут вспоминать. А каково родителям? Не плакать… не плакать…
Оказывается, это она уже говорила вслух, чужим сдавленным голосом. Маркус гладил ее по спине, шут стоял на коленях у кровати и держал ее руки в своих. Никто никогда так о ней не заботился.
– Ты можешь вернуться, – сказал Маркус. – В любой момент. Хоть сейчас. Можешь остаться там, можешь сказать, что хочешь начать новую жизнь и уехать далеко-далеко. У тебя есть возможность выбора. Если ты уйдешь домой, мы оба поймем.
Домой. Уйти домой. В спокойный мир телевизионных страстей, очков с пластиковыми линзами и тесной дружественной обстановки пазика в час пик. Туда, где эльфы – придуманные персонажи со смешными ушами, шуты – понятие условное, а проводники разносят чай по купе. Где на казнь – мораторий, где короли только в далеких Англиях и Непалах, чтобы погулять в Бугринской роще, нужно сесть на автобус и проехать через мост, а не нанимать лодку. Где ни один мужчина за столько лет не сказал: да, Ленка, ты некрасивая и немолодая, но какая, к черту, разница, если ты мне нужна. Где собак не приучают к вкусу эльфийского мяса. Где есть живопись, опера и Стивен Спилберг, а на сцене не поют, а жалко сипят в микрофоны или прыгают козлами под фанеру.
– Останься, Лена, – умоляюще произнес шут. – В моей жизни наконец-то появился смысл. Не шикай на меня, Маркус, да, я только о себе думаю, а я и не хочу ни о ком больше думать. Лена, ты мне нужна, как никто никогда нужен не был. Я все сделаю, все, что ты захочешь, только не уходи. Лена, ведь я тебе нужен. Ты же понимаешь, что я тебе нужен.
– Ну зачем ты ее подталкиваешь, – укоризненно, но уж никак не осуждающе сказал Маркус. – Пусть бы она сама…
– Не может она пока сама. Ты разве не говорил, что она ни жизни не видела, ни смерти, ни любви? Так вот сейчас – видит! Ты считаешь, это ничего не стоит?
Лена одной рукой прижала голову шута к своим коленям, другой обхватила Маркуса за плечи и все-таки поплакала. Чуть-чуть. Слез и было-то всего ничего. Мужчины ее не трогали, дали успокоиться, а ей и правда после этих нескольких слезинок стало легче. Маркус крякнул и сообщил, что он пойдет отказывать Карису, но Лена остановила: не надо, все нормально, пойдем на ужин и вообще будем вести светскую жизнь. Маркус тут же придумал другой повод оставить из одних: «Ну пойду скажу, что мы придем». Шут сел на его место, обнял Лену, ласково, как ребенка, заставил прилечь, а сам просто сидел рядом и держал ее за руку.