— Так точно, господин Отец!

— Задание, безусловно, непростое, но если бы вам удалось что-нибудь выяснить я лично обещаю вам серебряный знак на шею.

— Благодарю вас, господин Отец!

— Идите. Ду Пини, который сейчас заведует у нас оххрами, уже предупрежден.

— Слушаюсь, господин Отец!

Все, все сделает он для этого замечательного аса, выведет на чистую воду Уна Топи и Лика Карка. Подонки! Подонки!

Ду Пини действительно был уже предупрежден. Он чуточку поморщился, увидев, что у охотника нет на шее знака, но взял себя в руки. Как-никак, сам Отец Гали Пун предупредил, чтобы он во всем помогал охотнику. Пожалуйста, он поможет, но неужели же он, ас первого сектора, носящий на шее золотой знак, не может сделать то, что сделает какой-то хам охотник…

— Скажите, господин Пини, — спросил Вер Крут, — по каким признакам можно судить о состоянии оххров, которые находятся в вашем подчинении?

— Общеизвестно, — скучным голосом сказал старший смотритель оххров, — что оххры ни в какой контакт не входят. Они просто обслуживают машину, и все. Они понимают то, что им говорят, но никогда еще не было случая, чтобы оххр ответил. Рано или поздно все они выключают поля, но почему они это делают или когда, объяснить никому до сих пор не удавалось.

— А как вы определяете, жив ли оххр или выключил поле? Так же, как мы, при помощи полеметра?

— Совершенно верно.

— А известно ли вам, господин старший смотритель, какова нормальная сила поля оххров?

— Я не совсем понимаю. Известно, что обычно оххры находятся в состоянии как бы спячки и становятся активными, когда им предстоит идти к машине, да будет благословенно имя ее.

— Вот-вот. Есть ли разница в напряжении поля в то время, когда оххр пребывает в спячке и когда он работает?

— Не могу вам сказать.

— С вашего разрешения, господин старший смотритель, я бы хотел измерить разницу.

- Ну что, Павел Аристархов сын, давайте подведем первые, так сказать, итоги. Все-таки, как ни говори, уже три дня на Онире. Какие у вас впечатления?

Иван Андреевич представил себе, что, будь он сейчас в старом своем земном обличье, он бы обязательно легонько хлопнул фельетониста по спине. Показал бы, что все понимает, что сам в таком же положении, что нечего вешать нос. Но Павел будто всю жизнь только и делал, что копался полем в чудовищной машине, управляющей всей жизнью планеты.

— Электронный фашизм.

— Хорошо сказано, Паша. Мне уже тоже не раз приходило в голову, что наука и техника сами по себе ни в какой степени не гарантируют социального прогресса. Вы что смеетесь?

— Да вспомнил, что мне Александр Яковлевич рассказывал. Беседу свою с одним оххром передавал. Оххр ему говорит, что мы, мол, узнаем других только для того, чтобы лучше познать себя, или что-то в этом роде. А наш Александр Яковлевич ему возражает. Это, говорит, банальная истина. И знаете, что сказал ему оххр?

— Нет. А что?

— Сама истина не может быть банальна, потому что она неисчерпаема. Банально может быть только ее понимание. Здорово сказано, а?

— Интересная мысль. А вы это к чему?

— Насчет науки и прогресса. Поразительное тут сочетание технических достижений и чисто фашистской регламентации и контроля над мыслями.

— Так ведь и достижения-то не их. Машину-то не асы построили, а привезенные оххры…

— Фашисты тоже, между прочим, старались выжать что могли из пленных, так сказать, мозгов… У, прямо дрожь меня пробирает от ненависти…

— Не горячитесь, Павел Аристархов сын. У меня и так впечатление, что мы немножко торопимся.

— В каком смысле?

— А в самом прямом. Надо, чтобы вся их машинная государственность развалилась постепенно, незаметно, по частям.

— А по-моему, Иван Андреевич, надо сразу сломать к чертовой матери эту машину, вызвать хаос.

— Ну, а такой маленький вопросик, который мы с вами уже не раз обсуждали: а имеем ли мы (мы — это мы и все оххры), имеем ли мы моральное право делать это?

— Но мы помогаем оххрам защитить себя от агрессии. К тому же нас ведь просили Ун Топи и Лик Карк. Они же асы.

— Асы-то они асы, но ведь, кроме них, на Онире могут быть и другие, кому нравятся здешние порядки. Так ведь, Паша?

— Мне не хочется обижать вас, Иван Андреевич…

— Откуда вдруг такая деликатность? — обиженно спросил редактор. — Вы мне на Оххре уже раз высказали, когда мы говорили об Осокиной…

— Я ж извинился, Иван Андреевич, вспылил… Разве я могу всерьез вас обидеть? Вы ж мой первый редактор, пособник фельетонных грешков…

— Ладно, ладно, чего уж… — пробурчал Иван Андреевич и подумал, что нашли они с Павлом не самое обычное место для выяснения отношений: какая-то конура на неведомой планете, в которой они валяются бесформенными тушами на полу и беседуют при помощи колебания полей.

— Так что, Иван Андреевич, будем считать, что мы не навязываем им свои порядки, а лишь помогаем братьям по разуму, потому что, по-моему, всегда надо помочь тому, кто восстает против тирании, предстает она в виде усатенького фюрера или суперэвээм. Мы, конечно, не знаем, как пойдет у них развитие, когда рухнет у них машинный фашизм, но я уверен, что у Лика и Уна найдется много единомышленников и Онир пойдет по пути социальной справедливости. Вы согласны?

— Если бы я не верил в это, Павел Аристархов сын, я бы, наверное, нашел себе более пристойное занятие, чем прикидываться оххром. Я верю в прогресс, Паша. Я абсолютно уверен, что Онир вырвется из мертвящей хватки электронного фашизма. Как там будет называться их формация, я не знаю, это слишком сложный вопрос, но наверняка это будет более гуманное общество, общество, не застывшее в кастовой неизменности, более демократическое общество, общество гораздо более человечное, что ли, хотя я понимаю, что слово «человечное» звучит здесь довольно странно. Кто знает, может быть, то, что происходит у них сейчас, это их революция, а?

— Вы историк, Иван Андреевич, вы это отлично сформулировали.

— Ну уж отлично, скажете тоже, Паша! Но, кстати, все-таки торопиться, по-моему, не стоит. Наверное, не следовало устраивать эту путаницу с их…

— …метаморфозами.