Лорен ахнула, как только его горячий язык прочертил дорожку между ее пышных грудей, а затем понизу вокруг каждой в отдельности. Она прижала его голову к себе, как только его губы обхватили ее бледно-розовый сосок и начали усиленно сосать, пока его пальца пощипывали другой. Ему хотелось довести ее до оргазма, как уже один раз, только поглаживая и стимулируя ее грудь, но он слишком жаждал ее сегодня вечером, чтобы довольствоваться только ее грудью.

Поэтому его губы продолжили путь вниз по ее животу и еще ниже, но Лорен каким-то волшебным образом удалось выбраться из-под него. Прежде чем он успел запротестовать, она убедила его замолчать, перевернувшись, и они оба оказались в идеальном положении «шестьдесят девять».

Несколько раз раньше они экспериментировали с этой позиции, и каждый раз Бен приходил к мнению, что лучше быть не может, чем двойные ощущения от ее сладкой, сочной киски, пока Лорен в этот же момент сосала его член, беря глубоко в горло. Ему не составило большого труда быстро довести ее до оргазма своим языком и пальцами, пока его член скользил между ее губами, когда она громко стонала от удовольствия. Он воспользовался ее состоянием, перевернув ее на спину на кровати, глубоко войдя внутрь, прежде чем она успела запротестовать.

И пока он закачивал свой безудержный член внутрь нее снова и снова, Бен понимал, что эти минуты выходили далеко за рамки простого траха. Хотя иногда секс с Лорен был жестким, непристойным и первобытным, он всегда, всегда чувствовал, что он был наполнен любовью с самого первого раза.

Он заставлял себя не закрывать глаза, чтобы видеть ее прекрасное лицо, сохраняя ритмичные толчки в ее тугую, влажную киску. Она смотрела на него своими зелеными глазами все еще отрешенным взглядом от оргазма, и была настолько чертовски потрясающей, совершенной, что его сердце защемило только от одной мысли, насколько сильно он в нее влюбился. И только почувствовав слезы, перемешивающиеся с потом со лба и стекающие по щекам, он закрыл глаза. Он не мог позволить Лорен увидеть свои слезы, увидеть, насколько он глубоко ее любит. Не потому, что он боялся, что она может счесть его слабаком или не мужчиной. Бен был вполне уверен в своей мужской силе, поэтому даже не беспокоился на этот счет. Нет, причина, по которой он не мог позволить ей увидеть его эмоциональный срыв, заключалась в том, что он боялся, что Лорен при ее врожденной чувствительности, заподозрит что-то неладное.

Однако он позволил появиться очередным слезам, когда кончил, его тело омывалось чистым, неподдельным удовольствием, по-прежнему находясь долгие, бесконечные секунды внутри нее. Не в состоянии контролировать свою реакцию, чтобы скрыть свою тоску, он понял, что это было настоящее прощание с ней, Бен уткнулся в ее шею, в надежде, что она не увидит его слез и примет их за пот, предполагая, что его сотрясает дрожь от силы оргазма, а не от беззвучных слез.

Почувствовав беспокойство Лорен и ее изящные тонкие пальчики, ласкающие его влажную щеку, проводя успокаивающие круги по его голой спине, он не мог позволить ей задавать вопросы или задуматься над происходящим. Вместо этого он поцеловал ее снова, обхватив ладонями ее грудь, потом сжал задницу, лаская ее бедра, пока она не застонала от удовольствия, и его член опять ответил на ее призыв.

Он хотел часами не выпускать ее, как будто за эту одну ночь хотел насытиться на всю свою оставшуюся одинокую жизнь, которая маячила впереди, без нее. Он целовал ее до тех пор, пока ее губы не стали припухлыми и красными, сосал соски, пока они не заболели, и покрывал каждый дюйм ее тела, проводя своей щетиной, отчего проявились красные полосы. И когда она наконец нехотя призналась ему, что у нее больше нет сил, он заменил свой член губами и языком, совершенно не беспокоясь, что она была еще мокрой и липкой от тех раз, когда он кончал в нее. Его яйца болели от многочисленных оргазмов, которыми он наслаждался, спина саднила во многих местах от ее ногтей, а его горло хрипело и щипало от криков удовольствия, которые они разделяли.

И когда Лорен окончательно была измождена, впав в глубокий сон, он еще долго держал ее в своих руках, не желая отпускать. В конце концов, потребовалась каждая унция его самоконтроля, чтобы он смог тихо, чтобы ее не разбудить, подняться с кровати, где он делил не только свое тело за последние десять дней.

Как можно тише, он оделся в те же джинсы и футболку, в которых и приехал сюда полторы недели назад. На самом деле, он так и не распаковал свои вещи за это время. Задумавшись он все же взял дорогую камеру Nikon, которой Лорен настаивала, чтобы он пользовался, фактически подарив ее ему. Если он заберет ее с собой, то будет еще большим халявщиком, чем уже был. Но с другой стороны, если он оставит ее, тем самым он отвергнет ее подарок, также, без радостно подумал он, как он отверг, (она придет именно к такому выводу) и саму Лорен.

Со злостью смахнув слезы, Бен поднял камеру и направил на спящую Лорен. Он не мог не улыбнуться, наблюдая в объектив, как она беззаботно растянулась, почти на половине кровати. Без вспышки, потому что боялся ее разбудить, он отщелкал полдюжины снимков, добавив к своей уже более значительной коллекции фоток Лорен, многие из которых отображали ее на разных этапах раздевания и даже в обнаженном виде, как и сейчас.

Он неохотно убрал камеру, бережно положив ее к своим вещам, затем бросил на нее взгляд в последний раз. Когда ему пришло время уехать из Огайо в колледж, у Бена даже мысли не возникло попрощаться с родителями, сводными братьями и сестрами, и друзьями. У него не было сожаления, никаких сентиментальных чувств, когда он закончил институт и распрощался со своими друзьями там. У Бена было мало настоящих друзей, с кем он постоянно бы поддерживал связь, и ни разу он не испытывал желания злоупотребить гостеприимством где-нибудь или с кем-либо.

Но когда он смотрел на эту женщину, которая будет для него единственной, неважно сколько еще пройдут через его жизнь и в следующие годы, сердце Бена разбивалось на тысячу крошечных кусочков. Он поцеловал ее, боясь снова прикоснуться к ней, страшась разбудить ее и все рассказать о своих благих намерениях, которые могут катиться ко всем чертям, потому что ему очень хотелось залезть обратно в постель к ней.

— Прощай, милая, — сокрушенно прошептал он. — Будь блестящей девочкой ради меня. Сияй ярко, ярче, чем звезды на небе. И знай, что я делаю это, потому что я слишком сильно тебя люблю и не хочу оставаться, чтобы разрушить твою жизнь.

Он доехал на юг до Люсии, крошечного прибрежного форпоста, куда Лорен как-то возила его всего несколько дней назад, потом свернул на обочину дороги. И только тогда дал волю слезам.

***

У Лорен всегда срабатывало шестое чувство, поэтому она еще до того, как проснулась, поняла, что что–то было по–другому, совсем не так, как обычно. Рядом кровать была пуста, хотя она все еще чувствовала его запах на простынях, смешанной с неповторимым запахом секса. Лорен поморщилась, как только села, почувствовав боль во многих местах. Осмотрев себя, она обнаружила несколько пятен красного цвета, а также раздражение на коже от его щетины, множество засосов, некоторые уже потемнели. Вчерашний дикий, неконтролируемый секс-марафон с Беном был намного требовательным и изнуряющем в физическом плане, чем любые спортивные соревнования, в которых она участвовала на протяжении многих лет.

Когда она все же вытолкнула себя с кровати, удивившись насколько шаткой стала ее походка, первое, на что она обратила внимание — сумка с вещами Бена пропала. С первого дня его появления здесь она ворчала на него, чтобы он распаковал свою одежду и повесил в шкаф, а также в комод, где она специально ему выделила место. Но Бен всегда отнекивался, говоря, что для него это не имеет большого значения, и что у него не так много вещей.

Тогда она не обратила на это внимание, но теперь, когда она совершенно голая осматривала комнату, пытаясь отыскать какие–либо признаки своего любовника, она начала понимать, что Бен с самого первого дня не собирался здесь задерживаться или давать ей какие-либо обещания.