— Вполне достойные и уважаемые профессии, — не соглашается Серж. — А родители? Чем занимаются твои родители?

— Мама — писатель. Она пишет детские книги.

— Известные?

— Вряд ли ты найдешь ее книги во Франции, — смеется Соня. — По-моему, на французский последние мамины книги не переводили. А вот у папы пару лет назад как раз в Париже была выставка.

— Выставка? Он… художник?

— Фотограф. Сейчас покажу, — Соня достает из сумочки телефон, пальцы скользят по экрану. — Смотри. Там несколько его работ, моих любимых. Полистай.

Серж берет в руки ее телефон. И ловит себя на мысли, что он бы с удовольствием поковырялся в этом аппарате — в отсутствии Софи. И плевать на тайну личной жизни — ему очень интересно, что за имена есть в ее списке контактов, какими она обменивается сообщениями, и что за фотографии, кроме тех, что ему демонстрируют, есть в ее альбоме. Но вместо этого послушно листает фотографии, сделанные отцом Софи. Неплохо. Очень даже. Нет, отлично даже. О, а это что такое?!

— Это работа твоего отца?!

— Да там все его, в этом альбоме. Какая? Покажи. А, это, да, его, очень мне нравится. Тебе тоже нравится?

Нравится ли ему? Хороший вопрос. Отличный просто.

— Эта работа висит у меня в приемной.

— Как?!

— Так, — пожимает плечами. — Моник в прошлом году притащила с какой-то выставки. Купила там. Сказала, что влюбилась в эту работу, несмотря на ее приличную стоимость.

Соня растеряна — так много непонятного в его словах. Но первое, на что она обращает внимание:

— Кто такая Моник?

— Секретарь мой. Проявила инициативу и купила работу с автографом автора за казенный счет. Сказала, что ей эта фотография меня напоминает.

На фото, о котором они говорят — ирбис, он же снежный барс. Редкий, дикий зверь лежит, царственно сложив лапы. Смотрит в камеру спокойно и даже чуточку презрительно. И глаза зверя, странного цвета, непонятного какого-то, неуловимого — синего? серого? голубого? — гармонируют с цветом крыльев бабочки, которая бесстрашно устроилась на кончике уха гигантской кошки. А Софья ловит себя на мысли, что неведомая Моник права — эти глаза чем-то напоминают глаза мужчины напротив.

— Да? Знаешь, как называется это фотография?

— Нет.

— «Морфо и Морфо». Морфо — это название бабочки. И кличка барса. Он живет в Московском зоопарке.

— Спасибо, — усмехается Серж. — Буду знать, как называется фото, что висит у меня в приемной.

— Знаешь, — Соня задумчиво наклоняет голову. — Я вот вспомнила. Мама говорила, что у нее это фото с отцом ассоциируется. Странно…

— В самом деле? А… я похож на твоего отца? Если уж мы вызываем схожие ассоциации у разных людей?

— По-моему, не очень, — пожимает плечами Соня. — Впрочем, суди сам.

Снова передает Сержу свой телефон, на экране которого фото ее отца. Бетанкур разглядывает, наклонив голову.

— Нет, не вижу никакого сходства. А вот ты… вы с сестрами очень похожи на отца.

— О, да, — смеется Соня. — Только нос, слава Богу, не фирменный папин.

— А что? Отличный у твоего отца нос, по-моему.

— Великоват, на мой скромный вкус. Меня и мой устраивает. Мой, Любин. Надин и мамин.

— У тебя очаровательный нос.

— Какой милый комплимент, — продолжает дурачиться Соня. — А ты на кого похож?

Серж перестает улыбаться. Но все-таки отвечает.

— На отца, — а потом резко меняет тему разговора. — Значит, у вас в семье много людей искусства, Софи? Ты, сестра, отец, мать? Почти все.

— Дедушку-скульптора забыл, — усмехается Софья. — Да, такая вот у меня семья.

— Хорошая семья. Ты… вы дружны? Скучаешь по своим?

— Очень! — с чувством отвечает Соня. — Я иногда думаю… и думала раньше… часто, когда училась. Кой черт меня понес сюда, во Францию? Очень не хватало сестер и родителей. Поначалу очень сильно. Папа выручал первые два курса, часто приезжал. Если бы не его приезды — не выдержала бы, наверное, бросила учебу тут и рванула обратно домой. Потом привыкла. Сейчас уже почти нормально. Тем более, сестры вышли замуж, у них уже есть свои семьи.

— Дети?

— Да, — улыбается Соня. — У меня есть племянник, Ванечка. Правда, я его видела всего два раза — по-настоящему. Но мне регулярно присылают фотографии. Очаровательный ребенок. Только похож на своего отца — кучерявый белокурый ангелочек с дьявольским характером.

Серж усмехается такой характеристике маленького ребенка.

— Значит, большая дружная семья, все друг друга любят и за своих горой?

— Ага, — соглашается Софья. А потом вдруг спрашивает — неожиданно, даже для себя: — А у тебя не так, да?

Он молчит какое-то время. Потом отворачивается в сторону. И так, отвернувшись, все же отвечает:

— Да. Не так. Совсем не так.

Софья не знает, что сказать. Она уже точно уверена: тема семьи — очень болезненная для Сержа. Но и в голову не приходит давить на это, доставать его в этой «болевой точке». Более того, как-то хочется… посочувствовать. Поддержать. Пожалеть. Только вот не представляет, как это все выразить, в какие слова и жесты облечь. Протягивает руку и касается его пальцев самыми кончиками своих. На большее не решается. А он поворачивается к ней лицом на этот жест. Спокоен. Безмятежен. Только глаза еще не успокоил — горчат они, почти осязаемо.

— Давай, пожалей меня. Я богат, смазлив как Брэд Питт, владею собственной компанией, имею все, что только захочу. Не правда ли, — белозубо усмехается, так что, кислотная фальшь этой улыбка тоже осязаема, — я достоин жалости?

Соня спокойно отнимает руку.

— Жалость — приятное чувство, устоять перед ним так же трудно, как перед музыкой военного оркестра. Это слова Франсуазы Саган. Ее-то ты читал? Она же твоя соотечественница.

— Нет, — Серж тоже убрал свою руку со стола. — Не читал. Но уже внес ее в список для чтения. Вместе с Евгением.

— Приехали, — Серж констатирует очевидное. Глушит мотор. — Пойдем?

— В каком смысле — пойдем?

— В прямом. Поздно уже. Я провожу тебя до подъезда, как обычно.

Ах, вот как?! Так, значит?! И поцелуя не будет? Софья выходит из себя редко, но метко. И сейчас — именно тот случай. Захотел отойти на шаг назад? Выпендривается? Ее решил помучить? Или она ему просто надоела? А вот дудки тебе!