Ещё два дня мы неоднократно перемещались с одного места на другое под «аккомпанемент» немецкой авиации. Защитных средств для борьбы с самолётами у нас не имелось, если не считать счетверённых пулемётных установок, но они были малоэффективны.
В воздухе на большой высоте всё время слышался гул моторов, это шли воздушные бои между нашими и немецкими истребителями. Иногда мы видели падающие немецкие самолёты. Наших сбитых истребителей мы не видели, и потому было вдвойне радостно наблюдать результаты героических действий советских лётчиков. За год, прошедший с начала войны, наша авиация качественно изменилась.
Тяжёлые бомбардировщики врага нас беспокоили всё-таки сравнительно редко, а вот одиночные истребители-бомбардировщики устаревших типов всё время допекали, они висели над местами нашего расположения и почти беспрерывно бомбили. Отбомбятся, улетят, вновь перелетят и вновь отбомбятся. И так весь день. Особенно надоедал нам полутораплан «Хенкель-129», никак мы не могли от него избавиться. Однажды во время очередного налёта я лично стрелял по нему из противотанкового ружья. Целился, кажется, хорошо и хладнокровно, находился в удобном положении (лежал на спине), момент для выстрела выбрал удачный, а результата никакого. Причина была, думаю, в том, что выстрелы производились «вслепую», тут подошли бы трассирующие пули, а у нас их не было.
В течении ночи на 6-е сентября мы вновь переместились. На этот раз мы вышли в район в двух километрах северо-восточнее совхоза «Котлубань». Здесь нас вызвал к себе в штаб командир дивизии. За всё время боёв мы, командиры полков, впервые встретились друг с другом. Вид у всех был усталый, но настрой боевой. Ознакомившись с положением дел в наших частях и введя нас в общую обстановку, генерал Иванов отдал приказ на наступление. Из приказа нам стало известно, что перед нами действуют части прикрытия 12-й мотопехотной дивизии немцев. Основной состав этой дивизии уже достиг Сталинграда, и вёл бой на северо-западной его окраине, в районе Городище.
Утром 6-го сентября нам надлежало нанести удар во фланг 12-й немецкой дивизии, сбить её части прикрытия и отрезать её от своих тылов. В приказе указывалось исходное положение для наступления, боевое построение 41-й гвардейской дивизии и время начала атаки. Впереди нас никаких советских войск не было, мы никого не сменяли и действовали самостоятельно. Справа и слева от 122-го полка должны были наступать остальные полки дивизии. Бой предстояло начать внезапно, без всякой предварительной подготовки. Сведения о противнике мы должны были добывать уже в ходе боя.
В тот острый период войны такое положение считалось нормальным. Тактика врага оставалась прежней, он продолжал действовать клиньями и стремился проникнуть в наше расположение на большую глубину. Надо было как можно быстрее отрезать клин, созданный частями 12-й мотопехотной дивизии немцев. В общем, сложившаяся обстановка нс не смущала и никаких недоумённых вопросов не вызвала. Всё как будто было ясно. Перед нами, казалось, оборонялись незначительные силы противника.
Я вспомнил, что с этой немецкой дивизией уже встречался и вёл бои в июле-августе 1941-го года в районе села Дубровка на Житомирщине. Десантники тогда нанесли ей сильное поражение, она бежала. Я в тех боях командовал парашютно-десантным батальоном 1-й ВДБ и был представлен к ордену Ленина. Теперь мне вторично приходилось увидеться с 12-й мотопехотной на поле боя.
К 5-ти часам утра 6-го сентября мы заняли указанное нам исходное положение, ухитрились даже окопаться на твёрдом грунте, отрыв ячейки для стрельбы лёжа, и изготовились к бою[11].
Вообще, окопаться на столь неудобном грунте с помощью малой сапёрной лопаты задача не из лёгких. Других подручных средств, а также возможностей для маскировки у нас не было. Мы находились на виду у противника и укрыться от его огня было невозможно. В этих условиях успеха в предстоящем наступательном бою можно было достигнуть только при условии, что противник малочислен, слабо вооружён, ещё как следует не подготовился и не закрепился на занимаемом рубеже. Жизненно необходима была и достаточная огневая поддержка со стороны нашей артиллерии и миномётов. Окопаться мы могли только ночью, в своём исходном положении для атаки, но это не имело решающего значения уже потому, что в первые же минуты боя мы покидали подготовленные позиции и уходили вперёд. Всё же шансы на успех оставалась, ведь противника мы воспринимали как поспешно перешедшего к обороне. Дерзости, напористости, а также опыта в ведении наступательного боя было у нас достаточно. Единственное, что мы считали неудобным для себя вести наступление днём. Нас не смущало даже то, что перед началом атаки мы не получили никаких средств усиления и поддержки.
Поспешность, с которой мы готовились к предстоящему бою, можно было расценить как необходимость выигрыша времени. На самом деле обстановка оказалась совсем не такой, как мы её себе представляли.
Мой последний бой
Неувязки начались сразу же после нашего выдвижения в исходное положение. В соответствии с приказом командира дивизии левее нас должен был расположиться 124-й полк, но он на указанные ему позиции не вышел. В результате мы оказались левофланговыми и к тому же с открытым флангом. В 6 часов утра 6-го сентября полк перешёл в наступление. Продвигались строго на юг. Местность впереди была ровная и совершенно открытая. Как только достаточно рассвело, нам стало хорошо видно интенсивное движение автотранспорта противника в сторону Сталинграда и обратно. До этой грунтовой дороги было не более пяти километров, и нам надлежало дорогу перехватить. Противник открыл по нам сильный ружейно-пулемётный и артиллерийский огонь. Стрельба велась с хорошо замаскированных позиций, и мы вначале даже не видели, откуда она ведётся. Орудия врага били по нам прямой наводкой. Несмотря на потери, полк продолжал быстро продвигаться вперёд. Огонь со стороны противника усилился, стал уже слышен стрекот автоматов. В атакующих порядках появились убитые и раненые, обозначившие своими телами наше продвижение. Особенно заметные потери были среди санитаров, медперсонала вообще и пулемётчиков. Все наиболее крупные цели противник умело выводил из строя своим огнём. Стало ясно, то немцы обороняются на заранее подготовленных позициях, однако, невзирая на тяжёлую обстановку, мы шли и шли вперёд в надежде достигнуть удобного прикрытия или оврага, там перестроиться и атаковать дальше. Необходимо было возможно быстрее преодолеть открытую и ровную, как стол, местность. Останавливаться ни в коем случае нельзя, возвращаться – поздно. Так как подразделения продвинулись далеко вперёд, я попросил разрешения на перенос своего командного пункта на новое место. Мне разрешили, и мы передвинулись. Рядом с нашим новым КП стояли два сгоревших советских танка. Видимо, они были уничтожены артиллерией противника накануне нашего прибытия в наши места. Следовательно, бои здесь велись уже несколько дней, и немцы имели время хорошо укрепиться и пристреляться.
В километре левее нас стояло ещё несколько наших сгоревших танков, причём эти танк застыли перед обрывом глубокого оврага. Такой овраг для танков непроходим и было странно видеть их в этом месте. Вообще налицо был тяжёлый просчёт советского командования.
Хотя мы продолжали продвигаться вперёд, нашему полку надеяться на успех в бою было уже трудно. Действующий правее 125-й полк значительно от нас отстал, поэтому на направлении нашего удара враг сконцентрировал свой огонь.
Потери росли. Недалеко от меня и на моих глазах была убита санинструктор 1-го батальона Мила Кремень. Мила отлично действовала в тылу врага, за что была награждена орденом Красного Знамени. Вслед за ней, также на моих глазах, погиб комиссар 1-го батальона, старший политрук Гороховиков. Это был на редкость хладнокровный, выдержанный и рассудительный политработник. За боевые действия во вражеском тылу Гороховиков был удостоен ордена Красного Знамени. Очень тяжело было смотреть на бесполезную гибель наших боевых товарищей, десантников, так отличившихся в рейде 23-й бригады.
