— Не фига себе! — пробормотал я. — Что происходит?

— Тихо! — сказал Лешка, оправившийся от изумления. — Слышишь?

Мы услышали шум воды из ванной и потом сообразили, что слышим звуки из мастерской, потому что над длинным столом было открыто окно.

Мы услышали шум воды и чей-то голос, насвистывающий и напевающий. Голос был молодой, женский. Потом шум воды стих, и мы услышали, как шлепают босые ноги.

— Атас! — шепнул я в последний момент, и мы с Лешкой отпрянули от колпака так, чтобы нас нельзя было увидеть, посмотрев вверх. Но все же мы успели разглядеть закутанную в большое полотенце молодую красивую женщину, невысокого роста, хрупкую, с черными коротко стриженными, волосами…

— Ты понял? — прошептал я Лешке.

— Чего тут не понять? — ответил он. — Эта тетка — Васькова! Она и была старушкой! И это все меняет!..

— Меняет, да… — сказал я. — Но как она здорово нас провела…

— Здорово, — согласился Лешка. — Но мы ведь не ожидали подвоха и не приглядывались. Думаю, если бы мы хоть что-нибудь заподозрили, то сумели бы разглядеть, что старушка — такая же поддельная, как икона. Но неважно…. Эта Васькова — замечательная актриса, факт, раз способна к таким невероятным превращениям. Вопрос, зачем ей это нужно.

— Да, вопрос… — кивнул я. — Но послушай. Васьковы занимают девятую мастерскую. Если считать по колпакам — десять, одиннадцать, двенадцать… Двенадцатая — мастерская Цвиндлера, она же и последняя. А третья мастерская — мастерская Буркалова — она должна быть во-он там, совсем с другой стороны, совсем над другим подъездом. Видишь, вон тот колпак, третий по счету…

— Все точно! — согласился Лешка.

И тут мы совсем примолкли, потому что услышали, как хозяйка мастерской — Наталья Васькова — снимает телефонную трубку и набирает номер.

— Ну? — сказала она в трубку. — Так, значит, все в порядке. Разрешение на вывоз без проблем? И он ничего не заподозрил? Отлично! Хорошо, до скорого…

Она положила трубку и опять стала насвистывать веселенькую мелодию.

— Пошли, — поманил я Лешку. — Мы узнали достаточно, надо доложить…

Лешка кивнул.

— Да, надо сматываться. Вряд ли мы услышим или увидим еще что-нибудь ценное. Но перед тем, как спускаться, не мешало бы все-таки заглянуть в мастерскую Буркалова. Давай, к третьему колпаку с той стороны!

И мы стали осторожно пробираться в обратном направлении. Надо сказать, мы все еще не могли прийти в себя. У меня в голове вихрем носились самые разные мысли, идеи и предположения, сталкиваясь друг с другом и мешая друг другу. Думаю, в голове у Лешки было то же самое.

Единственно, что я мог сообразить: кто-то направил иностранца получать разрешение на вывоз к человеку, который, по всей вероятности, является сообщником Васьковых и что-то получает с их бизнеса… Но если так, то Жорик и Илюха, должны были проследить за иностранцем и узнать, кто его «взял на буксир» и доставил точнехонько, куда надо…

Но зачем Васьковой весь этот маскарад? Почему нельзя было нанять настоящую старушку?

В общем, вопросов была тысяча. Так и не найдя ответа ни на один из них, я, вслед за Лешкой, добрался до третьего стеклянного колпака.

Когда мы заглянули в него, Лешка присвистнул.

— Кажется, теперь я понимаю, что имел в виду охранник, когда говорил, что Буркалов бывает не слишком обязательным и может забывать о своих словах и обещаниях.

В просторной мастерской царил беспорядок. Картины лежали на сколоченных вручную стеллажах, несколько незаконченных полотен стояло на топчане под стеллажами, одна незаконченная картина — на мольберте. Рабочий стол был завален наполовину выдавленными тюбиками с красками, заставлен жестяными и стеклянными баночками с кистями и карандашами, на полке возле стола помещалась самая разнообразная посуда. Рядом с мольбертом, почти в центре мастерской стоял журнальный столик с тремя стульями. На столе валялись остатки последней трапезы: невымытые тарелки и стаканы, ложки, вилки. Там же стояли две пустые бутылки из-под пива. А возле топчана у стены — целая батарея пустых бутылок из-под дорогих спиртных напитков.

— Хорошо живет мужик! — хмыкнул Лешка. — В свое удовольствие.

Я кивнул.

— Если он так расслабляется, то не удивительно, что забывает обо всем. Но при этом он вкалывает, и дела у него идут… Интересно, а нельзя ли проникнуть в мастерскую? Вдруг он окно оставил открытым?

— Если и можно, то не имеет смысла, — сказал Алешка. — Мы выяснили все, что надо, и вот теперь нам и правда надо побыстрее связаться с остальными.

Но я уже подобрался к краю крыши и, перевесившись, одной рукой держась за ограду, другой толкнул окно. Окно поддалось.

— Открыто! — сообщил я. — Только притворено. Слушай, я попробую…

— Тогда и я с тобой! — сказал Лешка.

Перебраться с крыши на подоконник, а с подоконника соскочить вовнутрь оказалось не так сложно. Страшно немного, потому что все это приходилось проделывать на высоте трех этажей, но мы справились за две минуты.

Внутри беспорядок показался еще большим, чем выглядел снаружи.

— Да… — покачал головой Лешка. — Такой человек и толковый бизнес не сможет организовать, и иконы продаст задешево… А рисует он, кстати, здорово. Красивые пейзажи.

— Да, — согласился я. — Красивые.

Пейзажи Буркалова и впрямь были классными: тихими и спокойными. Рисовал он в стиле Левитана. Одна тема повторялась у него вновь и вновь, в разных вариациях: где над хмурым волжским разливом, на холме, рубленая церквушка стоит. Еще он довольно много рисовал весенний лес, когда на деревьях только-только листва появляется, и несколько картин было у него с кустами цветущей сирени. Я в искусстве не силен, хотя нам уже преподавали историю искусства и учили в нем разбираться, но и мне было видно, что эти картины действительно здорово нарисованы.

— Да, при всей безалаберности, к живописи он относится серьезно, — сказал Лешка. — Ну, что, пойдем на кухню? Если Буркалов все-таки участвует в подделке икон, то в духовке наверняка должны оставаться какие-то следы их «старения». Проверим все до конца, раз мы здесь.

— Да, конечно, — ответил я. Хоть и было практически ясно, что Буркалов — ложный след, и что надо сосредоточиться на Васьковых, но не мешало снять все подозрения. И духовка должна была дать ответ на все остающиеся вопросы.

Мы прошли на кухню.

— Надо еще и планировку запоминать на всякий случай, — сказал Лешка. — Ведь все мастерские строились одновременно, и планировка у них стандартная. Знание планировки нам может потом помочь… Ага, вот здесь ванная, вот туалет, здесь, налево, кухня, а направо — еще одна комнатка, вроде комнаты отдыха… Все ясно.

На кухне беспорядка было поменьше. Только в мойке лежали две тарелки и сковородка, да ведро с мусором было переполнено так, что крышка приподнималась.

— Да… — сказал я. — Не вынести мусор, уезжая на несколько дней?!

— Ну, мы с тобой уже представляем, что за человек Буркалов, — ответил Лешка. — Вонь, однако, от этого мусора…

— Может, окно открыть? — предложил я.

— Нет, — вздохнул Лешка. — Нельзя. Придется работать в отравленной атмосфере. Давай, побыстрее заглянем в духовку — и смоемся.

Мы открыли духовку, стали выдвигать находившиеся в ней противни, тщательно осматривая каждый.

— В этой духовке какие-то крошки и несколько пятен жира, — сказал Лешка. — Но вот насчет того, чтобы в ней иконы запекали… Ни кусочка отшелушившейся краски, ни единой деревянной щепочки, ни пятнышка почерневшего лака… Похоже, надо переключаться на Васьковых.

— Погоди секунду… — меня что-то насторожило, а вот что, я пока и сам не мог понять.

Я еще раз открыл духовку и заглянул в нее.

— Странно, — пробормотал я. — Да, странно…

— Что странно? — спросил Лешка, приседая на корточки и тоже приглядываясь.

— Смотри! — На поддоне валялось несколько обгорелых спичек. — Похоже, с духовкой у него были какие-то проблемы, не сразу зажечь удалось.

— Ну и что? — отозвался Лешка. — Если он зажигал ее, когда был не в лучшем виде… ну, выпивший… то, естественно, что с первого раза он мог ее и не зажечь. Небось, качало его, и спички гасли.