Остальное Мишелю не было видно. Чтобы побороть смущение, он стал перекладывать бумаги, а затем, пробормотав: «Извините», направился к двери. Его никто не удерживал, и он вышел в коридор.

От этой встречи, длившейся несколько секунд, у него осталось смутное ощущение, в котором еще предстояло разобраться. Одно было очевидно: Эмиль Фершо был не в своей тарелке. Этот светский человек с непринужденными манерами испытывал перед братом смущение и неловкость. А тот? Какое выражение было на его лице?

Мишель мог поклясться, что в глазах Дьедонне Фершо промелькнула нежность. Но не мужская, а скорее нежность к младшему брату. В них была также доля печали.

Впрочем, лицо Фершо все время выражало печаль, причину которой Мишель не знал.

Утром, когда он вернулся из Вера, во взгляде патрона была горечь. Однако он не Произнес ни слова упрека.

Казалось, он все знает, все понял и просто не дает себе груда рассердиться, уничтожить своего собеседника. Бо-« лее того — он устранялся.

Мишель сам не знал, отчего ему пришла на память строчка из Священного Писания: «Прежде, нежели пропоет петух, один из вас предаст Меня…»

Мишелю нечего было делать. Он снял с вешалки шляпу и плащ, миновал кухню и вышел из дома, намереваясь пройтись по берегу моря. Внушительный шофер Эмиля Фершо вместе с Арсеном накрывал капот машины плотным покрывалом.

Не успел Мишель пройти и пятидесяти метров, как окно в доме открылось. Дьедонне Фершо, преодолев свое отвращение к холоду, что-то сказал Арсену, и тот бросился за Мишелем.

— Хозяин велел сказать, чтобы вы не уходили далеко.

Вы можете понадобиться в любую минуту.

Арсен был настроен игриво: наконец-то он снова в компании людей своего круга.

Мишель стал бродить по дюне на полпути между домом и морем. Начался прилив. Вскоре оба шофера уселись на кухне За бутылкой вина, за которой Арсен сходил в подвал. Жуэтта суетилась по хозяйству. Через полчаса Арсен собрался в Кан. Его коллега проводил его до машины, и в ту минуту, когда он закрывал дверцу, Арсен незаметно сунул ему в руку конверт, который тот опустил в карман куртки. Потом шофер с независимым видом вернулся к дому.

Что бы это могло значить? Хотя разве Арсен не сказал, что состоит на службе у Эмиля Фершо и что тот временно прикомандировал его к брату? Разве не намекнул, что в его задачу входит в некотором роде присматривать за ним?

Утром Лина ничего не поняла в восторгах мужа. Но способен ли был он сам разобраться в своих чувствах к патрону, которого еще так мало знал?

Он восхищался им. Во-первых, потому, что тот был богат и могуществен, хотя одновременно его коробило, даже возмущало то, как он пользуется своим состоянием. Еще три дня назад он мог бы восхищаться и Эмилем Фершо, который жил на широкую ногу, вкушал радости жизни, окружал себя максимальной роскошью. Теперь же он находился в нерешительности, убедившись, какой дешевой вульгарностью отдает поведение Фершо-младшего.

В эту минуту Мишелю очень хотелось быть рядом с братьями. Интуиция подсказывала, что приезд Эмиля несет в себе опасность, что, несмотря на выраженную сердечность, он приехал как враг.

Издалека ему было трудно их разглядеть. За окнами первого этажа в отблесках пламени, танцевавших на стеклах, ничего не было видно. Неужели Дьедонне наконец-то сел? Или по-прежнему стоял спиной к огню, наблюдая за братом?

Жуэтта суетилась больше обычного. На пороге стоял приехавший из замка шофер, спокойный и благодушный, как рантье в конце дня, покуривая трубку и наблюдая за полетом чаек.

Странное было утро. Мишель много думал. Возможно, впервые он думал о братьях Фершо с таким напряжением и удивлением, но особенно — о Дьедонне.

Строил ли он иллюзии на его счет? Мишель готов был держать пари, что тот отпустил его с сожалением и что теперь, возможно, посматривает в окно в его сторону.

Дождя не было. Туман словно наводил на все глянец.

Небо стало таким блестящим, что болели глаза, а море, по которому пробегали барашки волн, отливало темно-зеленым цветом. Мимо, сердито прогудев, промчался маленький поезд. Его дым тол час поглотило небо. Мишеля не звали, и он продолжил прогулку.

Арсен быстро вернулся из Кана, заложив лихой вираж перед своим коллегой и застряв колесами в песке. Он привез лангустов, баранью ногу, разную снедь и бутылки.

Дьедонне Фершо ничего ему не приказывал. Изменить порядки в доме решила Жуэтта. Обычные их трапезы вызвали у Мишеля удивление. Фершо съедал пять-шесть селедок, и на этом его обед заканчивался. Накануне он съел четыре огромные котлеты. Вечером готовилась ячменная или овсяная похлебка, которой он несколько раз наполнял тарелку.

Наконец Мишеля позвали в дом. Он побежал, снимая по дороге шляпу и плащ.

— Поторопитесь, вы нужны господам.

Дьедонне вытащил из комода все бумаги и разложил их на столе и стульях, роясь в них с расстроенным видом.

— Скажите-ка, Моде… Вы не помните, где письмо от мэтра Обена? С границ десять на машинке?

— Вы позволите?

Покачиваясь на ножках стула, Эмиль с сигаретой в зубах наблюдал за ними.

— Если это то, что я думаю, надо посмотреть в зеленой папке… Мэтр Обен… Вот оно…

— Благодарю вас.

Дьедонне протянул брату бумагу, и тот стал просматривать ее сквозь клубы дыма. Должен ли был Мишель остаться? Он вышел и, не зная, что делать, поднялся к себе, причесался, сел на кровать и стал ждать.

Спустя полчаса его позвала Жуэтта:

— Господин Мишель! Спуститесь вниз!

Он уже было направился в кабинет, но она перехватила его:

— Идите обедать.

Она поставила три прибора на кухне — для шоферов и Мишеля.

— Лучше вам поесть до господ. Так мне удобнее.

Он ничего не сказал, не запротестовал, хотя и был шокирован. Новый розовощекий шофер был ему столь же несимпатичен, как Арсен. Те уже наверняка перемыли ему косточки, так как посматривали на него украдкой.

Арсен подмигивал, что могло означать: «Ну, что я тебе говорил?»

Жуэтта подала им обильный обед. На столе стояли две бутылки вина. Мишеля выводила из себя манера Арсена после каждого глотка с удовлетворением утирать свои усики.

Обед подходил к концу, когда старуха, прихватив скатерть и тарелки, отправилась в кабинет, чтобы сервировать там стол. Двери остались открытыми, и все было слышно.

— А для Моде? — спросил голос Дьедонне.

— Он поел.

— Где?

— На кухне с этими господами.

— Кто тебе велел кормить его на кухне?

— Никто.

— Ты поступила не правильно.

И все. Мишель был счастлив. Шоферы тоже все слышали и, оценив ситуацию, посматривали на него с неприкрытой иронией. Они не разговаривали с ним. А чтобы его смутить, они нарочно говорили о незнакомых ему вещах и людях.

Мишель не притронулся к десерту, хотя были поданы блинчики с вареньем, и снова вышел во двор. Побродив возле автомобилей, он погладил их, словно приручая и обещая, что наступит день, когда один из них или им подобный станет его собственностью.

Вскоре после обеда Эмиль Фершо уехал. Удобно устроившись в машине, он ждал, когда шофер укроет ему ноги пледом, поднесет спичку, чтобы он мог закурить. Только потом, захлопнув дверцу, тот устроился за рулем.

Стоя на пороге дома, Дьедонне наблюдал за отъездом брата, а затем вернулся в комнату, где прибиралась Жуэтта и куда Мишель прошел вслед за ним, ожидая около окна, когда все будет убрано, закроется дверь и установится тишина.

— Мне продолжать сортировку, мсье? Вы просили вам напомнить, что надо позвонить мэтру Морелю.

— Соедините меня с ним.

— Алло!.. Мэтр Морель?.. Передаю трубку господину Дьедонне.

— Алло!.. Это вы, Морель?

Увидев, что Мишель собирается уйти, Фершо знаком попросил его остаться.

— Алло!.. Да… Нет, я о другом… Только что от меня уехал брат…

Видимо, его собеседник выразил такое удивление, что Фершо повторил:

— Ну да, Эмиль… Вот именно… Он спозаранку выехал из Солони и уже в десять был у меня… Нет… Без дочери… Что вы сказали?