– Ну что ж, если хотите знать, то без очков я слепа как сова. Постойте. Я ведь дала присягу. Я не имела в виду, что я и в самом деле слепа, я только хотела сказать, что без очков я вижу очень плохо. Но, уверяю вас, все то время, что я находилась в автобусе по дороге от Лос-Анджелеса до Сакраменто, я была в очках. Я не снимала их ни на минуту.

– Понятно, – сказал Мейсон. – Наденьте, пожалуйста, ваши очки, миссис Мейнард. Поскольку вы без них как без рук, полагаю, что у вас имеется еще одна пара?

– Что вы хотите этим сказать?

– Что вы держите запасные очки в сумочке, которая сейчас лежит у вас на коленях, на тот случай, если очки разобьются.

– А с чего они должны разбиться? – удивилась свидетельница. – Очки ведь не шины. Они не имеют привычки лопаться на вас. Никто не носит с собой запасных очков.

– Так вы хотите сказать, что у вас только одна пара?

– Ну да. Мне их вполне хватает. Если нацепить сразу две пары, то вряд ли вы станете лучше видеть. По-моему, как раз наоборот.

– Но разве ваши очки ни разу не разбивались и не ломались?

– Нет.

– Значит, двадцать второго сентября ваши очки были в полном порядке?

– Да.

– И это были те же самые очки, что и сейчас?

Свидетельница смутилась.

– Так это те же самые?

– А с чего вы взяли, что это другие?

– Ни с чего, – ответил Мейсон. – Я спрашиваю вас, миссис Мейнард, те ли это очки?

– Да.

– Тогда скажите, – небрежным тоном спросил Мейсон, – как могло случиться, что двадцатого числа вы относили эти очки в починку в мастерскую к Карлтону Б. Рэдклиффу, чтобы заменить в них стекла?

На мгновение показалось, что свидетельница не могла бы удивиться сильнее, даже если бы Мейсон неожиданно ударил ее.

– Ну, – подстегнул ее Мейсон, – отвечайте на вопрос.

Миссис Мейнард осмотрелась вокруг, словно хотела незаметно скрыться со свидетельского места. Потом облизнула губы и сказала:

– Я относила в починку другие очки.

– Вот как, – сказал Мейсон, – но раз у вас нет запасных, то какие же очки тогда вы относили в починку?

– Одну минуту, – вмешался Гамильтон Бергер, давая возможность свидетельнице взять себя в руки. – Я считаю этот вопрос не относящимся к делу. В конце концов, в деле ничего не сказано об очках миссис Мейнард и…

– Возражение отклоняется, – перебил его судья, не сводя внимательного взгляда со свидетельницы и жестом прося окружного прокурора сесть. – Давайте посмотрим, что на это скажет свидетельница. Миссис Мейнард, вы можете ответить на заданный вопрос?

– Почему же нет?

– Тогда, пожалуйста, ответьте.

– Видите ли… я полагаю, что не обязана отчитываться во всех своих поступках.

– Вам задали вопрос, – сказал судья Кейт, – какие очки вы относили в починку, если у вас нет запасных?

– Это были очки моего друга.

– Что это за друг?

– Я… я… Это вас не касается.

– Так вы будете отвечать на мой вопрос?

Гамильтон Бергер вскочил со своего места.

– Ваша честь! – заявил он. – Я протестую. Это уводит нас в сторону. Свидетельница вполне определенно заявила, что на ней были очки весь тот период времени, о котором она дает показания. Но господин адвокат пытался продемонстрировать нам, что случилось бы, если бы очков на ней не было. А теперь он намерен увести нас еще дальше в сторону.

– Я пытаюсь доказать, – сказал Мейсон, – что в интересующий нас период времени свидетельница была без очков.

– Ну что ж, – постановил судья, – полагаю, что у адвоката свой резон. И если у него есть доказательства, что свидетельница была в автобусе без очков, он имеет право их предъявить.

– Совершенно с вами согласен, – сказал Гамильтон Бергер. – Но свидетельница сообщила ему все, что могло иметь отношение к делу.

– Я не считаю, что должен принять возражение в отношении этого предмета, – подытожил судья Кейт. – Нам понятно, к чему вы клоните, мистер Мейсон, и если у вас имеются доказательства того, что в интересующий нас период, но никак не в любое другое время, свидетельница не носила очков или по какой-то причине не могла их носить, то они будут сочтены уместными.

– Я хочу лишь одного: высказать недоверие показаниям свидетельницы, – объявил Мейсон.

– Тогда вам придется высказать недоверие в отношении значительной части показаний свидетельницы – итак, вопрос в том, была или не была она в очках в интересующее нас время, и никак не позже. Приступайте.

– Когда вы впервые увидели обвиняемую, – обратился Мейсон к свидетельнице, – на ней была надета густая вуаль?

– Да, сэр.

– Вуаль не давала вам возможности разглядеть ее лицо?

– Нет, сэр. Для этого она и предназначена. Поэтому дама и надела вуаль.

– Но когда она вышла из туалетной комнаты на автобусной станции в Бейкерсфилде, вуали на ней уже не было?

– Совершенно верно.

– Тогда почему вы решили, что особа, которую вы потом видели, была той самой женщиной в вуали, которая вошла в туалетную комнату?

– Ну… вероятно, я определила это по ее одежде.

– Вы могли бы описать ее одежду?

– Подробно я не помню… Но я уверена, что это была та самая женщина, вот и все.

– Но ведь вы не можете сказать, сколько женщин находилось тогда в туалетной комнате?

– Н-нет.

– Вы просто увидели женщину в вуали, которая вошла внутрь, а потом увидели обвиняемую, которая вышла из туалетной комнаты, и по каким-то одной вам понятным причинам определили, что это одна и та же персона?

– Я знаю, это была одна и та же женщина.

– Откуда?

– Я ее узнала.

– Как?

– По одежде.

– И как она была одета?

– Видите ли, сейчас я уже не припомню, как именно она была одета тогда, могу сказать только приблизительно. Но я точно знаю, во что была одета я, и мне запомнилось, что ее одежда походила на мою. Мы об этом говорили, когда…

– Вы уже рассказывали об этом прокурору, – напомнил ей Мейсон, – но можете вы точно описать, во что была одета обвиняемая?

– Только благодаря тому, что я помню, что ее одежда была того же самого цвета, что и моя, и мы говорили с ней об этом, и потому что я знаю, как была одета я…

– Я вас спрашиваю, – перебил ее Мейсон, – можете ли вы по памяти описать, как именно была одета обвиняемая?

– Но если я опишу вам ее одежду, вы захотите узнать, помню ли я, во что именно была одета женщина, сидевшая впереди меня, а потом – во что была одета женщина, сидевшая позади меня, и, когда я не смогу вам на это ответить, вы выставите меня круглой идиоткой, да?

Зал разразился взрывом хохота.

Судья Кейт постучал молотком по столу, требуя тишины, однако он не смог скрыть улыбки, когда обратился к Мейсону и сказал:

– Продолжайте.

– Значит, вы не помните, во что была одета обвиняемая?

– Я лишь помню, что мы с ней говорили о том, что наша одежда схожего цвета. И если вы хотите знать, во что была одета я, то я…

– Нет, я не хочу, – перебил ее Мейсон, – я просто пытаюсь установить факт, помните ли вы, во что была одета обвиняемая.

– Я этого не помню.

– Тогда как вы можете быть уверены, что та женщина под темной вуалью, что вошла в туалетную комнату, и есть наша обвиняемая?

– Она, а кто же еще? Она и вышла… я не могу вспомнить, во что именно она была одета, но я знаю, что та женщина, что вышла из туалетной комнаты без вуали, и была той самой особой, что вошла туда под вуалью. Я могу в этом поклясться.

– Ну а если вы ошибаетесь и очков на вас тогда не было, то тогда вы не могли бы точно определить это, не так ли?

– Я была в очках.

– Но если бы вы были без очков, то вы бы этого не смогли определить?

– Не смогла бы.

– Благодарю вас, – сказал Мейсон. – У меня все.

– У обвинения больше нет свидетелей, – объявил Гамильтон Бергер.

Судья Кейт и многие служащие судебной канцелярии, забежавшие в зал суда, чтобы послушать, как Мейсон будет допрашивать миссис Мейнард, были явно разочарованы заявлением прокурора.