Илья не дыша следил за мерно шевелящимися усами монстра. Кажется, засыпает. Тогда он тихонько приподнял полог палатки, где таился в засаде, и бесшумно скользнул в траву. Нет, чудовище слишком далеко – мечом не достать. Илья покосился на лопнувшую тетиву лука, тяжело вздохнул и сурово нахмурил брови. Истинный воин одолеет ворога и голыми руками, а в его мощной длани настоящий самурайский меч. Неравный бой. Достойно ли это витязя? Колебался Илья недолго. Откинув катану в сторону, он взмыл в воздух.

– Йа-а-а-а!!! – завопил витязь, хватая чудовище за хвост.

– Мяу!!! – завопило чудовище и бросилось наутек.

Прыжок витязя, выползшего из-под трона, на котором восседала его мать, стал неожиданностью не только для монстра, но и для многочисленных нянек, мамок и облаченных в кольчуги ратников, отвечавших за безопасность наследника престола.

– Илья Иванович!

– Батюшка!

– Брось кису, поцарапает!

Илья Иванович, словно на санях, скользил на пузе по персидскому ковру, не выпуская из рук хвост страшного зверя по имени «кот». «Чудовище», истошно вопя, носилось по залу в поисках выхода. Проезжая в очередной раз мимо брошенного «самурайского» меча, витязь решил закончить битву одним ударом и на полном скаку подхватил свое грозное оружие. «Чудовище», дернув освободившимся хвостом, взметнулось по портьере вверх и застыло на карнизе, выгнув спину дугой. Шерсть на загривке стояла дыбом. Однако это не остановило витязя. Размахивая своей деревянной сабелькой, он смело ринулся на штурм, но был пойман смеющейся Василисой.

– Воин растет…– Царица прижала к груди отбрыкивающегося сына. «Воин» надулся и удвоил усилия в попытке вырваться из материнского плена. Телячьи нежности он не любил. Силу от отца Илюшенька унаследовал богатырскую, рос как на дрожжах. И всего-то малышу год с небольшим, а вот поди ж ты… Василиса с трудом удерживала рвущегося на свободу отпрыска.

– Полно воевать, Илья Иванович,– ласково увещевала его царица.– Видишь, враг посрамлен и обращен в бегство. Все! Конец баталии. Царевич кушать хочет.

– Касу! – подтвердил царевич.– С моочком, були…

Это был его любимый завтрак – гречневая каша со сливками да с медовыми пряниками. Няньки приняли из рук царицы навоевавшегося «витязя» и повели в трапезную. Следом двинулась, гремя бердышами, охрана – десяток отборных воинов дружины Никиты Авдеевича.

«Куда это наш царь-батюшка с утра пораньше запропастился? Все молчат. Как язык проглотили. Что-то Ванечка мой последнее время все больше уставать стал от дел… гм-м-м… государственных». Рука Василисы потянулась к колокольчику, но на полдороге остановилась. «Сама разыщу»,– решила она, соскальзывая с трона. Нужды в этом, разумеется, не было, но Василисе очень хотелось еще раз полюбоваться роскошными залами восстановленного из руин замка Кощея. По дороге, как всегда, она остановилась перед огромным, в полстены, зеркалом дорогого венецианского стекла и принялась прихорашиваться, вертясь как девчонка. Материнство практически не изменило внешности юной красавицы. Тот же стройный стан, лебединая шея, маленький изящный с небольшой горбинкой носик на румяном личике, пушистые золотые волосы, перетянутые алой лентой на затылке. Нет, пожалуй, даже еще краше стала. Некогда уверенный, властный взгляд хозяйки посада приобрел глубину и мягкость, которых раньше за ней не замечалось. Это и понятно. С тех пор как бразды правления перешли к Ивану, ею владела одна лишь любовь. К первенцу и к своему большому, непутевому, доброму и такому дорогому мужу.

– Свет мой зеркальце, скажи да всю правду доложи. Я ль на свете всех милее? Всех румяней и белее?

Зеркало хранило молчание. Василиса Прекрасная вздохнула. Она до сих пор сожалела о Кощеевом трюмо, удравшем за кордон в поисках более цивилизованных работодателей. Царица скорчила рожицу своему отражению и тут же испуганно оглянулась: не подсматривает ли кто? Тронный зал был пуст. Облегченно вздохнув, Василиса сделала строгое лицо и величаво двинулась на поиски своего венценосного супруга, который решал в тот момент дела важные, государственные.

– Значит, говоришь, пожуешь ее и никакого запаха? – Иван недоверчиво смотрел на охапку мяты, торжественно выложенную перед ним Никитой Авдеевичем.

– Соловей клянется – никакого.

– Спытаем.

Иван легонько стукнул по выпуклому камню в стене с нарисованным на нем красным кружочком. Стена содрогнулась. Откинулся каменный блок и застыл в горизонтальном положении, повиснув на цепях.

– Техника,– уважительно поднял брови воевода.– Молодец Яга! Полезная штука это ее блюдечко.

Иван благодушно кивнул:

– Федька! Ты что, заснул там?

Высунувшаяся из отверстия лохматая голова Федьки начала оправдываться:

– Дык не успеваем мы, царь-батюшка! Уж больно вы часто на кнопочку давить изволите.

– Чего по одной-то носите? Приволокли бы штуки четыре сразу, и все дела.

– Сами ж приказали, чтоб образцы холодненькие были, запотевшие. Только-только из погреба… О! Несет! Митька, бегом! Царя-батюшку ждать заставляешь!

Голова Федьки исчезла из проема «автомата», вместо нее появилась чья-то рука – то ли Федьки, то ли Митьки – и шлепнула на плиту, как на поднос, пузатую литровую бутылку с привязанным к горлышку свитком. Она была действительно запотевшая.

– Добро,– тяжело вздохнуло царское величество.

Панель с визгом и скрежетом поползла вверх. Уже изрядно взмыленный Федька крутил рукоять барабана с намотанной на нем цепью. Митьки видно не было. Он, подхватив на ходу плетеную корзину, галопом несся в погреб выполнять царский заказ.

Никита Авдеевич отцепил грамотку, сколупнул ногтем сургуч и одним ударом ладони по днищу бутылки вышиб пробку из горлышка.

– Какая марка?

– «Огненный дракон»,– прочел воевода, раскатав свиток.– «Тройной фиалковый». Красиво звучит.– Никита Авдеевич бережно разлил содержимое бутылки по чаркам.

– Почему опять тройной? Кто там перед Горынычем прогибается, Гена или Яга?

– Не, Горыныч тут ни при чем. Я после ромашковой специально интересовался. Они эликсир через чертов котел трижды пропустили, на травках каких-то настаивали. Духовитый получился. Я этого не одобряю. Зачем, спрашиваю? Гена плечами пожимает, а Яга смеется. Для аромату, говорит. По-моему, дурь все это. На фига эликсир портить? С той, ромашковой-то, партией такой конфуз получился!

– Ну? – Иван подозрительно понюхал чарку.

– Захожу вчера к Вакуле в кузню за твоим заказом для Илюшеньки, а там все вверх дном. Ищет чего-то. Что потерял, спрашиваю. Честно признается: была, родимая, едва успел до заката купить. Раньше-то никак не мог вырваться – работы невпроворот. Ну, половину, как всегда, вечерком усидел, на утро чуток на опохмел оставил. А утром хвать – нету. Все перерыл. Как сквозь землю провалилась.

– Заказ сполнил?

– Да какое там! Ее, родимую, искал.

– Нашел?

– Я нашел,– с гордостью сообщил воевода. По запаху. У Вакулы гарью да копотью из горна весь нюх отбило, а «Ромашковый дракон» духовитый.

– И куда его Малашка запрятала? – Лицо Ивана излучало искреннее любопытство.

– Ты не поверишь,– засмеялся воевода,– на голову себе вылила.

– Зачем? – изумился гигант.

– Не знаю. Несет от нее теперь этой ромашкой за версту. И ты знаешь,– озаботился вдруг воевода,– то ли со мной что-то после этого случилось, то ли проб мы накануне слишком много сняли с той партии… одним словом, как баба какая али девка мимо проскочит, все мне эта ромашка чудится… так в нос и шибает.

– Дуры бабы,– вынес свой вердикт Иван.

– Глупый баба,– согласился с ним катана-кладенец,– не туда дракон буль-буль нада. Давай покажу…– Прикованный к стене меч тянулся к тройному фиалковому, с завистью глядя на дегустаторов.