– Мы что, столько надегустировали сегодня? – удивленно спросил царь, глядя на воеводу.

– Да как обычно вроде,– пожал плечами Никита Авдеевич.

– Слушай, откуда такие цены? – возмутился царь, заглядывая в отверстие «автомата».

– Дык поставщик-то наш, кабатчик сволочь, про грамотку тайную прознал, вот и ломит теперь цену.

– Какую грамотку?

– Да ту, что вы после крестин Марьи-искусницы подписать изволили.

– Не подписывал я ничего,– набычился Иван.

– Дык вот она, грамотка-то…– Федька сунул под нос царю свиток.

Иван долго изучал неровную закорючку, выведенную явно нетрезвой, но, несомненно, царской рукой.

– О чем это? – Он протянул свиток министру финансов.

– «Мы, Иван вдовий сын, царь всея Руси, обязуемся поддерживать сухой закон и пить не более трех чар в день, дабы быть примером для народа своего.

Подпись. Дата»,– смущенно прочел Чебурашка.

– Это кто мне такую фигню на подпись сунул? – грозно вопросил Иван, раздирая в клочки злосчастный указ.

– Василиса-матушка,– вздохнули присутствующие.

Обрывки указа взмыли в воздух и, слившись воедино, нырнули в окошко «автомата».

– Во попал!

Иван долго шарил по карманам, но выудить удалось лишь пару гривен.

– В долг поверишь? Завтра отдам. Слово царское даю.

– Что вы, ваше царское величество?! – округлил глаза Федька. Бутылки молниеносно исчезли с «прилавка».– У меня сегодня ревизия, сам министр финансов придет!

– Да тут он рядом стоит!

– Тем более не дам!

– Тьфу! Авдеич, у тебя с собой чего есть?

Пришла очередь шарить по карманам воеводе. Глядя на него, полез туда же и Соловей. Все, что наскребли, вывалили на стол. Суммарно набралось ровно рубль и полушка. Все вопросительно посмотрели на Чебурашку. Тот молча достал из портфеля чистый лист, перо, чернильницу, нацарапал пару строк, спокойно сгреб со стола добычу, ссыпал ее в свой карман и сунул бумагу в отверстие «автомата».

– Вот это другое дело,– облегченно выдохнули оттуда, выставляя обратно бутылки.

Воеводы и царь-батюшка озадаченно переглянулись. Чебурашка невозмутимо разлил тройную фиалковую по хрустальным фужерам.

– Ну, за удачу!

– За это стоит,– оживился Никита Авдеевич.

– Попомнят нас басурмане! А то ишь – «Русь сиволапая»!

– Мы им покажем, чем Русь пахнет!

– Тихо! Детали на тайном совете обсудим. Ну, с богом!

Звон аварийной сигнализации застал их на полглотке. Кто-то яростно дергал за веревку. Все дружно поперхнулись. Тройная фиалковая пошла не в то горло. Ароматное творение секретной лаборатории брызнуло во все стороны, окропляя одежды, стол и ковры. Государственные мужи дружно рванулись к охапке зеленой травы на столе и яростно заработали челюстями. Поздно. Дверь открылась. Все замерли. Такими их и застала Василиса: с выпученными глазами и торчащими изо ртов зелеными пучками мяты.

– Хорошая жизнь настала,– разморенный Лихо лениво перевернулся на другой бок. С легкой руки «папы» банька стала его страстью. Посещал он ее не реже двух раз в седмицу. А с тех пор как по заказу Саламандры соорудили гигантские термы по римскому образцу, готов был париться чуть ли не каждый день. Гигантскими термы сделали, учитывая габариты мирового судьи, ибо он был один из первопризванных великим «папой». Остальным сюда вход был строжайше воспрещен, за исключением обслуживающего персонала, разумеется.

– Почет. Уважение. Клиентов море,– продолжал разглагольствовать меж тем народный целитель.– Клинику мою видали?

Горыныч с Саламандрой завистливо вздохнули.

– То-то. Человек!

Человек, он же истопник, вырос как из-под земли. Лицо его скрывала широкополая войлочная шляпа, из-под которой торчал красный мясистый нос.

– Чего приказать изволите, доктор? – почтительно спросил он.

– Сегодня за мой счет гуляем,– вальяжно протянул Лихо.– Сообрази-ка ты нам, дружок, что-нибудь этакое… особенное… для души.

– Только обычный эликсир,– стушевался истопник.– Винные лавки еще закрыты. Ромашковой не достать.

– Пусть будет так.– Лихо милостиво махнул рукой.– Себя не забудь. Разрешаю.

– Вам как обычно? Ведро на кубометр? – спросил обрадованный истопник, поворачиваясь к Саламандре.

– Угу,– буркнула ящерка,– только дровишки смочи получше.

– Обленилась ты,– ревниво вздохнула Левая, когда дверь за истопником закрылась,– целая толпа на тебя работает. Одних истопников я штук шесть насчитала.

– Рабочие места создаю,– отмела упрек Саламандра.– Чтоб народ жил лучше. Это что? Здесь уже все отлажено. Вот у Яги я скоро развернусь. Она у себя такой комплекс отгрохала. «Дремучий бор» называется.

– Видели,– сердито прошипела Правая.

– Хорошо вам,– тоскливо протянула Центральная.– Все при деле. А мы с тоски скоро удавимся. И куда варнаки подевались? Хоть суд закрывай. Если дело так и дальше пойдет, совсем отощаю. Подумать только, за два года один смутьян, да и тот не из наших. Жесткий попался. Чуть не подавилась проклятым.

– Чья бы корова мычала.– Розовое брюшко Лиха затряслось от смеха.– Главный поставщик царского двора. Твое мясо полгорода жрет.

– Что за намеки пошлые?

– Ну, не твое. Стада твои.– Лихо осторожно протер запотевшие очки, не снимая их с носа. После погрома, учиненного им в посаде перед решающей битвой с Кощеем, технику безопасности он соблюдал строго, ибо нарушения ее обходились целителю очень дорого. Экономические санкции за подобные прецеденты Чебурашка ввел драконовские.

– Так не в том ведь дело! – взвыла Центральная.– Меня от бяшек воротит. Скоро сама блеять начну. Раньше как бывало? Скушаешь витязя– на подвиги тянет, умным человеком закусишь– душа поет, стихи рождаются. Лирика. А сейчас…

– А что сейчас?

– Одна пошлятина в голову лезет.

– Ну-ка почитай,– оживились Лихо с Саламандрой.

– Да ну… неудобно…

– Пожалуйста, господин судья!

– Ладно… из последних.

Я достаю из широких штанин…

– Деньги,– радостно перебил Лихо,– угадал?

– Дурак,– хихикнула Саламандра,– ты продолжай, продолжай. Что она там достает?

– Что достает, то и достает,– мировой судья покраснел всеми тремя головами.– Я ж говорю– пошлость одна.

– Это ты смутьяном тем отравился,– авторитетно заявил целитель.– Хочешь, промывание желудка сделаю? Для своих бесплатно.– Рука Лиха потянулась к очкам.

– Не надо! – решительно заявила Централь-ная.– Я его, гада, принципиально переварю.

– Он кто такой? Что натворил? – Ящерка лучилась любопытством.

– Подсыл немецкий. Мастеровых смущать пытался. Вы, говорил, пролетарии. Гегемоны. Царя на кол. Винокурни – народу. Я вот до сих пор сообразить не могу: за кого Вакула больше обиделся, за царя или за винокурни? Долго потом смутьяна водой поливали. Даже запивать не пришлось… Слушай! Твоих истопников только за смертью посылать. Где наши стопарики?

– Г-г-господин судья,– в парилку, пошатываясь, ввалился истопник. Нос его был уже не красный, а сизый.– Вас в залу за…сседаний срочно требуют.

– Народу туда сволокли – пропасть,– добавил кто-то из-за его спины.

– А ты боялся, Горыныч! Безработица тебе не грозит.

– Значит, никакого запаха, говоришь?

Это злосчастное утро окончательно вывело Ивана из себя.

– Клянусь! – Соловей гулко стукнул себя в грудь.– На кого ни дыхну, ну никто не чует!

– А Василиса почему почуяла?

Иван стукнул по «кнопке». «Автомат» открылся, оттуда высунулся Федька с двумя бутылками в руках:

– Этого пока хватит?

– Дыши на него! – приказал Иван.

Соловей подошел и послушно дыхнул. Акустический удар отбросил бедолагу в глубь «автомата». Зазвенели разбитые бутылки.

– Ну как? Пахнет от меня? – тревожно спросил Соловей.

Федька сидел у стены, тряся головой.

– Видите, как он головой крутит? Не пахнет, значит,– радостно сообщил разбойный воевода, оборачиваясь к друзьям. Они тоже сидели. На полу… на полу. И головы их тряслись не хуже, чем у Федьки.