Хэйтем откинулся обратно на столешницу. Пусть старается. И этого еще мало будет за самодеятельность.

Шэй словно почувствовал его мысли. А может, и впрямь чуял, что так просто не отделается… Во всяком случае, действовал он аккуратно, ласково. Не так, как в начале их более близкого знакомства, когда Хэйтему пришлось внятно и четко объяснить, что близость и абордаж — вещи разные.

Мистер Кенуэй удовлетворенно прикрыл глаза. Чувствовал, как любовник входит, придерживает за бедро… Ругается, конечно, сквозь зубы, и хорошо, что слов не разобрать. Самобытных моряцких выражений и восторгов Хэйтем от Шэя тоже еще в самом начале наслушался.

Теперь, по крайней мере, если с губ Шэя в процессе и срывалось крепкое словцо, то обычно тогда, когда Хэйтем уже был готов ему это прощать.

Хэйтем чувствовал, как плечо упирается рука, как к бедрам прижимаются чужие бедра, и запрокинул голову. Лента на собранных волосах за что-то зацепилась, и теперь неприятно тянула, но поправить ее возможности не нашлось — стоило Шэю войти полностью, как сдерживаться дольше он уже не смог. Хэйтем звучно выдохнул, когда ощутил, что тот выскальзывает и входит снова. И темп набирает быстро — ему же все сразу нужно… Не то чтобы Хэйтем был против.

Вот чего у мистера Кормака было не отнять, так это того, что он один умел заставить Хэйтема не думать ни о чем. Не просчитывать мысли, шаги и действия; не анализировать, не подводить промежуточных итогов. Движение быстро нарастало — и Хэйтем наконец полностью отдался ему. Движению, любовнику, медленно нарастающему наслаждению.

Шэй больше не опирался на его плечо. Перехватил ладонь, переплел пальцы со своими. В этом была странная нежность — Шэй вообще не слишком умел выражать чувства, но стремился к этому, и это было порой наивно, а порой и трогательно. Хэйтем действительно ценил, потому что говорить об этом не умел и сам.

Чужая рука заставила приподнять голову. Хэйтем приоткрыл глаза, но вопросительно поглядеть не успел тоже. Ленту Шэй высвободил сам, но в глаза не смотрел — продолжал двигаться, сопел и сжимал зубы. Хэйтем благодарно коснулся его руки щекой.

Шэй вздрогнул. Он всегда ловил одобрение на лету, и сейчас явно вдохновился. Хэйтем даже застонал от участившихся толчков и горячего жара, разливающегося по телу. Теперь уже сил держать спину не осталось и Хэйтем позволил любовнику не сдерживаться — шире развел ноги, побуждающе сжал пальцы на ладони Шэя.

Шэй хрипло перевел дыхание и выпалил:

— Мистер Кенуэй, я…

Хэйтем на слова сил не нашел, только утвердительно застонал. После долгой разлуки несколько минут — уже выдержка, дольше явно не удержаться. Шэй крепче прижал к себе, коснулся дрожащей, все еще скользкой рукой естества и дразнящие провел пальцами вдоль. Хэйтем почувствовал, что воздуха в груди не хватает, и невольно выгнулся, хотя стол мало подходил для встречного движения. Слишком много всего: ритмичное сильное движение внутри, невесомое — на плоти… Он не любил уступать любовнику, но в этот раз уступил. И, еще зажимаясь от резко накатившего наслаждения, слышал, как ругается Шэй — мучительно и облегченно одновременно.

Шэй подал ему руку, помогая встать, а стоило Хэйтему потянуться за отброшенными штанами, как любовник плеснул ему в стакан бренди, а сам нахально приложился к горлышку. Мистер Кенуэй раздраженно влез в портки — теперь все равно стирать — и выпил предложенное до дна. И только потом высказался:

— Мог бы взять чистый стакан, а не лакать, как матрос-забулдыга.

— Да ладно тебе, — Шэй перевел дыхание и отерся тыльной стороной ладони. — После поцелуев глупо брезговать бутылкой.

— А я и не брезгую, — парировал мистер Кенуэй, — а надеюсь привить тебе хоть немного манер. Ты джентльмен или моряк?

— Смотря когда, — фыркнул Шэй.

— Сейчас ты не на борту, — напомнил Хэйтем. — А кроме того, ты капитан, а значит, должен быть образованным человеком. Ничто не мешает капитану быть джентльменом, и наоборот — тоже.

— Я вполне образован, — запротестовал Шэй, — иначе бы давно потопил «Морриган».

— А ведешь себя порой так, что, кажется, не со штурвалом управляешься, а с ведром и шваброй, — оставил за собой последнее слово в споре Хэйтем. — Подбери оружие, незачем пугать Лиззи. Она придет убираться с утра.

— Выполню, — Шэй сразу заулыбался, как его перестали отчитывать. — А куда мне отправиться? Или, раз уже сделал дело, то чесать на «Морриган»?

— Мистер Кормак, — Хэйтем раздраженно вскинулся, — я собирался предложить вам разместиться у меня, чтобы не будить горничных, но раз вам хочется «чесать» на корабль, успешно «сделав дело», то не буду вас задерживать.

Шэй сразу притих:

— Если вы позволите остаться…

Мистер Кенуэй только вздохнул:

— Что уж с вами делать… Позволю. Раз уж вы прервали вашу миссию, то я… Рад видеть вас у себя.

========== Сентябрь 1764, Нью-Йорк ==========

Шэй приоткрыл глаза, щекотя ресницами плечо мистера Кенуэя, на котором так уютно спалось, и откатился в сторону. Хэйтем обладал удивительной способностью просыпаться от изменившегося дыхания на своей щеке, от малейшего толчка — и Шэй наивно попытался этого избежать, не будить любовника раньше времени. В конце концов, Хэйтем действительно много работал, а вчера еще дважды подряд получилось… Ему стоило отдохнуть.

Однако Хэйтем, естественно, проснулся. Заворочался, глубоко вздохнул и распахнул серые глаза, сонно хлопая ресницами.

— Неймется? — он явно подавил зевок. — Мог бы тихонько встать и сделать что-нибудь полезное.

— Я и собирался, — Шэй понял, что раскрыт, и подкатился обратно, под теплый бок. — Но ты просыпаешься, как по звуку колокола, как только я пошевелюсь. А сделать что-то полезное — это что?..

Однако, к его сожалению, Хэйтем такую пленительную мысль — продолжить начатое с вечера — отверг:

— Нет, — произнес он четко. — Дать тебе я сейчас просто не смогу, а зная, что ты предложишь взамен, повторю — нет. Сначала ты мне, потом я тебе, и закончится тем, что мы встанем, дай Бог, к полудню. Мне слишком много еще нужно сделать. Брысь из кровати… И оденься, не пугай слуг.

— Можно подумать, слуги чего-то не знают, — Шэй с сожалением отлепился от него и спустил ноги с кровати. Потянулся за рубахой, влез в нее, путаясь в воротнике и рукавах, зевнул. — Ты действительно думаешь, что горничные или прачка могут не знать?

Хэйтем недовольно пошевелился и устроился по центру кровати, закинув руки за голову:

— Это не значит, что можно смущать горничных появлением без исподнего.

— Всего только раз и высунулся, — пробурчал Шэй.

Мистер Кенуэй был не только внимательным, но и злопамятным. И насмешливым:

— И сумел поразить девушек в самое сердце.

— Я вовсе не собирался никого поражать, — угрюмо отозвался Шэй, лентой затягивая волосы в хвост. — Я тебя искал! И потом им объяснил.

— Лучше бы не объяснял, — вздохнул Хэйтем. — Раз уж ты взял привычку раз в год в обязательном порядке игнорировать возложенную на тебя миссию и приезжать сюда, то от тебя должна быть какая-то польза. После завтрака составишь мне компанию в кабинете — разберешь почту из Европы. Тебе должно быть лучше известно, что там сейчас происходит и каковы настроения. Знаю, что такую работу ты полагаешь скучной, но если узнаю, что ты тайком прикладывался к рому, то… Пить с утра — моветон.

— Я чуть-чуть, — упрямо возразил Шэй, поднялся наконец и потянулся — как был, из одежды на нем были только рубаха и ленточка на волосах.

— И можешь не демонстрировать тут ничего, — едко закончил Хэйтем. — Не соблазнюсь.

Шэй тихонько вздохнул — с досадой. В прошлый раз очень даже получилось, это сегодня что-то не сработало. Видно, мистер Кенуэй сделал выводы, и теперь действительно придется искать новые нестандартные пути. Но это Шэй неплохо умел.

За прошедшие годы Шэй четко уяснил одно — первое время Хэйтем раздражается по любому поводу. Потом, через пару дней, когда совместная жизнь входит в колею, он ведет себя много терпимее. Нужно просто немного подождать, и очень желательно при этом не довести его до белого каления, а то так и требования немедленно мчаться за артефактом Предтеч можно дождаться. А после такого требования вину придется заглаживать слишком долго и мучительно, никаких сил не хватит.