Запах лекарств гулял по просторным комнатам дворца Верховного Предводителя, бессменного борца за демократию, человека, укравшего созвездие Павлина.

Сам он лежал на разрисованном зелеными молотилками ложе, укрытый до подбородка белоснежным одеялом. Глаза закрыты, в уголках губ – страдание.

В капельнице беззвучно лопались пузырьки.

Врач выключил универсальный диагностер и задумчиво почесал за ухом.

– Когда? – не раскрывая глаз, спросил Верховный Предводитель.

– Сегодня или завтра, – подобострастно ответил врач, сматывая щупальце диагностера.

Умирающий открыл глаза и приподнял голову. Голос его был тих и спокоен.

– Ну нет. Я не хочу умирать и не умру. Через минуту здесь должен быть мой секретарь. Пусть захватит бланк для очередного указа.

Врач пожал плечами…

Была ночь. Дождь бегал по городу, словно сороконожка, отталкиваясь тоненькими струями от крыш и асфальта. Смерть затаилась в ближайшем парадном и, когда патрульный самоход проехал мимо, отправилась дальше. Она шла вдоль по улице и думала, что ничего, кроме насморка, такая погода принести не может. И вообще, лучше бы сейчас сидеть у камина и смотреть, как поджаривается на огне сочное мясо. А потом наполнить высокий хрустальный бокал густым, похожим на кровь вином…

Однако какие уж там удобства? По пятам идет погоня, и есть только полчаса, чтобы найти убежище. Потом будет поздно.

Смерть невесело усмехнулась и подумала, что повидала всякого. Но чтобы бегать по городу в поисках убежища, спасая самое себя? Бред!

Патрульный самоход вынырнул из-за угла совершенно бесшумно, как призрак. На этот раз смерть спряталась за статую Вечного Просителя, возле входа в управление “Лесносырхвостстебснабсбыта”.

Машина остановилась возле статуи, и смерть увидела тех, кто в ней сидел. Их было трое. Генерал в позолоченном хомуте, поручик в посеребрённом и капрал-водитель, на шее которого тускло светилась медь. Генерал небрежно курил тонкую сигарету.

Подумав о том, как тепло и сухо у них в машине, смерть скрипнула зубами.

Хорошо устроились, гады.

– Ну, скоро там! – спросил генерал и выкинул окурок на тротуар.

– Сейчас, сейчас, – ответил капрал и стал торопливо крутить ручки настройки передатчика. Поручик выудил из кармана плоскую фляжку и, сделав порядочный глоток, сказал:

– Нет, ну не охламоны ли эти, из службы успокоения? Не могли взять какую-то старуху. Эх, послали бы меня… Я бы им показал… я бы их научил… А теперь ищи ее свищи.

– Со смертью шутки плохи, – с сомнением сказал капрал.

– Плохи, – передразнил его поручик. – Смерть теперь отменена. И чтобы другим неповадно было, ее надо уничтожить. А то, не дай бог, заговорят вслух да еще думать начнут, что совсем уж скверно. Если каждый будет думать, так и к анархии прийти можно… Эй, чего там копаешься? Шевелись, поехали в управление.

Самоход уехал.

По лицу Вечного Просителя стекали струйки воды, словно слезы.

Смерть вздохнула и, взвалив на плечо завернутую в мешковину косу, пошлепала дальше. Собственно, можно было постучать в первую попавшуюся дверь. Ей стало почти безразлично, выдадут ее или спрячут. Но какое-то чувство подсказывало, что нужно пройти еще немного. И только проскользнув через площадь Вечных идеалов, она, наконец, увидела подходящий дом. Старый, обшарпанный, с остроконечной крышей и загаженным парадным.

Быстро оглянувшись по сторонам, смерть нырнула в подъезд. На третьем этаже она наступила на осколок разбитой бутылки и чуть не порезала себе ногу. На площадке четвертого этажа из-под холодной батареи, которая неизвестно для чего висела на стене, выскочил старый, облезлый кот и с визгом рванул вверх по лестнице.

А потом был пятый этаж, и тут смерть поняла, что пришла. Да, несомненно, эта квартира ей подходила. Смерть осторожно опустила косу на пол и, откинув со лба прядь мокрых волос, постучала.

За окном шелестел дождь. Стояла ночь.

Аким проснулся и долго лежал с открытыми глазами, думая о том, что в холодильнике у него имеется еда – кусок рыбы горячего копчения. Стоил он книги Эльфонсо Сальмари, которую Аким за него отдал? Наверное, стоил. По крайней мере его можно съесть. А можно оставить на завтра. И тогда на базар он пойдет лишь послезавтра. И тем самым выиграет еще один день.

Впрочем, зачем? И у кого он этот день собирается выиграть?

Аким чуть было не пошел на кухню, но, вовремя спохватившись, некоторое время боролся со своим желудком. Чтобы отвлечься от голода, стал сам себе врать.

Итак, о чем бы это? Ну, например, о том, что было бы, родись он в другом мире. А что, неплохо!

Например… Он мог бы скакать на горячем коне, подставляя холодному ветру загорелое лицо, а потом в глухих каньонах, задыхаясь от недостатка воздуха, рубиться с врагами, нанося и отражая яростные удары. А когда последний вражеский воин исчезнет в бездонной пропасти, вложить меч в ножны и отправиться дальше на поиски новых приключений и новых врагов.

А еще… Он мог бы всю жизнь носить власяницу, подпоясанную туго-натуго хорошо просмоленной веревкой, для того чтобы не так сильно чувствовать голод. Каждый вечер брать со стены тяжелую плетку и полосовать свое жаждущее удовольствий тело… Сильнее, еще сильнее, до крови, до большой крови… чтобы в последние мгновения, которые останутся до небытия, почувствовать хоть отсвет того, что называется истиной. И иронически улыбнуться.

А еще… Он мог бы ходить в горностаевой мантии. И в тишине кабинета, иногда в одиночку, иногда с кучкой особо доверенных особ, принимать решения и говорить слова, которые повлияют на судьбы мира. Словно паук, сплести самую прочную на свете паутину и время от времени, для забавы, дергать за нее, заставляя окружающий мир выворачиваться наизнанку. И в гордом одиночестве понимать, что такое власть и какое счастье ею обладать.

Он мог бы…

Кто-то стучал в дверь.

Аким даже не удивился. Он давно ждал этого стука и знал, что будет дальше. Сейчас ввалятся люди в черных хомутах, и среди них будет один в посеребрённом. Аким, конечно, будет кричать, а солдаты начнут пинать его по ребрам тяжелыми подкованными ботинками. Книги они выкинут на улицу, просто так, ради развлечения. И там, в этой осенней промозглости, лощеные, ломкие листы старинных книг будет заливать дождь, смывая с них золото заставок и миниатюр. Но никому до этого не будет дела.

Аким слез с кровати. Сунул ноги в шлепанцы и, запахнув халат, не спеша прошлепал к двери.

Да нет, что-то не так. Солдаты стучат по-другому. Они обычно бьют в дверь сапогами и прикладами, добросовестно выполняя солдатский долг. Нет, этот стук можно даже назвать деликатным.

Скорее всего кто-то из бывших знакомых. Допустим, спал себе человек и вдруг среди ночи проснулся от того, что замучила совесть. И тогда он пошел его, Акима, проведать… Поесть чего-нибудь принес…

Горло Акима перехватила голодная спазма. Он включил свет в прихожей и откинул тяжелый крючок.

На лестничной площадке стояла смерть.

Сердце Акима ухнуло куда-то вниз, и он почувствовал одновременно ужас и почему-то облегчение.

– А-а-а, – растерянно сказал он. – Так вас же запретили?

Смерть пожала плечами и чихнула. Саван на ней был насквозь мокрый. Он плотно облегал ее невероятно худое тело, с него текла вода, которая собиралась на полу в лужицу.

– Э, так вы простудитесь, – сказал Аким и сделал приглашающий жест рукой. – Прошу.

Смерть несмело улыбнулась, и Аким заметил, что зубы у нее белые-белые, молодые. А она, оказывается, не такая уж дряхлая.

Он провел ее через прихожую мимо пыльных неисчислимых шкафов, забитых книгами, в спальню, где достал из гардероба потертый халат и широкое полотенце.

– Берите. Оботритесь и переоденьтесь. А потом ложитесь в постель. Я сейчас, только уберу лужу в коридоре, чтобы следов не осталось. За вами, наверное, гонятся?