Тут она вдруг увидела себя — причем буквально... со стороны. Со стороны старого корявого клена. Ирина еще не успела ни удивиться этому впечатлению, ни осмыслить его, а за ним уже пришло другое — она вдруг почувствовала, что не верит себе, своему сознанию, своему зрению, что ей нельзя это видеть, что этого нет на самом деле! Ощущение запретности, преступленного табу нарастало как снежный ком — пока она вдруг не осознала, что это ее собственный запрет. Вот так так — попасть под свой же гипноз! Надо будет попробовать перед зеркалом... Но с обратной стороны зеркала нет и не может быть другого «я». Никто на тебя не смотрит, не воспринимает тебя, просто отражаются световые лучи, а не волевой импульс, как теперь.

Кто-то видел ее. Кто-то, находившийся совсем рядом. Возле клена. Причем сам по себе невидимый, хотя бы потому, что там просто-напросто никого нет. Кто- то, получающий неслышимый приказ от ее сознания и повинующийся этому приказу. Кто же он? Или он тоже умудряется отвести ей глаза? Кто он — тот, с кем она несколько секунд назад «законтачила» на подсознательном уровне? Кто???

...Она терялась в догадках, пока не увидела большого рогатого жука, каких десятки миллионов. Но ощущение найденной истины тут же накрыло ее волной, даже мурашки по коже побежали. Эврика. Ирина подошла поближе и сосредоточила внимание на рогаче, пытаясь «просканировать» его. Жук сидел, поворачиваясь из стороны в сторону, как телекамера внутренней охраны здания. Обычного сканирования не получалось, в его «душе» были огромные пробелы и «полосы молчания», но потом вдруг Ирина натыкалась на вполне человеческие эмоции — только еще более яркие, острые, непосредственные. Когда обида — это смертельно, это конец света. Когда дружба — на века, и только друг по эту сторону баррикады, а весь мир — по другую. Когда мир огромен и просторен, а жизнь впереди бесконечна. Как в детстве.

Рубцова так и начала воспринимать его — черненького, задорного мальчишку, озорно шевелящего рожками, сидя высоко на ветке старого клена. Она попыталась увидеть мир его глазами — и небо опрокинулось на нее всей своей бездонной высью.

Она лежала на спине на лужайке, а перед глазами проплывали облака. Проклятые облака. Нет, не эти белые, а те сизые, что плавают между стволами и грозят угробить животных раньше, чем они выполнят свою задачу. Там, вверху, ветер. А между деревьями ветра нет, и газ будет стоять еще долго. Все равно. Бой, в принципе, закончен. Надо уходить на место сбора. Туда, где соберутся другие...

Ирина смутно увидела лица. Девочка... Мальчик... Еще один мальчик. Но пора было идти. Идти на место сбора, хотя жук так устал, а здесь, на лужайке, было так хорошо лежать...

Тогда ей в голову пришла озорная мысль. «Ну и лежи, — мысленно велела она жуку. — Спи. Отдохни. Ведь ты так устал. Твои товарищи тебя подождут немного. Спи...»

Тут, как назло, заверещала рация, о которой Ирина давно забыла. Волки подскочили от неожиданности, постояли, оторопело озираясь. Затем дружно, едва ли не хором, чихнули и, продолжая непрестанно чихать, бросились в чащу.

Жук замахал крыльями, как заводная игрушка, поднялся в воздух и медленно полетел за волками, огибая стволы и ветки и держась повыше — подальше от ядовитых паров. Пробираться за ними в лес человеку без топора нечего было и думать.

Рубцова выключила зуммер рации, чтобы он не мешал, и попыталась еще раз сосредоточиться, убедить жука уснуть. Он шарахнулся в сторону, но не упал, а продолжал лететь и вскоре скрылся между деревьями. Ирина еще несколько секунд удерживала на нем внимание, а потом, отчаявшись, махнула рукой и включила рацию.

Ее вызывал Ренат: авангард возвращался в лагерь, ее искали. Бой, действительно, окончился.

Неудача группы Сивцова так обескуражила полковника Румачика, что он решил свернуть операцию. У него было ощущение, что его собственный отряд спасают от разгрома только пары отравляющих веществ, рассеянные в воздухе. Но стоит концентрации ослабнуть... Александр Андреевич прикидывал скорость полета пчел, направление ветра и расстояние от места растерзания насекомыми группы захвата до его полянки. Получалось, всего ничего. Но нельзя же вечно сидеть и ждать, пока придут враги.

С другой стороны, после выброса десантов техника в лагере опять осталась с очень небольшой охраной. Терять даже допотопные грузовики было жаль, но самое главное, это означало бы дважды наступить на одни и те же грабли. Было бы обидно... Правда, теперь лагерь был усилен группой Ларькина и несколькими уцелевшими людьми Сивцова — остальных Виталий, оказав медицинскую помощь, предложил тут же отправить в госпиталь, что и было сделано, — и это немного успокаивало. Некоторое время полковник колебался, не решаясь что-либо предпринять, а затем все-таки отдал приказ эвакуироваться.

Вертолет у них теперь остался только один, но, потеснившись, весь отряд Румачика сумел в нем улететь. Козлович по рации настоятельно просил пока не забирать его группу, разрешить продолжить свободный поиск. Он уверял, что вокруг все тихо, группа в безопасности. Единственное, что внушало ему некоторые опасения — показания счетчика Гейгера, но пока уровень радиации был все-таки допустимым.

Полковник, размышляя, смотрел на москвичей — они отошли чуть в сторону, Рубцова оживленно рассказывала товарищам о своем походе в лес. Не хотелось терять людей. Выждав еще полчаса, Румачик лично связался по рации с Козловичем и сказал: «Готовьтесь, высылаю «вертушку». А еще через пять минут Козлович вновь вышел на связь и передал, что группа обнаружила на очередной полянке спящего парнишку.

Новость, что и говорить, была странная. Местный житель? Да какое тут жилье, в запретной зоне, где уровень радиации только-только снизился до допустимых пределов, да и то не везде? Тогда кто он и зачем сюда забрел?

Разбудить мальчика спецназовцы так и не смогли до самого прибытия вертолета —так и занесли на руках в кабину. Узнав об этом, полковник даже представил себе, что паренек, возможно, пролежал так в летаргическом сне с самого Чернобыля... Конечно, это была чушь. Здравый смысл быстро нашел разумное объяснение. Мальчишка забежал в глухую чащу, спасаясь от одичавших собак. Крепко спит от усталости и пережитого нервного потрясения. Хорошо, что группа Козловича наткнулась на этого малыша. Что бы он тут без них делал?

Солнце клонилось к закату, когда спецназовцы бережно перенесли паренька из вертолета в палатку Румачика. Медики принялись за обследование. Щупая пульс, рассматривая зрачки неподвижно лежащего мальчика, они время от времени многозначительно переглядывались, покачивая головами.

— Ну что? — спросил полковник, когда ему надоело наблюдать за их священнодействием.

— Это не простой сон, — произнес Виталий.

— Понятное дело, — с иронией ответил Румачик. — До этого даже я додумался.

— Точнее можно будет сказать после анализа крови, — Ларькин был, как всегда, невозмутим.

Парнишка не проснулся и тогда, когда у него брали кровь на анализ. Пока Виталий колдовал с разноцветными трубочками и пробирками, Рубцова присела рядом с найденышем на складную походную кровать и тоже взяла его за руку. Посидела несколько минут, вслушиваясь в сигналы мозга, и покачала головой:

— Ах, мальчик, мальчик... Ну ты и жук.

— Выглядит довольно изможденным, — произнес за ее спиной военврач.

Рубцова почувствовала, что оба медика и полковник собрались возле койки и смотрят на паренька через ее плечо. Результаты анализа крови она тоже уже знала: многие вещи в ее присутствии уже не имело смысла произносить вслух. Ларькин все же объяснил — хотя бы для полковника — что в крови у мальчика обнаружены наркотические вещества, по принципу действия, напоминающие ЛСД. По части наркотиков Виталий, бывший эксперт-аналитик из Управления по борьбе с организованной преступностью, был большой дока. Ирина, впрочем, тоже в этом кое-что понимала. Но только совсем по другой причине.

— Его зовут Витек, — заговорила она, не отрывая взгляда от мальчика. — Это он управляет собаками. Есть еще девочка, она управляет волками. Есть у них в группе и другие дети, которые управляют насекомыми, мышами, крысами...