Да еще этот Париж, не приносящий ничего, кроме досады и унижения, с Альфредом, бегающим за девчонками. Половина светского общества смеялась над ним, но вторая половина — над ней.

Она сидела в гостиной с чашечкой кофе, размышляла о будущем и более всего хотела, чтобы прямо сейчас ей сказали, что она не просто женщина, но красавица, когда подошел англичанин и попросил разрешения, поскольку в гостиной они вдвоем, выпить с ней кофе. Вопрос застал баронессу врасплох, и от удивления она не смогла отказать.

У нее еще была возможность уйти, но десять минут спустя она уже не сожалела о том, что приняла его предложение. По ее оценке, ему было от тридцати трех до тридцати пяти лет, лучший возраст для мужчины. Англичанин, он тем не менее бегло говорил по-французски. Красивый, умеющий развеселить женщину. Она наслаждалась потоком комплиментов, даже содействовала тому, чтобы он не иссяк. Так что лишь к полуночи она поднялась, заметив, что рано утром ей надо уехать.

Англичанин поднялся вместе с ней по ступеням и на лестничной площадке обратил внимание баронессы на купающиеся в лунном свете лесистые склоны. Они постояли несколько секунд, любуясь спящей природой, прежде чем она посмотрела на своего спутника и увидела, что его глаза прикованы не к окну, а к глубокому вырезу между ее грудей, где кожа в свете луны стала белой, как алебастр.

Англичанин улыбнулся, заметив, что его взгляд перехвачен, наклонился к ее уху и прошептал: «Лунный свет превращает в дикаря самого цивилизованного мужчину». Она повернулась и пошла вверх по лестнице, притворившись, что рассердилась, но на самом деле довольная нескрываемым восхищением незнакомца.

— Благодарю за приятный вечер, месье.

Она взялась за ручку двери, гадая, попытается ли мужчина поцеловать ее. Она надеялась, что попытается. Как ни банально это звучит, но ее охватила страсть. Возможно, сказалось вино или обжигающий коньяк, который англичанин заказал к кофе, или лунный свет, но она уже знала, что не хочет расставаться на пороге.

И тут же руки незнакомца обняли ее, а губы прижались к ее губам. Теплые и уверенные. «Это надо прекратить», — шевельнулась в ней совесть. Но в следующее мгновение она ответила на поцелуй. Закружилась голова, конечно, от вина. Руки незнакомца напряглись, сильные и мускулистые.

Ее бедро прижалось к чему-то твердому. Она было отдернула ногу, а затем вернула ее в прежнее положение. И необходимость что-то решать отпала сама собой: она хотела, нет, жаждала мужчину.

Баронесса почувствовала, как открывается позади нее дверь, вырвалась из объятий и отступила в комнату.

— Заходите, дикарь, — выдохнула она.

Англичанин вошел следом и закрыл за собой дверь.

Той ночью вновь перерывались все архивы, на этот раз в поисках Даггэна, и небезуспешно. На свет появилась карточка, свидетельствующая о том, что Александр Джеймс Квентин Даггэн въехал во Францию на экспрессе «Брабант» 22 июля сего года. Часом позже нашли другую карточку, согласно которой Даггэн покинул Францию на экспрессе «Северная звезда» 31 июля. Карточка поступила от того же контрольно-пропускного поста, группа таможенников которого ездила на поездах-экспрессах, регулярно курсирующих между Брюсселем и Парижем, на ходу осуществляя проверку документов и досмотр багажа.

Префектура полиции сообщила название отеля, в котором останавливался Даггэн, и номер его паспорта, совпадающий с номером, переданным из Лондона. В отеле, расположенном неподалеку от площади Мадлен, Дагган пробыл с 22 по 30 июля включительно.

Инспектор Карон стоял за то, чтобы немедленно провести обыск в отеле, но Лебель ограничился лишь беседой с хозяйкой, к которой они заявились под утро. Человек, которого он искал, 15 августа не значился в списках живущих в отеле, а хозяйка поблагодарила его за то, что полиция не стала будить ее гостей.

Лебель распорядился, чтобы детектив в штатском поселился в отеле на случай, если Даггэн приедет вновь. Ему тут же пошли навстречу.

— Этот июльский визит, — пояснил он Карону, когда в половине пятого они вернулись в его кабинет на набережной Орфевр, — разведка. Он уточнял план действий.

Затем Лебель откинулся на спинку стула и надолго задумался, уставившись в потолок. Почему Даггэн выбрал отель? Почему не дом одного из сторонников ОАС, как другие агенты, засылаемые во Францию? Потому что он не доверял оасовцам. И правильно делал. Итак, он работает в одиночку, не доверяя никому, сам готовит и проводит операцию, пользуясь фальшивым паспортом, в остальном, возможно, ведет себя как обычный гражданин, не вызывая подозрений. Хозяйка отеля подтвердила это предположение. «Настоящий джентльмен» — так охарактеризовала она Даггэна… Настоящий джентльмен, думал Лебель, и опасный, как кобра. Для полицейских нет преступника хуже настоящего джентльмена. Таких никогда ни в чем не подозревают.

Он взглянул на две фотографии, присланные из Лондона, Колтропа и Даггэна. Колтроп стал Даггэном, изменив рост, цвет глаз и волос и, возможно, манеру поведения. Он попытался представить себе этого человека. С кем ему предстоит вести борьбу? Уверенный, хитрый, педантичный, не оставляющий без внимания ни одной мелочи. Разумеется, вооруженный, но чем? И куда он прятал оружие, проходя таможенный досмотр? Пистолет, нож, ружье? Как он рассчитывает приблизиться к де Голлю, если на расстоянии двадцати ярдов от президента подозрение вызывают даже дамские сумочки, а мужчин с портфелями или длинными свертками бесцеремонно хватают под руки и уводят для досмотра?

Мой бог, и этот полковник из Елисейского дворца полагает, что Дагген — обычный бандит! Лебель понимал, что у него только одно преимущество: он знает имя убийцы, а тот не подозревает об этом. Это его единственный козырь, не учтенный в продуманном плане Шакала, и никто на вечернем заседании не хочет или не может этого понять.

Если Шакал почувствует, что раскрыт, и вновь изменит облик, вздохнул Лебель, одному богу известно, как удастся вновь выйти на его след, Вслух же он произнес:

— Мы должны его взять.

Карон поднял голову:

— Конечно, шеф. У него нет ни единого шанса.

Лебель резко оборвал его, чего прежде не случалось. Должно быть, начало сказываться недосыпание.

Угасающая луна освещала мятое покрывало, лежащие на полу между дверью и кроватью платье, бюстгальтер, нейлоновые чулки. Две фигуры на кровати прятались в тени.

Колетт лежала на спине и смотрела в потолок, пальцы руки лениво перебирали светлые волосы головы, устроившейся на ее животе. Губы баронессы разошлись в улыбке, когда она подумала о прошедшей ночи.

Он был хорош, этот английский дикарь, знающий, как использовать пальцы, язык и член, чтобы пять раз привести ее на вершину блаженства. Теперь-то она понимала, как не хватало ей такой ночи.

Баронесса взглянула на маленький будильник, стоящий на столике у кровати. Четверть шестого. Она ухватила в кулак прядь волос и дернула:

— Эй!

Англичанин, еще в полусне, что-то пробормотал. Они лежали голые, на мятых простынях, но центральное отопление согревало комнату. Голова освободилась от руки и скользнула между ее бедер. Она почувствовала его горячее дыхание и кончик языка.

— Нет, хватит.

Она быстро сдвинула ноги, села и тянула его за волосы, пока он не повернулся к ней, приподнялся и начал целовать одну из ее полных грудей.

— Я сказала, нет.

Он посмотрел на баронессу.

— Достаточно, дорогой. Мне надо вставать через два часа, а тебе пора в свой номер. Сейчас, мой маленький англичанин, прямо сейчас.

Он все понял, кивнул и спрыгнул с кровати на пол, оглядываясь в поисках своей одежды. Она расправила простыню и забралась под нее, укрывшись до подбородка. Англичанин оделся, посмотрел на баронессу, и в полутьме та увидела, как сверкнули в улыбке его зубы. Сев на краешек кровати, он просунул руку под ее шею.

— Тебе понравилось?

— М-м-м-м-м. Очень. А тебе?