Через несколько секунд Саня, вытащив связку отмычек, тормозит у двери.

— Механизм стандартный, мне минуты три понадобится, — пыхтит он, ковыряясь в замочной скважине.

— Действуй, — кивнул я, бдительно посматривая по сторонам.

Через полторы минуты, вспотевший товарищ, зацепил механизм отмычкой. Замок щелкнул, открываясь. Саня с сияющим лицом, приоткрыл дверь, и жестом пригласил меня войти:

— Прошу вас, месье.

— Мерси боку, мон шер, — шутливо поклонился я, и нырнул в полутёмное пространство дома. Саня рванул за мной. Я быстро двигался по коридору, взглядом отыскивая знакомую лестницу. Пустая сумка шлепала по боку. Сзади сопел Саша, обдавая спину тяжелым дыханием. Нырнув под широкую лестницу, ведущую на второй этаж, немного отодвигаю массивный комод, отбрасываю в сторону толстый красный ковер, украшенный замысловатыми узорами.

Под ним обнаруживается деревянный пол. В прошлой жизни, когда я общался с будущими хозяевами, они рассказывали, что люк был хитро замаскирован под паркет, и не отличим от остального пола. Его можно опознать только по большой щели между дощечками. Семейная пара, купившая дом у вдовы Овчинникова, сделала ремонт, и заменила тайный люк на обычный.

И эту щель я вижу.

— Ну что? — Саша в нетерпении переминается с ноги на ногу.

— Пара секунд, — успокаиваю его я.

Становлюсь в стороне от люка, вспомнив рассказы Владимира Михайловича, кладу ладонь рядом в этой щелью и с силой нажимаю. Люк чуть сдвигается. Нащупываю пальцами вырезанную внутри ручку-углубление для пальцев, и дергаю назад. Люк откидывается, открывая чёрный зев подвала и лестницу, идущую вниз.

— Ну ты даешь, — восхищенно вздыхает Саня. — Такое впечатление, что ты тут уже бывал.

— Бывать не бывал, — усмехнулся я, — а добрые люди информацией поделились. И вообще, будешь много знать, будешь плохо спать, но недолго.

— Почему, недолго? — наивно интересуется гопник.

— Потому что, как сказал мудрый царь Соломон: «От многих знаний, многие печали». Бриллиантовую руку смотрел? Там гениальная фраза есть «Один мой друг, покойник, говорил: я слишком много знал».

— Ты что, меня пугаешь? — надувается Саня.

— Нет, предупреждаю. Думаешь, мне простые люди слили информацию об этом барыге? — многозначительно смотрю на товарища. — Извини, я жить хочу, поэтому и вам не рассказываю, откуда о нем узнал. Прими это как истину и не задавай глупых вопросов.

— А чего же твои непростые люди сами его не хлопнули? — ворчит гопник.

— Для них эти деньги — копейки. Они даже задницу ради них не поднимут. И такие взломы не их специализация. А вот наказать урода, слив информацию о нём, захотели. Ещё вопросы будут? — показываю всем своим видом, что разговор продолжать не нужно.

— Нет, — угрюмо буркнул Саня, — закрыли тему.

— Тогда пошли.

Шагаю в черный проем подвала. Опускаюсь по лестнице, поворачиваю влево к стене, нащупывая выключатель. Вспыхнувший яркий свет слепит нам глаза, заставляя на секунду зажмуриться. Саня спускается за мной и останавливается, ожидая команд.

Подхожу к знакомым деревянным полкам с соленьями и вареньями. Хорошо, что банок не так уж много — где-то с десяток.

— Помоги, — прошу Саню, — нужно подвинуть их аккуратно, чтобы ничего не разбить.

Товарищ, пыхтя, берется за ножки с другой стороны.

— Не вздумай поднимать, — предупреждаю Сашу, — просто отодвигаем стеллаж на метр от стены, по моей команде. Хорошо?

— Да.

Хватаюсь за стойки.

— Давай.

Медленно отодвигаем стеллаж. Банки угрожающе звенят, трясутся, но стоят на месте.

Под нижней полкой виден прямоугольный двухдверный люк, почти сливающийся с темно-серым бетонным полом.

Присаживаюсь, берусь за маленькие кругляши ручек и распахиваю дверки. На дне полуметровой ямы — знакомый коричневый портфель с распухшими боками. Правда, я его видел уже немного потрепанным и потасканным. А сейчас он новенький с сияющими позолотой замками.

Рядом виднеются очертания большой кастрюли, обернутой в толстое покрывало. Интересно, о ней супруги ничего не говорили.

— Что там? — азартно бормочет Саша, пытаясь заглянуть из-за плеча.

— Сейчас, — вытягиваю портфель. Затем наступает очередь кастрюли. Она неожиданно оказывается невероятно тяжелой.

— Саня, — хриплю я, — помоги.

Товарищ с готовностью подскакивает. Вместе вытягиваем кастрюлю, отряхиваемся от пыли и вытираем пот.

Сперва посмотрим, что в портфеле. Поочередно надавливаю пальцами на латунные желтые замки. Они с щелканьем слетают с запоров. Откидываю крышку. Нашему взору открываются аккуратные пачки сторублевок, перетянутые резинками.

— Млять, а я до конца не верил, что это правда, — ошарашено признается товарищ, пожирая глазами деньги. — Думал, гонишь, а бабла здесь намного меньше.

— Надо верить людям, — улыбнулся я. — Давай теперь посмотрим, что в кастрюле.

В четыре руки разворачиваем покрывало. Я поднимаю крышку, и мы вдвоем опять заворожено замираем.

— Ох, еж твою мать, — растерянно ругнулся напарник. И было отчего. Кастрюля наполовину заполнена сияющим в ярком свете золотом. Слитки, песок, обручальные кольца, серьги с камнями, браслеты, колье. Даже царские червонцы, запонки и брошки в общей куче виднелись.

— Мда, — я задумчиво почесал затылок. — На такое мы не рассчитывали. Деньги-то по сумке и рюкзаку распихаем, а с кастрюлей что делать?

— Оставлять нельзя, — лихорадочно шепчет Саня, — ты представляешь, на какую сумму там рыжьё?

— Представляю, — отвечаю парню, — удельный вес золота — 19,32 грамма на сантиметр кубический. Оно более чем в 19 раз тяжелее воды. Кастрюля, примерно, пятилитровая, заполнена наполовину. Это 2,5 литра где-то. Значит, цельный слиток золота такого объема будет более 48 килограмм. Здесь, конечно, гораздо меньше, потому что металл россыпью и изделиями, занимающими больший объем. Если очень приблизительно, то в кастрюле, примерно, килограмм 30–35 рыжья. Золото 583 пробы стоит сейчас, по официальному курсу, где-то 43 рубля за грамм. Умножаем по минимуму — на 30 килограмм. Получаем 1 миллион 290 тысяч рублей. Но в кастрюле встречаются золотой песок, царские червонцы 990 пробы, драгоценные камни в изделиях. Такое рыжье ещё дороже выходит. Где-то по 70–75 рублей за грамм, не считая камней. Опять таки, с учётом, что сплавлять будем по-черному и подешевле, миллион должны за всё это выручить.

— Ни фига себе, — выдыхает Саша. — Ты как хочешь, но я желтизну бросать не собираюсь. Меня просто жаба задавит. В зубах потащу.

— Знаешь, такую поговорку, жадность фраера сгубила? — усмехаюсь я.

Товарищ упрямо стискивает челюсти.

— Ладно, Сань, ты прав, — успокаиваю его я, — никто бросать эти цацки не собирается. Сейчас в темпе пересыпаем деньги в спортивную сумку и рюкзак. Кастрюлю ставим в портфель. По объему она должна там поместиться. Портфель толстый и большой. Только его придется на руках нести. Ручка точно оторвется. Поэтому ты тащишь сумку и рюкзак, а я — портфель. Когда выйдем за ворота, передам его Олегу. Он здоровый лось, должен справиться. А я сумку у тебя заберу. Годится?

— Годится, — кивает Саша. Глаза гопника сверкают алчным блеском.

— Давай быстрее начинать. Мало ли что, — голос товарища подрагивает от нетерпения.

— Давай, — согласился я.

Мы в четыре руки перекидываем пачки с деньгами в спортивную сумку и рюкзак. Затем ставим кастрюлю в раскрытый портфель и защелкиваем замки.

— Теперь надо тайник закрыть, и стеллаж обратно задвинуть.

— А может, на фиг это всё? — Сашке не терпится добраться с добычей до машины. — Пусть хозяин с этим гребется.

— Нет, делаем всё, как было. Чем позже Овчинников узнает, что его обнесли, тем лучше.

— Как скажешь, — вздыхает гопник.

Я быстро закрываю люк. Затем, совместными усилиями возвращаем стеллаж на место. Тушу свет, и помогаю Сане надеть рюкзак, подаю ему сумку. Сам с кряхтеньем подымаю портфель. Тяжёлый, зараза.

Саня идёт первый. За ним, отдуваясь, тащусь по ступенькам вверх я. У люка отдыхаю, а гопник закрывает подвал. Ковер и комод возвращаются на свои места. На крыльце дома Саша, орудуя отмычкой, закрывает дверь на ключ.