В перелеске снова кто-то заверещал – так же как и раньше, на пороге ультразвука; Сиверцева аж передернуло, до того звук был несовместим с человеческим восприятием.
– Наблюдай за леском, – буркнул Филиппыч, привстал и на полусогнутых, быстро-быстро засеменил к валяющейся собаке.
Ваня аж дышать забыл от удивления. Чтобы Филиппыч пошел глядеть на подстреленную шавку? Ну и ну! Сроду такого не бывало.
Тем не менее Филиппыч пошел. Осторожно приблизился, держа псевдособаку на мушке – куда ж без этого? Правильный боец мертвых боится пуще живых – от живых хоть знаешь чего ожидать…
Опомнившись, Сиверцев прекратил пялиться на Филиппыча и взглянул куда было сказано – на перелесок. Никто оттуда, вроде, больше не спешил пожаловать. И замечательно.
Примерно через полминуты Филиппыч негромко позвал:
– Наука! Подь-ка сюды!
Сиверцев послушно встал с колена и приблизился, не забывая зыркать в сторону перелеска.
– Это чего за хрень? – поинтересовался Филиппыч.
Ваня взглянул и сразу понял о чем спрашивает Филиппыч.
Псевдособака была самая обыкновенная – лохматая, грязная, желтозубая. Вот только в черепе ее виднелась дыра и из дыры этой высовывалось нечто вроде толстого, с тюрингскую колбаску, белесого червя. Дыра располагалась практически точно на темени; шерсть на макушке была влажной и испачканной то ли сукровицей, то ли слизью. Крови практически не было – так, легкие красноватые потеки и все. И если собака лежала неподвижно, то червь – это было хорошо заметно – шевелился, словно личинка в куче навоза. Он не пытался выбраться из собачьей черепушки или спрятаться внутрь – он просто бестолково подергивал из стороны в сторону головой (если, конечно, наружу торчала голова, а не задница) и ерзал вперед-назад. А если точнее, то даже не ерзал, а сокращался, что ли, истончая туловище и делаясь длиннее, а затем толстея и укорачиваясь.
Сиверцев не мог ответить охраннику – что это за хрень. Он просто не знал. Очевидно, какой-нибудь паразит. Паразиту, конечно, уместнее обитать в кишечнике, но тут, извините, Зона, а не Диснейленд, всякое бывает.
– Не знаю, Филиппыч, – честно сознался Сиверцев. – Впервые вижу.
– Дрянь какая, – в сердцах бросил охранник. – Тьфу! Снимай, и двигаем от греха.
О том, чтобы изучить паразита поближе не могло быть и речи – сталкиваясь в Зоне с неизвестными формами жизни их по первости разрешалось только снять на видео. До выяснения – вдруг с таким уже сталкивались раньше. Никакого тактильного контакта. А то один легкомысленный неофит притащил на точно такую же заимку, южнее Милитари, неизвестное насекомое. В стандартном контейнере, задраенном по всем правилам! Девять человек погибло, только мумии остались, а спасся единственный следопыт, который с рассвета ушел тропить и ставить вешки, а на обратном пути заподозрил неладное, когда часовой на вышке не отсигналил ему обычное «заходи». И никто так и не понял что там произошло – только устный отчет неофита сохранился. Так, мол, и так, подобрал неизвестное насекомое, определил в контейнер, возвращаюсь на полевой пост, расчетное время прибытия надцать часов с минутами…
В общем, Ваня живенько снял короткий ролик, сделал несколько крупных, насколько позволял зум, кадров и быстро задиктовал сопроводительный текст.
– Все, Филиппыч! – дал он знать, пряча камеру в нагрудный чехол.
– Отползаем! – скомандовал тот.
Метров двадцать охранник пятился, потом двинулся боком, глядя то в направлении движения, то оборачиваясь к собаке с червем в башке, и лишь метров через полста решился повернуться к ней спиной. Да и то, продолжал оглядываться.
Последний сенсор Ваня обслужил как мог быстро. А полностью расслабился только когда часовой над воротами изобразил «заходи» и приоткрыл створку. А еще точнее – когда створка наглухо задраилась за их с Филиппычем спинами.
– Фу-у-у… – протянул Сиверцев облегченно и побрел через плац, к лабораториям. Филиппыч секундой раньше направился к дежурке при воротах, закрывать выход.
Плац Ваня пересекал быстрее, чем обычно ходят по Зоне, но на небо все равно поглядывал. Чисто автоматически. Вот и крылечко, вот и кодовый замок…
Замок был не только кодовым: каждый цифровой сенсор помимо всего прочего был снабжен папилляторным распознавателем и перепрограммировался при каждой смене вахты.
В предбаннике Сиверцев прошел быструю процедуру омовения и опрыскивания, сбросил верхнюю одежду и полумаску в комод, опустошив предварительно карманы. Образцы и снаряжение тоже омыл-опрыскал, ружжо сунул на место, в оружейный шкаф; патроны и гранаты оставил где были, чтоб впопыхах потом не рассовывать. Облегченно вздохнул и вошел в лабораторию.
В офисной части у терминала сидел Колюня и рассматривал какие-то ископаемые слайды. На свет, перед монитором.
– Здорово, Балтика, – буркнул ему Сиверцев и повернулся к сейфу, куда надлежало запереть образцы. – Связь была?
– Ага, – виновато ответил Колюня, отложил слайды и шмыгнул носом.
Сиверцев замер. Потом медленно повернулся к коллеге.
– И как? – спросил он, заранее предполагая каким будет ответ.
– Сменяемся мы с Рахметяном, – все так же виновато сказал Колюня. – Ты и Белых остаетесь еще на месяц…
«Господи, за что?» – тоскливо подумал Ваня.
Его оставляли и на четвертый срок. С момента, как Сиверцев заступил на первую вахту, Колюня Бортко, к примеру, успел оттрубить бок о бок с Сиверцевым положенные четыре недели, потом четыре недели провести в городке за периметром и снова четыре недели здесь. И сейчас поедет отдыхать. А Ваня останется. Сева Белых остается на второй срок – такое, в общем-то, не редкость, многие работают в режиме две вахты через одну. Реже, чем прежде, когда срок вахт еще был трехнедельным, но все же работают. Три вахты подряд как-то трубил пан Ховрин, но у него выбора не было: горел один проект, а заменить оказалось некем. В общем, Тараненко посулил солидную премию и Ховрин остался. Говорят, когда-то давно неизвестный Сиверцеву сорвиголова-биолог отсидел на заимке, восточнее Агропрома, те же три вахты, но в прежние времена на многие нарушения режима ооновские наблюдатели смотрели сквозь пальцы. Не то, что сейчас.
– Чемпионом будешь, – вздохнул Колюня, криво улыбаясь.
– Видал я такое чемпионство знаешь где? Мне уже ванна с пеной снится, елки зеленые! Почти каждую ночь!
Ванна Сиверцеву действительно снилась. Не каждую ночь, но частенько.
О причинах собственного зависа в Зоне Ваня не знал, но догадывался. Тараненко отчего-то не желает, чтобы Сиверцев торчал в городке и институте, поэтому попросту убрал его в Зону да и все. Догадывался Ваня и о мотивах такого поведения шефа. Тараненко боялся, что Ваня разболтает кому-нибудь что-либо запретное. Например, все, что невольно увидел во время самого своего первого выхода в Зону, еще не на стандартную вахту, а в короткий трехдневный рейд. Как раз, когда закончилась история с монстром-псиоником, похищавшим сталкеров. Правда, относительно монстра Сиверцев ничего разболтать не мог, потому что его изучением почти не занимался – так, делал однажды заключение по поводу одного материальчика – и все. Однако история монстра каким-то образом переплеталась с историей предмета, который сильные мира сего именовали дупликатором и явно намеревались захватить.
Провалилась их попытка: сталкер по кличке Псих каким-то образом умудрился обмануть всех и удрать в Зону, где, по-видимому, и пребывал до сих пор никем не пойманным, если только не погиб за неполные шесть месяцев. Дупликатор, насколько Сиверцев мог судить, тоже не нашли – Псих подсунул заинтересованным людям не то муляж, не то копию, которую так и не смогли привести в рабочее состояние. Как это Психу удалось – неведомо. Провести Тараненко – это из области фантастики, а уж Покатилова, даже пережившего несколько мощных официальных наездов, и подавно. Но Псих сумел. Недаром, видать, его так обозвали…
Самое обидное состояло в том, что Сиверцев толком ничего и не знал. И разболтать ничего особо не мог. Однако Тараненко по всей видимости боялся и тех крупиц, которые Сиверцеву были известны. Но все чаще невольно вставал вопрос: что ж теперь Ване – сидеть на заимке до скончания веков? Рано или поздно ооновцы взвоют, потому что всем вахтовикам положена регулярная реабилитация, а с подобными вещами в Европе строго, это не Россия с Украиной и Белоруссией, который уже век не вылезающих из тотального разгильдяйства и наплевательства на все и вся. Узнают наблюдатели – даже Тараненко вздрючат, невзирая на его связи и регалии.
