– Но как его имя?

– Это секрет.

Каюзак решил зайти с другого конца.

– И что же он возит? «Черное дерево»?

– Нет, кокосы! – с идиотским смехом отвечал Диего, наливая очередной стакан.

Каюзак почувствовал, что еще немного – и он сойдет с ума.

– Кокосы?! И куда он их возит?

– Во Францию, куда же еще! Здесь для них к-климат неподходящий.

Все это было явным абсурдом. Но и на обычный пьяный бред тоже не походило. Каюзак решил попробовать еще раз.

– Почему же ты не уйдешь от него?

– Тогда он решит, что я струсил! Я, каб-бальеро! Он мне так и сказал: «Я не могу принуждать тебя, это может ок… оказаться опасно, если х-хочешь – уходи»! Не могу принуждать! – передразнил Диего.

– Разве перевозка кокосов может быть опасным занятием?

– Это смотря какие кокосы! Да я вообще не хочу иметь с ним и его делами ничего общего!

– Да что же это за дела?!

– Я не раскрываю чужих тайн!

Каюзак пустил в ход последнее средство.

– Это было нечестно – подозревать, что ты испугаешься. Джентльмен не может быть трусом! Должно быть, твой отец – порядочная свинья, раз сказал тебе это.

– Ты мне за это ответишь! – взревел Диего, тщетно разыскивая на боку отсутствующую шпагу. – Н-никто еще не называл б-безнаказанно Питера Блада св-виньей!!!

– Так капитан брига – Питер Блад??! – потрясенно вскричал Каюзак.

– Ч-ш-ш! Эт-то секрет! – ответил Диего и сполз под скамью.

Каюзак молча хватил стакан кислятины и уставился в стену таверны. Похоже, он бездарно упустил тот самый единственный шанс, который дарит судьба. Mon Dieu, ведь он узнал про «Дракона» еще три недели назад! Он должен был сразу идти сюда! А он вместо этого занялся теми двумя фелуками. Видите ли, бриг стоял, а они отплывали! Идиот! Да пусть бы они продали всю свою проклятую соль прямо на центральной площади Парижа[37]! Ну, поймали их, ну и что? Начальство отметило рвение агента Каюзака? Велик навар! Да он бы за эти дни так преподнес высоким лордам тайный бриг Питера Блада, что только ошметки полетели бы от драгоценного губернатора! Ведь чуял, чуял же!

А теперь… Завтра комиссия собирается в последний раз – и почти наверняка, чтобы признать этого мерзавца невиновным. А он, Антуан де Каюзак, не только не знает достоверно, зачем треклятому капитану понадобился бриг (хотя нет, знает, тут и дураку понятно – старый лис прорыл дорожку к побегу. Мда, маловато… Мерзавец сделает большие глаза и скажет, что и не думал бежать – ведь вот же он, тут… а бриг держит просто для укрепляющих здоровье прогулок), но и не успевает – просто по-дурацки не успевает! – сконструировать что-нибудь действительно впечатляющее.

Впрочем, хватит скулить. Милосердная судьба дала ему эту ночь, и он должен успеть сделать хоть что-нибудь. В конце концов, у Его треклятого Превосходительства хватает врагов, ненавидящих этого выскочку, и эти враги рады будут пустить в ход любое обвинение. Да и он-то что теряет, кроме листка бумаги? Итак, о чем он может – о чем он умеет – говорить правдоподобно? Правильно, вот об этом и надо писать. Лорды – не он, это только ему, а не им, понятно, что для контрабанды бриг великоват…

…Веселье за соседним столом начинало уже стихать, и только кто-то самый упорный по-прежнему заунывно тянул печальную историю капитана Кидда:

– И стекутся зеваки в тот горький час, когда мы должны умереть, И стекутся зеваки в тот горький час, В доке казней сойдутся глазеть на нас, И последний удар нанесет нам судьба, и придет наш час умереть…

– Дело даже не в том, что я считаю твой поступок жестоким… хотя это и так. Так ты решила, что лучше всех знаешь, что нужно?! Не спорю, тебе удалось заполучить парня на мой корабль так виртуозно, как я бы не смог – но именно потому, что у меня чуть больше принципов. Но дело, повторяю, не в этом. Дело в том, что ты позволяешь себе манипулировать людьми, которые тебя любят и доверяют тебе. Если ты возьмешь это себе за правило, ты окажешься недостойна их любви и их доверия. Это пугает меня, Бесс. Неужели я не дал тебе ни малейшего представления о том, что хорошо и что дурно?! Теперь же из-за тебя трое близких тебе людей чувствуют себя не в своей тарелке. Ты заставила Джерри вести себя так, как не подобает хорошему другу; ты обманула Диего; а что о тебе думаю я – право же, лучше не высказывать вслух.

Бесс молчала, опустив глаза. Она просто никогда не смотрела на свои поступки с подобной стороны. Но, кажется, папа прав… и тогда это ужасно. Бесс почувствовала, как что-то непоправимо валится в холодную пустоту. Что они думают о ней теперь?

– Теперь они оба серьезно обижены на тебя, и оба правы. И – я знаю, что я с тобой сделаю – я отправлю тебя саму улаживать с ними отношения. Надеюсь, им хватит великодушия тебя простить.

«Но я же не хотела ничего плохого! Я же их всех люблю!»

– Бесс!

– Да, папа?

– Если ты, вместо того, чтобы извиниться по-настоящему, похлопаешь глазками и скажешь, что не хотела ничего плохого, я буду думать о тебе еще хуже, чем сейчас.

– Я все поняла, папа.

«Господи, он что, мысли читает?»

– Если бы я считал, что ты не можешь этого понять, я не говорил бы с тобой на эту тему.

«Я никогда больше так не сделаю. Но, Господи, я же и впрямь хотела, как лучше!!!»

– А что Диего – ты позволишь ему уйти?

– Ну, было бы жаль не воспользоваться твоими достижениями, – сухо сказал Блад. – Я постарался сделать так, чтобы он счел невозможным для себя уйти.

– И чем ты тогда лучше меня? – хмуро спрсила Бесс.

– Ничем, – еще суше ответил отец. – Разница разве что в том, что я не обманывал его доверия и не заставлял вести себя против его собственных понятий о чести. А в общем, все к лучшему. Если наши отношения не переменятся, я высажу его в шлюпку неподалеку от побережья Испании… не тащить же его к черту на рога. И мы расстанемся настолько мирно, насколько это возможно.

– Но я думала, что английским кораблям опасно сейчас приближаться к берегам Испании?

– Разумеется, – по-прежнему сухо отвечал отец. – А ты можешь предложить что-нибудь получше? А теперь все. Завтра может быть тяжелый день, так что попробуй мне не уснуть.

Будучи человеком честным – во всяком случае по отношению к себе – Питер Блад не мог не признать, что он с большим напряжением ждал новостей по своему делу, которые лорд Джулиан Уэйд обещал сообщить ему сразу после решающего заседания Звездной палаты. И напряжение это отнюдь не уменьшалось от того, что Его Светлость задерживался. Блад уже больше двух часов поджидал лорда в малом городском доме Его Светлости, куда тот приезжал отдохнуть от государственных дел и где их встречи не столь бросались в глаза досужим наблюдателям.

Бесс он с утра отправил на бриг. Официально – с повинной головой искать пощады. В уме – еще и затем, чтоб девочка уже была на борту. Так, на всякий случай. Возможно, Бесс и догадалась об его мыслях, но убыла безропотно. И то хорошо. Зная характер дочери, Блад опасался, что она может пожелать ждать новостей вместе с ним, и в результате окажется обузой. Возможно, он ее недооценил. А может, она просто притихла на денек после вчерашнего разговора.

Он стоял у окна и смотрел на улицу, когда из-за угла показалась карета лорда Джулиана. Вот она остановилась… Вот лорд покинул ее и направился к дверям своего дома… Сейчас. Сейчас он узнает, кто он – человек с семьей, богатством и положением – или снова беглец от закона, авантюрист с почти неизбежным печальным концом, навсегда отринутый от близких ему людей… И уже не высадится в Англии новый король, чтобы, подобно Вильгельму, повернуть поток его жизни…

Разодетый лакей торжественно и церемонно распахнул дверь, и лорд Джулиан вошел в комнату. Блад молча шагнул ему навстречу. И подумал, что, стоя с голыми руками под пушечным огнем, чувствовал бы себя лучше, чем сейчас.