– Можно ли мне узнать результаты анализов, доктор? – вежливо спросила она низким, чуть с хрипотцой голосом и застенчиво подошла поближе к уважаемому доктору в белом ослепительном халате.

На иврите она говорила свободно, только чувствовался гортанный акцент в выговоре слов.

– Мы посылаем результаты анализов в поликлинику по месту жительства, – ответила доктор Мириам на своем «русском» иврите. Гортанные звуки, которые бедуинка выговаривала так легко и свободно, застревали у нее в горле, как черствый кусок хлеба. – Вы узнаете их у своего гинеколога.

– Анализы могут потеряться по дороге, – пряча глаза, тихо и настойчиво проговорила девушка. – Лучше я сама передам ему ответ. Дайте его мне.

Черт знает, что у них там делается, в этих бедуинских поселениях. Может, она права? – подумала Машка, глядя на девушку.

Смуглое лицо с низким чистым лбом было приятно, агатовые глаза, окаймленные длинными черными ресницами, смотрели решительно и твердо, густые бархатные брови ровными дугами подчеркивали красоту глаз. Она, несомненно, была умной и очень упрямой, иначе бы, конечно, не смогла убедить отца разрешить ей учиться. Девушка производила хорошее впечатление, и доктор решила отдать ей бланк ответа.

– Как ваша фамилия? – спросила она, придвигая к себе тяжелый гроссбух.

Девушка ответила что-то, состоявшее целиком из гортанных согласных.

Черт побери, как это пишется? – думала Машка, пытаясь повторить про себя странные звуки и мысленно перевести их в письменные буквы.

– А имя?

– Хосния.

– Номер удостоверения личности? – Маша оставила слишком сложный для нее гроссбух и пересела к компьютеру.

Девушка порылась в рюкзачке, подала маленькую синюю пластиковую книжечку и в то же время произнесла номер, немного путая ивритские и арабские цифры, которые произносятся почти одинаково.

– Хосния Усмана, живете в Рахате, – прочла доктор мгновенно найденный анализ и посмотрела на фотографию в удостоверении. Это, несомненно, была та самая девушка в том же самом платке, и доктор Нир нажала на клавишу «распечатка». Посмотрела на выползающий бумажный листок и радостно – потому, что все, без исключения, радовались этому известию – сказала: – Поздравляю! Вы беременны!

Кофейное лицо девушки неожиданно посерело. Она глотнула воздух посиневшими губами, качнулась, но удержалась на ногах.

Испугавшаяся врач бросилась к аптечке первой помощи, висевшей на стене, и сунула девушке под нос склянку с нашатырем, но та твердо отвела протянутую руку. Она уже пришла в себя. Сильные, привыкшие к грубой работе пальцы чуть заметно дрожали, когда она взяла напечатанный бланк и аккуратно, методично свернула – пополам, еще пополам… и еще раз пополам, как будто решала какую-то сложную логическую задачу. Потом она сунула маленький незаметный квадратик в карман джинсов, глянула на белый халат мертвыми глазами и спокойно сказала:

– Спасибо, доктор!

Повернулась и неслышно вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Что-то не радует ее эта беременность, подумала, поджав губы, доктор, вновь поворачиваясь к экрану компьютера. Странно! Бедуинки всегда так счастливы и так гордятся этим. Но тут что-то неладно. Не зря она взяла его сама – не хочет, чтобы дома узнали. Ладно. Ее дело. Не буду пока отправлять ответ.

Вечером, наливая Давиду крепкий сладкий чай, Маша вспомнила про эту девушку.

– Слушай, ты у меня знаток местных обычаев, – размешивая сахар в гжельской чашке, сказала она своему местному мужу, – с каких это пор бедуинки боятся беременности?

– Ты, наверно, что-то не так поняла, – ответил разомлевший от домашнего тепла муж. Кроме сахара он бухнул в чашку столовую ложку тягучего финикового меда, и теперь наслаждался родным египетским вкусом напитка. – Расскажи, как было дело.

– Ну… сегодня пришла ко мне студентка-бедуинка и попросила на руки анализ на беременность. Положительный. Я дала. Она чуть в обморок не грохнулась. Нашатырь пришлось совать.

– Студентка-бедуинка? А как ее зовут? – Муж, порозовевший от финикового меда, лениво прищурился в сторону телевизора, на экране которого танцевали полуголые потрясающие красотки. На его коленях мурлыкал толстый теплый кот. Бразильский карнавал хорошо сочетался с финиковым медом и мурлыкающим котом.

– Ну что ты спрашиваешь?! Ты же знаешь, что ее фамилию я не то что выговорить – и запомнить не способна! Звать Хосния, из Рахата. Это бедуинский город в Негеве, так?

Муж неожиданно проснулся:

– Студентка из Рахата? Хосния? Хосния Усмана? Ты не перепутала?

– Да! Откуда ты знаешь ее фамилию?! Ты что, и с ней знаком, Казанова?.. Да, она так и сказала, теперь я припоминаю. Я еще думала, как эта фамилия пишется – через «алеф» или через «аин».

– Через «аин», – автоматически ответил предсказатель будущего и задумался. Сон его как рукой сняло. Кот почувствовал перемену настроения хозяина и перестал мурлыкать. – Значит, Хосния Усмана беременна… Ой, вей! Это плохо. Это очень плохо! Быть беде!..

– Ты можешь объяснить нормально?! – возмутилась жена. – Вечно ты каркаешь!

Муж выключил красоток в перьях и внимательно посмотрел в зеленые леденцовые глаза:

– Это очень известная семья. Очень богатый клан. Ее отец – мой клиент в банке уже много лет. У них в семье – одни мальчики, они вместе с отцом пасут овец и ухаживают за его стадами, и только одна девочка – эта самая Хосния. Ее рождения так долго ждали, что отец устроил пир по поводу рождения дочки, несмотря на то, что празднуют только рождение сыновей. В банке до сих пор рассказывают, сколько денег он угрохал тогда на этот праздник.

Маша кивнула. Она вспомнила, как часто на врачебном приеме она спрашивала бедуинскую женщину:

– Сколько у вас детей?

– Двое!

– Но в карте роженицы написано – пятнадцатая беременность!

– Но ведь все остальные – девочки!..

– Ее даже назвали в честь отца Хосни, настолько отец был рад, – продолжал Давид, подкладывая под бок пышную диванную подушку и по-арабски сгибая ноги на диване. Он уселся поудобнее и продолжал горестно качать головой – Видишь, он даже позволил ей учиться. И не только в школе, а в университете – это очень редко бывает.

– Но если он так ее любит, то почему плохо, что она беременна? – не поняла доморощенный психолог.

– Потому, что Хосния не замужем.

– Ну и что? Подумаешь, треть женщин в стране – матери-одиночки, и половина из них – не замужем!

– Глупенькая. Она же бедуинка! – терпеливо, как клиентке, растолковал муж. Кот внимательно слушал, навострив уши. – Она должна выйти замуж за своего двоюродного брата.

– При чем тут двоюродный брат? Во-первых, это слишком близкое родство. Во-вторых… А если она его не любит?

– Это не имеет значения. Таков Закон. Кузен может быть кривым, косым, полным идиотом – она будет его женой. Это ее судьба. Точка. Теперь подумай, что будет, если обнаружится, что она была с мужчиной. По их законам это – преступление, прелюбодеяние, тяжелейшее оскорбление всей семье, всему клану. Ведь она не сберегла честь семьи! Преступление карается смертью, убивают и его, и ее. Казнь совершает ее родной отец или старший брат. Если обидчик – бедуин, то начинается кровная месть, потому что его клан будет мстить за убийство, даже если оно было справедливо. Эта война кланов может длиться десятки лет и привести к десяткам трупов. – Давид нахмурился и выдернул из-под спины подушку. Все теперь раздражало, тревожило его.

Кот обиженно спрыгнул на пол и, чтобы успокоиться, пошел к аквариуму – посмотреть на замедленные движения рыбок. Ему не нравилась нервная обстановка в семье. Пропадал аппетит и чесались уши.

Давид проследил взглядом за подергивающимся нервным хвостом и продолжал:

– Я помню такой случай. Это был тихий ужас, он длился много лет, и никто не помнил, когда и от чего он начался. Но убивать не переставали. Я как раз работал в Рахатском отделении банка, и помню этот непрекращающийся кошмар очень хорошо. Только Решение Совета шейхов при активном содействии полиции Негева, личном вмешательстве представителя Правительства и семидневной мировой – «сульхи» помогло прекратить эту бессмысленную череду убийств. Потом все переженились, чтобы забыть вражду.