– Это она о беременности, – тихо заметила доктор.

– Я тоже так подумал, но – слава богу – не сказал. Потом из разговора выяснилось, что она ничего об этом не знает. Когда мать вцепилась в девушку мертвой хваткой, Хосния повинилась, что была с мужчиной, но про большее она не решилась сказать. Мать сама убила бы ее за честь семьи. Просто удушила бы. А так ее только заперли под домашний арест. Салма хотела ехать на юг Египта, где делают операции по восстановлению девственности, а потом срочно выдать дочку замуж, чтобы никто ничего не узнал… В этом смысле – кольцо дает жизнь, жизнь ее дочери. Теперь ситуация изменилась… Я уже позвонил дорогому другу и сказал, чтобы он срочно ехал сюда. Сейчас он по дороге в Беер-Шеву, чтобы поговорить с Салмой, а та, в свою очередь, подготовит дочку для разговора с отцом. Ты видишь, как все сложно! Тот убийственный взгляд, который ты видела, был адресован не тебе – Хоснии.

– Бедная девочка!

– Да, ей приходится не сладко. Но по бедуинским законам она виновата больше, чем мужчина. Ее обязанность – блюсти честь семьи, а она эту обязанность не выполнила. Обесчестив себя, она обесчестила семью. Ружди сейчас – единственный выход из положения. А потом, с благословения Аллаха, Хосния быстренько забеременеет от него, и все встанет на свои места… Какое счастье, что ты не отправила результат анализа!.. – Ангел-хранитель встал и взял поднос с грязными тарелками, чтобы отнести его в мойку. – Интересно, кого еще этот алмаз спас от беды?.. – Он озабоченно взглянул на часы. – Я побежал. Отделение откроется через пять минут, а еще через час сюда приедет профессор Халед. Мне надо его встретить и познакомить с будущей свекровью. Представляю себе его физиономию! Хи-хи! Так ему и надо!.. Чао! Увидимся дома! – Он чмокнул жену в щечку и исчез.

Давид вернулся домой поздним вечером. Мертвый от усталости. Любящая жена, естественно, не спала – дожидалась супруга, как и положено преданной подруге жизни. Встала с постели. Налила мужу крепкий сладкий чай с финиковым медом, села рядом, дожидаясь, пока он отдохнет с дороги и напьется. Спросила, как прошла встреча. Собственно, любопытство и было основной причиной столь примерного домостроевского поведения.

Кот, сердито тряся круглой башкой, мутноглазый спросонья, потянулся и подошел – из преданности. Сел в сторонке, чтобы не мешать, и стал внимательно слушать, не перебивая и не задавая ненужных вопросов.

– Все хорошо… – Миротворец удовлетворенно кивнул и отхлебнул чай. – Поговорили. Завтра я с Ружди еду к ним домой в Рахат – официально просить руки. Салма объяснит дочери, кто к ней сватается, чтобы, когда отец спросит ее, не натворила глупостей. Девица с норовом, всего можно ожидать… Слышь! – Давид нервно хохотнул от усталости. – Оказывается, именно сейчас к Хоснии сватается двоюродный брат. Представь себе, Салма уже настроились на свадьбу, а тут выясняется, что невеста порченная! Такой маленький «упс»! Слава богу, что кто-то настучал на девицу до свадьбы, а не после!.. Конечно, отцу ничего не сказали, но как Салма этот удар пережила – одному богу известно… Ну ладно, теперь все обойдется. Я думаю, что отец примет это предложение, хотя уверен не на сто процентов.

– Почему? – Леденцовые глаза слипались, но не узнать развязку детектива было невозможно.

– Потому, что для отца предпочтительнее бедуин из своего поселка. Он не захочет отпускать любимую дочь за тридевять земель в какую-то нечестивую Америку. Но мы для него – египтяне, арабы, ученые люди… Это почет семье. Хорошо, что он меня знает и уважает, я ведь исполняю роль друга жениха. Так что, думаю, что он согласится. Салма тоже обещала поддержку.

– Еще бы! И что дальше?

– Дальше? Если он примет предложение, то через неделю назначим официальное обручение, а еще через неделю – свадьбу. Сама знаешь, нам время дорого. Мешкать нечего. – Давид залпом допил чай и сладко потянулся, расстегивая мокрую рубашку. Вот странно! Видно, и на дипломатической работе устаешь!

– Обручение? Зачем? Почему не сразу свадьба? – Дотошная доктор хотела разобраться во всем до конца.

– Потому что таков закон. Потому, что во время обручения жених приносит подарки семье и невесте. Семье – верблюдов, а невесте – золото, – терпеливо объяснил знаток местных обычаев. – Верблюды остаются в семье, а невесту вместе с ее золотом жених уводит в свой дом.

– Откуда у американца верблюды? Ты хочешь сказать, что он приведет настоящих живых верблюдов?! Мохнатых, плюющихся и лягающихся?! И сколько?

– Десять-пятнадцать, в зависимости от богатства семьи невесты. Но, думаю, что Ружди заплатит долларами. Сейчас это более актуально.

– Сколько? – искренне заинтересовалась верная женушка.

Кот тоже навострил уши, как будто это имело к нему какое-то отношение.

– Ишь, какая ты любопытная! Несколько десятков тысяч. Невеста – дорогое дело!.. – Давид насмешливо взглянул на внезапно проснувшуюся жену. – Что, прогадала? Надо было выходить замуж за бедуина, была бы сейчас вся обвешана золотом, как индийский божок!

Машка сидела напротив мужа, подперев щеку кулачком, и думала, до чего она, коренная петербуржка, дожила – сидит и совершенно серьезно обсуждает с мужем, сколько верблюдов стоит невеста…

– Да, кстати. Кольцо при таком раскладе возвращается Салме, и этим мы еще раз спасаем ее… – Засыпающий муж нетвердыми шагами направился в спальню.

– Почему – спасаем?

– Потому, что в любой момент муж может спросить ее, где кольцо. И ой-ва-вой, если она не предъявит семейную реликвию! – И.о. семейного ангела-хранителя протяжно зевнул, потянулся на хрустящих простынях. – Я устал. Теперь нужно звонить дорогому однокашнику и выцарапывать обратно кольцо. Об этом мы еще не беседовали. Не думаю, чтобы он легко пошел на попятный. Уж больно его кольцо приворожило. И что он в нем нашел?.. – Риторический вопрос сменился легким похрапыванием, но неуемная женушка все еще рассуждала:

– Нет, не говори… Я понимаю Ружди. Кольцо зачаровывает…

Давид проснулся посередине ночи – мокрый, задыхающийся, с пересохшим горлом и головной болью. Видимо, он очень устал и перенервничал за этот длинный день до такой степени, что не мог спать. Во сне в голову лезла всякая чушь: алмазные кольца, переливаясь радужными брызгами, разваливались на части и оказывались голубыми искрящимися глазами, с ненавистью сжигающими его в белом адском пламени. Бежевые и серые верблюды тыкались спесивыми мордами прямо в лицо, щекотали нос и губы, и Давид с омерзением отворачивался от вонючих волосатых, оттопыренных ноздрей. Но верблюды не унимались, тесным стадом лезли в сон, а один расположился прямо на голове, как меховая шапка, совершенно перекрыв доступ свежего воздуха, и вдобавок явно решил, что он трактор, и стал мелко трястись и тарахтеть. Давид не выдержал шума, духоты и тяжести навалившегося верблюда и проснулся.

Оказалось, что верблюд – настоящий. Меховой, тяжеленный и дребезжащий, как испорченный холодильник. С ненавистью Давид спихнул с головы обнаглевшую тушу, и верблюд тяжело спрыгнул на пол с обиженным мявом.

Проклятое животное! Совершенно обнаглело! Ночью прийти в супружескую спальню! Вот я тебя!.. – Мученик разлепил сонные глаза и, чуть было не споткнувшись в темноте о кота, пошлепал босиком на кухню напиться. Потом – в туалет. Придя в себя таким образом, вернулся в ночную спальню, в тихое сонное царство, наполненное вздохами, теплом, дыханием и покоем. Тихонько, стараясь не разбудить жену, пристроился сбоку, пока негодяй кот не забил тепленькое местечко. Протяжно вздохнул, натянул на себя свободный угол одеяла, закрыл глаза и честно попытался уснуть.

Но сон не приходил. То есть он приходил и тут же уходил, спугнутый голодным зверем, неожиданно, без всякой уважительной причины зашевелившимся между ног. Это было не к месту! Давид попытался отвлечься от настойчивого зова предков, но ничего не получилось. Узкая спина жены маячила перед ним в ночном мраке, переходя в четко выступающую округлость бедра. Упругая маленькая попка, как нарочно выставленная из-под одеяла и прикрытая лишь шелковистой тоненькой пижамкой, была видна, как нагая, и Давид не удержался и погладил ее – еле-еле, чтобы не разбудить. Прикосновение было настолько нежным и манящим, что возникла большая охота разбудить, но опытный муж знал, что ничего хорошего из этого не выйдет – Машка до смерти не любила, когда ее будили. Видимо, это был отголосок ненавидимых ночных дежурств, которые, слава богу, ушли в прошлое после замужества. Супруг знал, что будить нельзя, но зверь не только не подчинялся объективной реальности, но настойчиво требовал обратного.